Елена СЕРДЕЧНОВА

10.10.2022

Текст опубликован в №9 печатной версии газеты "Культура" в сентябре 2022 года

Командир подразделения «Русский легион» Сергей Фомченков рассказал «Культуре» о феномене добровольчества на Донбассе, о том, как молятся на передовой, и о политическом провидчестве Эдуарда Лимонова.

— Расскажите сначала о батальоне Захара Прилепина, который вы возглавляли.

— Захар обратился ко мне с просьбой помочь собрать батальон, ему на это было дано добро от Александра Захарченко. У меня к тому времени, к 2016-му, был большой опыт на Донбассе — два года. Я сформировал батальон, которым командовал, а Прилепин стал замполитом. Подразделение называли батальоном Захара Прилепина.

— Прилепин писал, что добровольцы в батальоне были самых разных убеждений: от коммунистов до самодержцев. Чем вы это объясняете?

— Товарищ, который воюет с тобой бок о бок, тебе друг и брат. Совершенно без разницы, каких он убеждений. Все мы за Россию, все мы за единое дело. В перерывах между боями можно сесть и обсудить, кто за Ленина, кто за царя, но это никогда не влияло на боевую обстановку, потому что люди объединены общей идеей.

— Какой?

— Россия. Те, кто считает себя левыми, на самом деле обычные патриоты. Действительно, был большой и важный период советской истории. Но нельзя забывать, что Россия существует тысячу лет, и, конечно, ограничиваться только периодом СССР в истории страны невозможно. Россия — это большой инопланетный корабль, который плывет сквозь время. Поэтому кто-то воюет за Ленина, кто-то за царя, а на самом деле все воюют за Россию.

— Правда, что «не бывает атеистов под огнем»?

— Правда. Могу по себе сказать. Я считал себя верующим, меня крестили в детстве в православном храме, все как надо. Но религиозным человеком я не был. По-настоящему верующим я стал после того, как в 2014 году приехал на Донбасс.

— У Прилепина написано, что молельную комнату в расположении батальона бойцы редко посещали.

— Так молятся больше в окопе. Зачем ходить в молельную комнату?

— Как вы встретили 24 февраля? Насколько неожиданным для вас было начало СВО?

— Я уже за год до этого догадывался, что принципиальное решение принято. Начали подтягивать людей, которые воевали на Донбассе в 2014–2015 годах. Появилось много информации о том, что будут формироваться какие-то подразделения и нужны кадры. Система БАРС (Боевой армейский резерв страны. — «Культура»), в которую мы входим, начала формироваться практически за год до СВО, летом 2021 года информация уже вовсю распространялась в военкоматах. Потом частные военные компании начали создавать отряды. Но когда наконец-таки начали спецоперацию 24 февраля, была такая неожиданность: о, ничего себе, все-таки начали!

— Что для вас добровольчество?

— Доброволец — это человек, которого не надо заставлять идти защищать свою Родину. Он понимает, что она в опасности и что если не он, то кто. Минин и Пожарский — это добровольцы, в 1941 году добровольцы сотнями тысяч шли на фронт, а те, кто не шел, помогали в тылу. В обычной ситуации, когда все хорошо, такие люди, как я, живут спокойной мирной жизнью. Я по образованию инженер. Если бы не катаклизмы в государстве в 1990-е годы, я в политику не пошел бы, а спокойно себе работал. Но вот так получилось, что происходящее на Украине — продолжение того, что началось у нас в стране тридцать лет назад. Считаю, что мой долг принять в этом участие. Это внутреннее. И в 2014 году этот феномен добровольчества очень сильно проявился. Был большой духовный подъем, очень много людей поехало на Донбасс. Было понимание, что там интересы России решаются, что там не просто какая-то далекая страна, а русские земли.

— А сейчас есть духовный подъем?

— Пожалуй, нет. Очень многие разочаровались, когда в свое время этот подъем не был поддержан государством. Людей, которые добровольно поехали куда-то воевать, силовые и бюрократические структуры рассматривали как не очень благонадежных. Во многом это движение было заглушено. Поэтому, когда началась СВО, добровольцев в принципе меньше пошло. Конечно, кто-то появился — люди поняли, что война стучится в дверь и все против нас — НАТО, Европа, США. Но люди идут с осторожностью, с опаской.

— Мне кажется, что государство сейчас поддерживает Донбасс так, как никто и не ожидал.

— Сейчас — да. Но феномен добровольчества снова стал для государства как бы новинкой. В марте многие люди, которые хотели поехать добровольцами, сталкивались с проблемами в военкоматах. Слава Богу, что заработала система БАРС. Впервые добровольцам официально дали возможность принять участие в спецоперации. Но военкоматы в БАРС набрать людей не могут. Я нахожу добровольцев сам, работу государства делаю на коленке. Считаю, что положительные сдвиги есть на организационном уровне, нужны еще сдвиги на идейном, политическом уровне. Чтобы государственные СМИ отправляли военкоров в добровольческие подразделения. Чтобы люди из разных городов стремились поехать на Донбасс, знали, что это круто быть добровольцем и защищать свою Родину. Нужна мобилизация общества, потому что происходящее — всерьез и надолго.

— Добровольцы сегодня социально защищены?

— Да, в отличие от тех ребят, которые ехали на Донбасс восемь лет назад. Сейчас существуют меры социальной защиты: материальная помощь тем, кто воюет, чтобы они могли прокормить свои семьи; выплаты в случае ранения или смерти. Но, к сожалению, выплаты поменьше, чем у российских военнослужащих.

— О Великой Отечественной мы знаем во многом благодаря писателям и поэтам-фронтовикам, таким как Константин Симонов, Юрий Бондарев, Василь Быков. Сегодня в ДНР и ЛНР есть сопоставимые фигуры?

— Я не могу сказать, есть ли среди бойцов писатели. Честно, на передовой не до этого. Но вот, к примеру, Алексей Топоров из нашего отряда пишет рассказы очень интересные, которые, может быть, являются высокой военной литературой. Если он продолжит это делать, я считаю, что он добьется в этом плане многого.

— Как вы думаете, повлияет ли спецоперация на литературу, кино, театр, музыку?

— Сейчас общество до конца не поняло, что происходит. Многие считают, что это небольшая локальная война: где-то там на Украине разберутся, завоюют Киев, всех победят. Но этого не будет без мобилизации общества. А она возможна, когда все поймут, что идет очередная Великая Отечественная война. Если это произойдет, то останутся следы и в культуре — в музыке, стихах, песнях. Но сейчас, мне кажется, не дошло до этого.

— А идет действительно Великая Отечественная война?

— Да. Я понимаю, почему в стране нет мобилизации, на это есть политические причины. Но фронт очень большой, а силы, которыми мы воюем, — очень маленькие. На Украине же прошло четыре волны мобилизации. Они там миллион человек под ружье поставили. У нас только кадровые военные и добровольцы. Это очень мало.

— С военной точки зрения действия России на Украине эффективны?

— Результаты, которых мы добиваемся такими малыми силами, большие. И мы бы победили даже такими силами, если бы Запад не накачивал Украину вооружением, если бы не было поддержки материальной. Плюс там воюют десятки тысяч иностранных наемников и инструкторов. Их число может быть сопоставимо с количеством наших кадровых военных.

— Украинцы, попавшие в плен, меняют мнение о русских?

— Ну конечно. Сразу успокаиваются, когда понимают, что их никто не калечит, не пытает, а кормят и в больницы отправляют. А вот наших солдат в украинском плену могут убить, пытают. Все солдаты, вернувшиеся из украинского плена, имеют проблемы со здоровьем. Моя жена занимается тем, что помогает госпиталям на Донбассе. В одной из больниц разразился скандал, потому что самые комфортные условия были созданы для раненых украинских солдат, ими были заняты все палаты, а нашим раненым не хватило места.

— Раскаиваются пленные вэсэушники в обстрелах мирных жителей?

— Мы обычную пехоту брали в плен, артиллеристов не попадалось. А пехота — это мобилизованные мужики, которые держат позиции. Но надо понимать Украину, ее ментальность. Украинец никогда ничего не признает. Он скажет: «Друг, я всегда был против, меня на войну с трудом затащили, я не хотел». Наши ребята недавно взяли двух пленных, и они друг на друга показывают: «Он стрелял». — «Нет, это он стрелял». Истории о том, что каждый из них «был поваром», реальность.

— Чем вы объясняете такую ментальность?

— Может быть, тем, что украинцам требовалось всегда выживать меж всех огней: поляков, турков, русских, шведов. Кто только не приходил на Украину. У настоящего западенца ментальность немножко торгашеская, обмануть ближнего не считается чем-то плохим. Восточная Украина другая, хотя время незалежности и на нее повлияло.

— С чего они взяли, что их пытать в плену будут, почему они в это верят? У нас же совместная история.

— Там настолько уникальная пропаганда, что Геббельс отдыхает. Я не знаю, какие нейролингвистические технологии они используют, но результат потрясающий. Я с этим сталкиваюсь с 2014 года. Вот семья, родные сестры, советские люди, лет по сорок-пятьдесят. Одна находится на территории ЛНР, другая — на территории Харьковской области. И совершенно разное мышление, сознание, все. И это массовое явление, к сожалению. В 2014 году Восточная Украина была очень пророссийской. Но когда началась спецоперация, пропаганда заработала во всю мощь. Она сумела убедить большую часть жителей Восточной Украины, что Россия — это плохо. Им рассказывают, что и живут они гораздо богаче, чем россияне. На самом деле все наоборот. Мы вот стояли долгое время в Изюме Харьковской области. Дороги там все убитые, даже престижный район Богородичное выглядит хуже, чем наша Белгородская область. В Донецкой области все предприятия еще советской постройки — это ржавые старые здания. Живут у нас на порядок зажиточнее, чем на Украине, просто небо и земля. Но никого не убедишь.

— Многие творческие люди не поддержали спецоперацию. Кажется, что у них уже набран текст поздравительной телеграммы Зеленскому — после Русско-японской войны интеллигенты отправляли такую японскому императору. Как вы оцениваете подобную позицию?

— Позиция предательская, несомненно. Тут даже нечего обсуждать. Откуда это берется — сложно давать оценку, я не аналитик. Интеллигенция всегда была заражена идеями прозападными, либеральными. И сто лет назад, и сейчас. Среди этих людей считается нормальным не любить собственную страну, ориентироваться на другие государства.

— Может интеллигенция изменить свое мнение?

— Это уже вопрос мобилизации общества. В стране должна быть идеология, а сейчас ее нет. Была коммунистическая идеология — были писатели на фронте. Они и воевали, и участвовали в боевых действиях как военные корреспонденты, поэтому была масса мощной литературы. Я думаю, надо создавать условия, при которых поддерживаться в первую очередь должны патриоты в науке и культуре. Сейчас же у нас что-то вроде мафии, которая держит «общак» во всех сферах жизни, в том числе и культуре. «Мафиози» — прозападные, антироссийски настроенные люди. Задача же государства — сделать так, чтобы лидерами общественного мнения стали патриоты. Надо признать, что в России последние двадцать-тридцать лет финансировали людей антироссийски настроенных, сейчас они и вовсе заняли проукраинскую позицию. Государство должно изменить сложившееся положение дел. При этом забавно, что самые ярые антисоветчики и русофобы — дети и внуки советской элиты, которым страна дала все.

— То есть инициатива партии «Справедливая Россия — За правду» о создании Группы по расследованию антироссийской деятельности (ГРАД) в сфере культуры — правильная?

— Любые инициативы, направленные на то, чтобы дать дорогу патриотическим деятелям культуры вместо прозападных, абсолютно правильные. Государство должно этим заниматься, государство должно создавать условия для развития национальной культуры, и государство должно создавать идеологию. Последнее, может быть, самое основное.

— Вы долгое время общались с Эдуардом Лимоновым. Каким его вспоминаете?

— Он до последнего был неугомонным человеком в плане политическом, хотел что-то поменять в стране. И во многом оказался прав. В 90-х годах Лимонов говорил то, что только сейчас стало говорить руководство страны. Что Запад нам враг, что надо иметь самостоятельную независимую экономику, сильную армию. Что уважают только сильных, а все эти якобы права человека — инструмент по разрушению страны. Что нельзя сдавать свои территории, нельзя сдавать военные базы и должна быть своя идеология, нелиберальная.

— Лимонов полагал, что территория Украины будет разделена между несколькими государствами. А то, что останется, будет маленьким туристическим государством типа Чехии. Что вы думаете о перспективе украинской государственности? Во что может трансформироваться эта страна по итогам специальной военной операции?

— Зависит только от итогов военной победы. Сможем завоевать Донбасс — будет один сценарий. Сможем взять Левобережье — другой. Я считаю, что если мы возьмем большую часть Украины, оставив только вот этот туристический кластер, то с той территории на нас будут постоянно совершать нападения. Поэтому мнение мое, как и любого военного человека, — необходимо брать всю Украину.

— Выживем ли мы как государство, просто ориентированное на экономическую прибыль?

— Не выживем. По ряду причин: и слишком большая территория у нас, и экономика имеет свои особенности, и ментальность. Пока Россию в той роли, в какой она есть, Запад не уничтожит, он не остановится. Даже если мы будем все добрые, хорошие, верить в прибыль, в капитализм — все равно нас расчленят и уничтожат. У России единственная возможность выжить — это иметь свою идеологию, понимать, что мы — самостоятельное великое государство. Если этого не будет — нас растопчут. А заниматься этим нужно сверху. Мы не можем позволить себе новую революцию.

Фото Олег Грабовский