Вот я, например, стала врагом дяде Пете Кузнецову, который по субботам торгует гжелью на станции Кузяево. Пять лет безоблачных отношений: я ему — триста рублей, он мне — какую-нибудь вазочку с голубыми цветами, изготовленную собственноручно в свободное от торговли время.
— Нету государственной пропаганды народного искусства, — говорит он мне однажды. — При советской власти была, поэтому гжель любили и гонялись за ней. Воры выносили из квартир наравне с золотом. А щас можно день просидеть и не продашь! Дерьмо китайское лучше берут.
Я сдуру высказалась, что китайские поделки тоже ничего, только дешевле. Спасибо еще, что гжельский патриот меня не отметелил. Ведь, по его мнению, отечественные мастера ширпотребом не занимаются, у них исключительно высокохудожественный эксклюзив.
Гжельский промысел, к слову, от скромности сроду не страдал. Может, поэтому и держится уже семь веков, и чем больше слухов о его скорой смерти, тем более живучим становится. События последних лет тому подтверждение: знаменитый фарфоровый завод «Гжель», подобно «Титанику», пошел ко дну, а фарфора меньше не стало. Теперь его делают по частным дворам и на крошечных заводиках. Причем нынешний ассортимент прежнему худсовету и не снился — до 7000 новых наименований в год. Только успевай глину подвозить!
С глиной здешним краям повезло. Промысловые поселения (так называемый «гжельский куст» из 27 деревень) расположены на одном из самых крупных — Гжельско-Кудиновском — месторождении, в 50 километрах к юго-востоку от Москвы. Глины практически на поверхности, огнеупорные и разноцветные. Хочешь проверить, копни на даче — из-под лопаты семь цветов радуги. Вот предки и копали чуть не с XV века.
В середине XVII столетия гжельскую глину оценили на государственном уровне. Царь Алексей Михайлович повелел приспособить ее для аптекарских и алхимических сосудов, век спустя Гжельская волость была целиком приписана к Аптекарскому приказу. Здешних крестьян обязали лепить флаконы и пробирки. Дело оказалось нудным и малодоходным, если учесть, что без приказа умельцы уже давно лепили что хотели.
Слава Богу, с аптеками мучились недолго. В 1748 году ученый Виноградов на основе гжельских глин изготовил первое русское фарфоровое изделие на Императорском заводе в Санкт-Петербурге — небольшую конфетницу с крышкой. Крестьяне сразу смекнули, какая золотая жила пришла к ним в руки, пробирками стали заниматься для блезиру и направили мозги на новые рыночные потребности. Моду на посуду диктовала Москва, кустарщину там не брали, поэтому гжельцам все время приходилось изощряться и создавать шедевры. Правда, они получались только у тех, кто был отмечен искрой Божьей, но с авторскими правами тогда особо не церемонились. Популярное изделие копировали, а чаще просто воровали заготовленную массу и инструменты, чтобы не заморачиваться и с копиром.
Здешние умельцы обвели вокруг пальца даже московского купца Афанасия Гребенщикова, разработчика русской майолики, фактически присвоив себе дело всей его жизни. Первые образцы майолики были выпущены на гребенщиковской «Ценинной и табачных трубок фабрике», успех был ошеломительный. Но, как на грех, в цехах работали выходцы из Гжели. Они быстренько выведали секреты производства, а по возвращении домой «учинились сами мастерами». Гребенщиков долго боролся с «копипастерами», отстаивая монопольное право на майолику, жаловался государю, но ничего не получилось. Нечистых на руку мастеров оправдала сама история: мода на гжельскую майолику продержалась более 50 лет, потому что была интереснее по росписи — не бело-голубой, как у купца, а желто-коричнево-зеленой. К тому же гжельцы стали украшать изделия веточками ягод и трав, а потом и вовсе посадили на плечи квасников фигурки птиц и целые сцены из жизни животных. Переплюнуть ушлых конкурентов у Гребенщикова не хватило фантазии.
Но репутация у гжельцев оказалась подмоченной, не очень-то им доверяли уже не только в России, но и за границей. Пошла слава, что они контрафактники и копиисты. Некоторые искусствоведы твердят об этом до сих пор, напрочь игнорируя тот факт, что подделки, как правило, получались качественнее оригинала, стоили дешевле и сами становились образцом для подражания. К тому же любая, даже самая примитивная подделка с веками становится раритетом.
К концу XVII столетия в моду стал входить тонкий фаянс из Англии. Выведать у бдительных англичан секреты производства никак не получалось. Но это оказалось к лучшему. Гжельцы стали экспериментировать с местными глинами и, в конце концов, на рубеже XVIII — XIX веков, изобрели близкий к фаянсу материал, получивший название полуфаянс. Чуть позже крестьянин деревни Кузяево Назар Максимов отыскал вблизи деревни Минино глину самого высокого сорта — «мининку». Из нее получалась тончайшая посуда, и уже не какие-то там надоевшие всем квасники и кумганы, а столовые сервизы, подсвечники, кружки, рукомойники. Англия сходила с ума от зависти, потому что награды на всевозможных выставках стала получать уже не она, а заводчики Кузнецовы из скромной гжельской деревни, вытворявшие из «мининки» оригинальные вещицы. Причем буквально в сарае, где размещались всего четыре работника.
Ну и что вы думаете? Завистливые гжельцы стали подсиживать земляков — воровали у них все, что можно, и допекли так, что Кузнецовы ушли из Гжели, открыли производство в соседнем Дулево, а потом еще восемнадцать заводов по всей России. В принципе, Матвей Кузнецов мог бы легко задавить мелких конкурентов: его годовой оборот к началу ХХ века составлял 2 миллиона рублей (царских), а весь гжельский промысел зарабатывал 200-300 тысяч, но махнул рукой на борьбу с малой родиной. Так они и существовали до октября 1917 года: у Кузнецовых — массовое производство фарфора, в Гжели — претензия на эксклюзив.
К слову, по сведениям «Культуры», вся столовая посуда в Кремле — традиционно кузнецовского производства, из Дулева. Гжель Кремлем тоже не обижена — недавно Администрация президента заказала для своих нужд семь киотов. Кабинетов в администрации значительно больше, но молятся, наверное, не во всех...
Революция положила конец нездоровой конкуренции, да и вообще всему народному промыслу. Хотя гжельцы пытались перехитрить обстоятельства, лепили матросов с наганами, увековечивали в глине выдающихся революционных деятелей. В 30-х годах песня оборвалась — кустарные предприятия разгромили, мастеров сослали в Сибирь, многие остались там навсегда.
Гончарный круг вновь раскрутился в Гжели только к 70-м. Но уже не в каждом доме, как было, а под заводской крышей. Фарфоровые безделушки типа вазочек-кружечек, по инструкции ЦК КПСС, получили отрезвляющее название «товары народного потребления», ширпотреб поставили на поток, обязав выпускать его каждое предприятие, специализирующееся на выпуске технического фарфора.
Единственной отдушиной для творческих людей стало объединение «Гжель». Здесь создавались по-настоящему высокохудожественные вещи. Отсюда пошел и знаменитый белый фарфор с сине-голубой росписью кобальтом, от которого млели и советские домохозяйки, и главы иностранных государств. Индира Ганди, Маргарет Тэтчер, Жак Ширак, Билл Клинтон после визита в Россию получали вагон (без преувеличения) гжельской посуды.
Взлет «Гжели» — во многом заслуга директора объединения, Героя Соцтруда Виктора Логинова, ныне уже покойного. При нем, рассказывают, жили как у Христа за пазухой. Особенно в те времена, когда гжельскому промыслу покровительствовала Раиса Горбачева. Любила гжель и Наина Ельцина, что способствовало продвижению изделий за рубеж и нехилому ручейку валюты оттуда. Завод собирался расширяться. Но к концу девяностых золотой дождь прекратился, жены новых вождей сюда уже не ездили и с предприятием случилось то, что случилось — оно не выдержало испытания рынком, пошло по рукам. Туристов, что еще приезжают сюда по старой памяти, просто оторопь берет: какое в цехах запустение. От двухтысячного коллектива (в лучшие времена) не осталось и сотни человек. Работники разбрелись кто куда: по частным фирмам, на вольные хлеба с собственной печкой.
— Дались всем эти печки! — возмущается гжельский коллекционер Сергей Малкин. — На заводе когда-то пустили слух, что во дворах «выпекают» только халтуру, и пошло-поехало. Но ведь печки одинаковые — что на предприятии, что у частника в мастерской, температура обжига 1500 градусов, технология изделий одна и та же — 11 ручных операций испокон веку, ни прибавить, ни убавить. И художников других не было — с 9-00 до 18-00 творили в цеху, по указке худсовета, а вечером — дома, по велению души. Имели за это неплохие деньги — напрямую, от покупателя, а не через заводскую кассу, что, собственно, и раздражало начальство. А если разобраться, зачем мастеру кормить три этажа бюрократии?
О падении завода-монополиста, по словам Малкина, никто не жалеет. Наоборот, промысел как будто сбросил с себя оковы и задышал свободно. Судя по его собственной коллекции из 2000 миниатюр (к слову, самое большое в мире собрание гжели), я бы даже сказала, что дыхание учащенное — большинство экспонатов приобретены в последние годы, а художники все несут и несут.
В магазине «Гжельские ремесла», где Малкин служит исполнительным директором, ногу поставить некуда и от синевы буквально режет глаза. Цены? Скажем так: не отпугивают, хотя могли быть и выше — художники, кучкующиеся вокруг «Ремесел», сплошь народные и заслуженные либо молодые и даровитые. В пятистах метрах от магазина идет торговля прямо из частного гаража. Там, наверное, художники трижды народные и пять раз заслуженные, потому что цены гораздо выше. Народ все равно ломится, загружает посудой багажники.
А вот солидные организации заказывают художникам сувениры не через гараж, а напрямую. Причем, чем примитивней сувенир, тем знатнее нужен мастер. Один о-о-очень заслуженный третий год корпит над оравой почтальонов: «Почта России» заказала по 200 штук женского и мужского пола. Другой художник — почти Левитан по известности — расписывает 500 фарфоровых теплоходов для какой-то судоходной компании. Видать, весь флот обновляют… Куда-то ушли 20 КАМАЗов гжельской росписи и два бело-голубых вертолета. Русская диаспора из Чикаго срочно запросила 500 змей — на это дело были брошены все творческие силы Гжели. Малкин при мне готовил гадов к погрузке.
— Мы не спрашивали, зачем им столько, — говорит он. — Берут и ладно. Каждый год так: то им обезьян, то каракатиц... Приятнее работать с Израилем — у них 12 магазинов, раз в полгода берут весь гжельский ассортимент.
Торговля идет, в основном, через интернет. Но еще не забыты те времена, когда гжельские художники ловили покупателей буквально за полы. Сергей Алехин, руководитель ООО «Звезда Гжели», в чемоданах возил свой коллекционный фарфор от Мурманска до Сахалина, а в конечном счете завоевал Японию. В Америку со столовыми сервизами пробился Валерий Турыгин.
Так что счастливых историй в Гжели много. Остальные три тысячи мастеров вполне успешно окучивают отечественную ниву. Лишь бы глина там не закончилась.
