Татьяна УЛАНОВА

11.07.2013

А незадолго до этого на Прохоровском поле побывала спецкор «Культуры».

За минувшие семь десятилетий страна наша дошла до того, что появились историки, всерьез оспаривающие значение битвы при Прохоровке. Мол, о каком переломе речь? Можно ли называть победной битву, в которой Советская армия понесла столь значительные потери?

У многострадальной Прохоровки — своя правда. Еще живы участники сражения, солдатские вдовы, дети войны — те, кто на себе испытал весь ужас Огненной дуги. Этим — сегодня в основном больным, часто лежачим — старикам доказывать ничего не надо. На испепеленной земле они оставили здоровье и близких. И до сих пор плачут, вспоминая те дни. 70 лет не хватило, чтобы забыть...

Немцев косили, как траву

— Как разведчики, мы первыми ворвались в Прохоровку, — рассказывает 87-летний Александр Сергеевич Поляков. — Центр поселка. Вокзал. Факелами горящие машины... Утром 12 июля артподготовочку дали. Смотрим — танки немецкие прут. Ну и началось!.. Поле — черное до неба. Мясо людское. Техника искореженная. Дым столбом. Дышать нечем. А мы на передовой. Смочишь водкой тряпку — и ко рту. Иначе — конец. Все остальное вытерпеть можно. Даже рукопашку. Прикладом дашь, черепушка — пополам...

— Тяжело было «Катюшу» заряжать, — признается 88-летний Николай Михайлович Тюрин. — Вес снаряда 42 килограмма. Поднять надо 16 штук. Мы, 17-18-летние пацаны, вдвоем не могли справиться... А деваться некуда. Во время учебы предупреждали: побежишь — расстреляют.

— На музейных картиночках войны не увидишь, — свидетельствует служивший связистом 86-летний Сергей Павлович Деревянкин. — Обучили, одели с убитых — и на передний край. Войска продвигаются, а ты, юнец, должен по минному полю ползти, связь устанавливать... Что самое страшное было? Первый раз по трупам идти. Они лежат с открытыми глазами, а тебе надо перешагнуть. Или наступить...

— А я на открытии музея-диорамы весь мурашками покрылся, будто снова на поле боя попал... — зампредседателя Совета ветеранов Восточного округа Белгорода Абрама Львовича Ехилевского, бодро идущего к 90-летнему юбилею, сентиментальным дедушкой никак не назовешь.

Обладатель восьми сталинских благодарностей, заядлый рыбак, автомобилист, общественник (в 7.30 уже на работе) — это он во время путинской «Прямой линии» пригласил президента в Прохоровку на празднование 70-летия победы.

— Старшина плакал, когда мы брали Орел. Привез еду, а кормить некого. Из 45 осталось семеро... Приятеля Мишу Федоренко снаряд сразил наповал — полчерепа, как пилой, отрезало. Мозги упали на автомат. Я тут же схватил его, бросив свое оружие — так хотелось отомстить... А потом меня самого землей присыпало — конец автомата едва торчал. Говорить не мог. Долго не слышал... Тяжелая была контузия. А вообще от госпиталя все время отказывался. Часть легкого потерял — не почувствовал. Зимой вдруг ноги захлюпали, оказалось — кровь: сапог вдребезги, кусок мяса вырвало, в нервной горячке даже не заметил. Только когда осколок попал в шейный позвонок, упал навзничь — нос разбил... Летом 1943-го мне всего 19 было. А я уже и не нагибался, когда пули свистели. Знал: ту, что летит в тебя, не услышишь... Помню, из окопа выбрался — земли не видно, все — в трупах. Немцев косили, как траву...

«Если битва под Сталинградом предвещала закат немецко-фашистской армии, то битва под Курском поставила ее перед катастрофой». Ноябрь 1943-го. Цитата из доклада Верховного главнокомандующего. Дело историков — докапываться до сути, считать подбитые танки и самолеты. Только многие ли из них имеют моральное право спустя семь десятков лет изощряться в субъективных версиях?..

«За могилкой присмотрите»

В 1995 году на мраморных плитах в прохоровском храме Святых апостолов Петра и Павла (именно их память празднуется 12 июля) высекли 7 500 фамилий павших на этой земле воинов. Сегодня в поминальных списках — без малого 8 500 имен. За 18 лет поисковики перезахоронили более 15 000 человек. Установлена только десятая часть имен. Солдатский медальон попадается крайне редко. Подписная вещица, найденная рядом с останками бойца, не обязательно принадлежит ему. Вот награда, на которой еще можно рассмотреть номер, — надежный способ выяснить личность, а значит — дать возможность близким приехать на могилу. Однако не все были орденоносцами, даже медали не многие успели получить...

— В последние годы люди чаще стали искать родственников, — комментирует методист музея-заповедника «Прохоровское поле» Людмила Наумова. — Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не позвонил: проверьте, нет ли в списках?.. Но братских захоронений только в Прохоровском районе 25. Недавно все сфотографировали. Теперь если просят — высылаем снимок. А нам снова пишут: «Вы уж за могилкой-то присмотрите...»

С придыханием рассказывают здесь о местной жительнице Ольге Никифоровне Король, которая в 1943-м, будучи совсем девчонкой, хоронила погибших. А потом — до самой смерти два года назад — ухаживала за братской могилой в хуторе Сторожевое, ставшей последним приютом для 2 500 погибших на Прохоровской земле воинов.

Немало сражалось на Белгородчине жителей Армении, республик Средней Азии. Сегодня оттуда не каждый сродник доберется. А вот из Башкирии в 2011 году приехал целый клан — от пожилого уже сына до правнука в коляске. Их близкого опознали как раз по номеру награды, с воинскими почестями предали земле. Последнее перезахоронение состоялось 22 июня нынешнего года в селе Мелехово.

— В этом году на частных огородах, в том числе у меня, обнаружили 11 бойцов, — делится поисковик Владимир Лазарев. — Останки порой лежат на глубине до полутора метров — не сразу найдешь. А сколько воинов в полях! Нашего века не хватит, чтобы все обследовать — внукам останется. И железа полно... И от неразорвавшихся снарядов люди до сих пор гибнут...

— Огородники уже знают, как себя вести — к опасным предметам не прикасаются, — вступает в разговор руководитель поискового отряда «Огненная дуга» Алексей Шевченко. — С останками сложнее. В городе Строитель все поля отдали под застройку, а там были траншеи — наши штурмовали высоты. Так никто ничего не сообщил! В другом районе мужчина откопал останки семи бойцов, позвонил полицейским. А те взяли и увезли на экспертизу. Я потом трех голов не досчитался, с горем пополам забрал... Сколько раз предупреждал: не надо в морг! Бойцов находят с пулеметными дисками, касками, фляжками, значками. Ну, ясно ж как день — не бомжи!..

От танка до игрушки

Перед зданием музея «Третье ратное поле России», открытого в Прохоровке три года назад, — крупнейшее сражение в миниатюре. Хотя для груды «искореженных в боях» танков «мини» — слово явно неудачное. Озноб пробирает даже в 30-градусную жару. А внутри скульптурной композиции «Таран» сжимаешься просто как пружина. Обугленное железо. Фигура бедолаги фрица, схватившегося за голову. Грохот, скрежет металла, лязг гусениц. Разве что дыма нет... Стилизация — стилизацией (танки все-таки не настоящие), но впечатление производит. Как и «летящие» по движущимся потолкам музея самолеты. Есть даже танковый симулятор, к которому и в рабочий день выстраивается очередь из взрослых и детей. В электронной Книге Памяти каждый может поискать имя погибшего родственника. Созданы условия для людей с ограниченными возможностями, в том числе инвалидов-колясочников. Без всяких натяжек, это музей нового поколения. По оснащенности современнейшим мультимедийным оборудованием, по интерактивности — лучший в стране. Среди военных — точно. И не жалко для него ни слов восхищения и благодарности за сохраненную память, ни 30 миллионов государственных рублей, потраченных на строительство нового здания.

На почетном месте, конечно, Т-34. Настоящий герой войны. Сражавшийся наравне с солдатом. И погибавший вместе с ним.

— Наши воины старались навязать немцам ближний бой — советский Т-34 мог пробить броню немецкого «тигра» лишь на расстоянии 500 метров, и все-таки наш танк выиграл поединок, — прославляет подвиг советских воинов замдиректора музея Оксана Мишкина.

За высокую маневренность и быстроту немцы окрестили Т-34 «русской балериной». А наши бойцы вражеских «пантер» и «тигров» — «зверями». Балерина в поединке со зверем? Неэстетично. Жутко. Но на Великой войне случалось и не такое. К слову, 12 июля, защищая тяжело раненного командира, совершил таран на Прохоровском поле 19-летний сержант Александр Николаев. После него — только в этот день — еще 19 человек.

Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль признается потом: «Я знаю три лучших вида оружия. Английская линейная пушка, немецкий самолет «мессершмитт» и русский танк Т-34. Но, если о первых я знаю все, то я понятия не имею, кто и как создал этот чудо-танк».

Не менее ценны найденные на полях сражений микроскопические по сравнению с Т-34 экспонаты: обручальное кольцо, крестик, игрушечная лошадка, серебряная ложечка с трогательной гравировкой «На память папе от Вани»... Особыми талисманами считались ключ от родного дома (надо же вернуться!), взятая у приятеля в долг монета (придешь с фронта — отдашь!).

Новое здание музея «Третье ратное поле России» только начали строить (музей в Прохоровке существует 40 лет), когда в Белгородской области была объявлена всенародная акция по сбору реликвий для экспозиции. Так появились баян — боец Рогожа прошел с ним всю войну и сыграл победный марш в мае 1945-го; «Житие протопопа Аввакума» — отрывки из книги воин Лебедев знал наизусть... А еще обмотки. Обыкновенные. Солдатские. Неприглядные. Но такие ценные! Благодаря им разведчик Каменский добыл в бою двух важных «языков». В одном случае обмотка послужила кляпом. В другом — связала противнику руки. Передавая в дар раритетные тряпочки, ветеран прослезился: «В тот день я стал совершенно седым. А было мне всего 18 лет»...

Всепрощение войны

Не все легко расставались с дорогими вещами. Одних приходилось по нескольку раз уговаривать. Другие просили денег. Людей можно понять — у многих и осталось-то всего ничего: треугольнички да фотографии... Интересно, как сложилась жизнь любимой женщины солдата, получившей с фронта засушенный букетик цветов?

— Письмо интимное, — смущается сопровождающая меня по музею Оксана Мишкина. — Боец пишет: да, война, я на фронте. Но не забывай о себе. Ты можешь встречаться с другими мужчинами. И даже если родится ребенок — ничего, я приму его как своего. Вернусь — будем жить счастливо...

— Да сам, наверное, гулял там, — комментирует мимоходом кто-то из посетительниц...

Этого нам знать не дано. Но я слышала не одну историю, как мужчины и женщины, вернувшись с фронта, по-христиански (даже не будучи верующими) прощали друг другу мимолетные связи и принимали внебрачных детей. «Война!» — говорили коротко. И всем всё было ясно. Служивший недалеко от Прохоровки, в политотделе 60-й армии Воронежского фронта Юрий Нагибин напишет: «Броситься очертя голову навстречу случайному, непроверенному чувству, без страха перед ошибкой и раскаянием — война всё спишет. Будто самоё слово «война» уже содержит в себе искушение любого поступка».

К сожалению, когда письмо с букетиком дошло до адресата, солдата уже не было в живых. Хотя, конечно, бывало иначе. Встретив на фронте «свою Олю», танкист Евгений уже не смог с ней расстаться. В полевых условиях начальник отдела кадров выписал справку, поставил печать... И все! Не загс, не церковь скрепили брачные узы. А вот поди ж ты — прилепилась жена к мужу. И пронесли они свою любовь до конца жизни.

У войны не женское лицо. В витринах прохоровского музея манекены землистые. Безликие. Около миллиона дочерей и матерей ушли на фронт в период Великой Отечественной войны. 86 из них удостоены звания Героя Советского Союза. Они были врачами, медсестрами, разведчицами, партизанками, снайпершами. И при этом очень хотели оставаться женщинами. Одна собирала положенную всем солдатам махорку, чтобы потом в Бресте, по случаю, обменять ее на столовый сервиз. Другая всю войну берегла нежные розовые бусы. Довелось ли надеть хоть раз, в перерыве между боями?..

— Это еще не все, — 88-летняя Мария Яковлевна Вахмянина бережно развязывает носовой платочек с дорогими наградами и старенькой брошкой чешского стекла.

Выпускница медучилища, с первого дня войны — санинструктор на фронте, она дошла до Берлина. Награждена орденами Отечественной войны I и II степеней, медалями за освобождение Курска, Прохоровки, Белгорода, Харькова, Берлина...

— Прохоровку так бомбили — каждую минуту надо было куда-то шнырять. Люди бегут. Кругом все горит. А мы должны ползти по полю — перевязывать раненых...

Сегодня Мария Яковлевна с трудом передвигается по квартире — осколки, попавшие в руку и ногу, доктора вытащили, а избавить женщину от боли не смогли.

— Я же только из госпиталя. Часто бывают приступы. Кричу. Скорая забирает...

— В Прохоровку, наверное, не сможете поехать?

— Как же?! Меня пригласили!

В этом году на поле опять будет тесно. Приедут высокие гости, участники сражения. 88-летняя Мария Михайловна Рохлина много лет работает в московском Совете ветеранов. Свою судьбу в лице старшего лейтенанта Ивана Рохлина она встретила незадолго до Победы. Полвека, до последнего дня жизни, он объяснялся ей в любви и целовал руки... Его уже нет, а она по-прежнему 12 июля проводит с однополчанами в Прохоровке. В музее рассказывают милую историю о том, как якут, которого выхаживала санинструктор Маша, в благодарность сшил ей кошелек из оленьей кожи. Но ее воспоминания о трех днях на Курской дуге — страшные, а не трогательные. Это здесь, под Прохоровкой, 19-летняя Маруся пыталась заправить в живот мальчишки танкиста горячие белые кишки...

Пять месяцев в подвале

Одноклассницы Вера Чурсина и Екатерина Волошкина оружия в руках не держали. Но лиха хлебнули — хватило бы на целый взвод. 15 месяцев, с осени 1941-го, Прохоровка была оккупирована. Из них почти полгода здесь проходила линия фронта.

— Жили в подвалах, в погребах, — вспоминает 82-летняя Вера Петровна. — Только стрельба стихнет — женщины выбегают. Детей же надо кормить. Мы с младшим братом оставались одни. Сидели пришибленные. И знай себе молились. Да, бабушки научили. Я знала «Отче наш», «Живые помощи»... Мама принесет картошку в мундире, какие-нибудь лепешки, у нас радость — слава Богу, вернулись...

— Спали не разуваясь, в одежде, — добавляет 81-летняя Екатерина Федоровна. — Зимой морозы стояли скрипучие. По 15 человек набьемся в погребе, кислорода не хватает — пламя в коптилке гаснет...

Фронт отступал — народ выбирался на свет. А земля уже была нашпигована снарядами. Сколько людей тогда пострадало — ослепли, без пальцев, без ног остались...

Как эти девчонки пережили оккупацию, нам не прочувствовать. Теперь уже прабабушки, они и сами понимают, что спаслись чудом. Немцы угоняли местных жителей в Германию, расстреливали. В феврале 1943-го заживо сожгли в школе 615 человек. В соседней деревне Гусёк-Погореловка...

— Военнопленных и мирных жителей с детьми вели из Старого Оскола, — рассказывает Вера Петровна. В каком-то селе местные высыпали на улицу посмотреть. И одна мамаша, улучив момент, когда конвоир отвернулся, выбросила из колонны мальчонку... Его подобрали, вырастили. Он потом часто приезжал к чужой женщине, как к родной... А нашу соседку — раздетую, беременную с большим животом — мы однажды утром увидели расстрелянной на снегу. Фашисты двое суток не разрешали хоронить...

В последнее время многие ветераны отказываются встречаться с журналистами. Ну, нет сил 70 лет переживать все ужасы заново. И я низко кланяюсь всем, кто согласился рассказать то, от чего у меня, родившейся спустя много лет после Победы, льются слезы. Простите, дорогие. Своего деда, Петра Архиповича, воевавшего с первого дня войны и дошедшего до Берлина, расспросить не успела...

Ад на земле

6 февраля 1943 года советские войска освободили Прохоровку. Состоялся небольшой митинг.

— Это был праздник со слезами на глазах, — продолжает Вера Петровна. — Многие женщины ведь не знали, что с их сыновьями, мужьями... И так все были ожесточены, что подогнали на немецкое кладбище трактор, сравняли могилы с землей. А деревянные кресты растащили на топку...

Очередная сильная бомбежка случилась в марте. Был рыночный день. Много людей погибло. Но потом, несмотря на одиночные вылеты немецких самолетов, прохоровцы смогли вздохнуть спокойно. Стали налаживать жизнь, чинить хаты. Отмываться наконец...

— Вы, конечно, не можете себе представить, а я даже сейчас начинаю чесаться, вспоминая, сколько у нас было вшей, — говорит сидящая передо мной в элегантной блузе Вера Петровна. — Чешем волосы гребешками, а твари эти сыплются, сыплются... Пять месяцев в подвале некупанными, что вы хотите?! А в белье сколько было! Постирать одежду не всегда удавалось. Да и мыла негде было взять — соломенную золу цедили. Хорошо, если проглаживали вещи чугунным утюгом... Ой, кошмар! За 70 лет второй раз это рассказываю. Такое отвращение...

О том, что готовится танковое сражение, жители поселка не знали. Все случилось неожиданно. Загудели самолеты. Офицер закричал: «Немедленно уходите! Сейчас здесь такое будет!..»

— И побежали мы в лог. Пока бежали, нас шесть раз бомбили. До сих пор свист в ушах... Прыгнули в окоп. Тут же маме на колени упал огромный осколок. Она схватила: «Ой, горячий!..» Мы — к блиндажу. Там полно народу. А рядом снова падает бомба. Копоть, грязь. Гари наглотались. Бежим дальше. Немцы пикируют. Вой страшенный... В музее сделали имитацию бомбардировки — получилось нежно, слабенько... После очередного налета выбежали бабушка с дедушкой — тут же в дом попала бомба. Воронка, разорванное железо, куски бревен — все, что осталось...

Макушка лета. Жара. Но солнца 12 июля 1943 года не видел никто. Земля и небо слились в огромное темное варево...

— Остановились. Оглянулись на горящую Прохоровку. И зарыдали...

Шесть суток страх гнал матерей с детьми из родного поселка. Грушки — Красное — Рассыпное — Дубочки — Ивановка — Холодное... Приходят, а им говорят: бегите дальше, здесь страшно будет... Выкопают окопы, переночуют — и опять в путь. Кто кормил, а кто и из дома выгонял: вас много, самим тесно. Тем, кто войны еще не видел, и сена в сарае было жалко: перетопчете — скотина есть не будет...

В Прохоровку семья Веры Петровны вернулась через месяц. В поселке появилась власть. Заработали колхозы. А в октябре 43-го дети уже сели за парты...

— Зимой ходили с коптушечкой. Что это? Лампа такая — пузырек с керосином да гильза с фитильком. У учительницы вечно были закопченные «усики». А мы даже не смеялись. После пережитого это был рай!

— Писали на клочках бумаги, — подключается Екатерина Федоровна. — Учились в три смены. Без учебников. Ручку мастерили из веточки с перышком. А чернила варили из семечек, от которых даже руки становились черными... Но жизнь быстро налаживалась. Сейчас в Прохоровке письма некому носить. А тогда бомбы рвались, но почта работала исправно. Папа как раз треугольничек прислал: жив, здоров, был тяжело ранен при обороне Курска, попал в Узбекистан... Вот оно, счастье!

Опыт памяти

По-разному сложилась жизнь этих людей. После Победы сладко не было никому. Терпели тогда, да и сегодня редко кто жалуется. Хотя — бывает. Причем даже с пенсией в 32 тысячи рублей. Старики, они ведь трогательные: выделенную государством субсидию на жилье отдают детям, а сами остаются в халупе. Почти все помогают внукам, правнукам. И, несмотря на болезни, продолжают работать... ветеранами. Выступления, поездки, уроки мужества, интервью. В день нашей встречи Абрам Львович Ехилевский сетовал: «Надо жену предупредить — не знаю, во сколько приду...» А женат он, между прочим, почти 63 года.

— О чем же Вы хотите президента в Прохоровке попросить?

— Тружеников тыла осталось немного. В основном это женщины очень почтенного возраста. В отличие от ветеранов, они получают обычную пенсию. Надо бы им что-то добавить. Второй вопрос — дети войны. Хотелось бы, чтобы обратили внимание и на них.

...Долгие годы Прохоровское сражение замалчивали. Командующего Павла Ротмистрова обвиняли в том, что не сберег 5-ю гвардейскую. Его донесения Жукову называли противоречащими исторической правде. Даже звание Героя Советского Союза присвоили только в 1965-м.

— Ну, не могло быть на таком маленьком клочке земли 1200 танков! — соглашается с альтернативной точкой зрения разведчик Поляков. — Пятьсот с обеих сторон — это да! Зачем же приумножать?

— Не так важно, сколько здесь билось танков, — считает экскурсовод на «Звоннице» Людмила Наумова. — Задача была: отстоять этот кусок земли любой ценой. И отстояли!

На 25-летие победы в танковой битве Ротмистров приехал в Прохоровку. На поле не было ничего, что напоминало бы о героизме советских воинов. Тогда Павел Алексеевич прислал из Туркестанского военного округа две противотанковые пушки и Т-34. Но только в 90-е годы началась активная деятельность по увековечиванию памяти людей, бившихся насмерть и оставшихся лежать на горячей белгородской земле. Способствовали этому губернатор области Евгений Савченко и бывший политик союзного масштаба Николай Рыжков. Создание современнейшего военного музея «Третье ратное поле России» — во многом его заслуга.

Сам факт строительства мемориала не имел бы такого значения, если б не была в Прохоровском районе грамотно выстроена вся система патриотического воспитания. Во многих школах открыты кадетские классы. В каждой — свой музей. Братские могилы и памятники ухожены, там всегда живые цветы. Военные реликвии в свободном доступе на улице. И никому в голову не приходит растаскивать их по кусочкам или осквернять. Хотя, будем честными, Прохоровка не рай. Местные жители тоже оставляют детей и бросают стариков. Только пропасть обездоленным не дают. В поселке открыты два детдома: православный — для мальчиков, с эстетическим воспитанием — для девочек, интернат для престарелых и инвалидов. И малых, и старых окормляют прохоровские священники. Ведь рядом — церковь Николая Чудотворца и храм Святых апостолов Петра и Павла. Чья помощь русскому воинству в Прохоровском сражении для верующих очевидна. А для остальных... Как бы то ни было, эта победа — навсегда за нами.

Фоторепортаж из Прохоровки

Редакция благодарит за помощь в подготовке материала администрацию Прохоровского района, ФГБУК «Государственный военно-исторический музей-заповедник «Прохоровское поле», Совет ветеранов Восточного округа Белгорода и лично: Наталью Борзых, Инну Кулабухову, Оксану Мишкину, Анатолия Бурика.