Потерянная Гиппиус
14.11.2019
Когда случилось (совпавшее с перестройкой и быстро прошедшее) увлечение Серебряным веком, о ней, да, вспоминали много. Но как-то непоправимо вторым рядом, заслоненным первыми звездами, переросшими десятилетия цветения декаданса. Забавно, что сами звезды как раз восторженно отводили ей передовые позиции, в большинстве своем отзываясь о «декадентской мадонне» с явным перебором. 150-летний юбилей — весомейший повод поговорить о Зинаиде Николаевне Гиппиус, явно в последние годы вниманием не избалованной.
Валерий Брюсов: «Как сильный, самостоятельный поэт, сумевший рассказать нам свою душу, как выдающийся мастер стиха, Гиппиус должна навсегда остаться в истории нашей литературы».
Андрей Белый: «Среди истинно культурных художников имя З. Н. Гиппиус занимает видное место. Из писательниц женщин она одна вооружена всем, что составляет основу и мощь утонченной культуры. В этом ее незабываемое значение».
И так далее. С Брюсовым и Белым Гиппиус развела революция в стадии Октября 1917 года — и обоих Зинаида Николаевна прокляла (что зафиксировала потом в небезынтересном мемуарном цикле «Живые лица», написанном в эмиграции). Если у первого было просто принятие социалистических идей и вождей, отчасти конъюнктурное, то у второго — отношение к социальному катаклизму куда более сложное, чем у самой поэтессы. Результат един; хрестоматийный разрыв с Александром Блоком — в ту же строку.
С вышеприведенными восторгами занятно корреспондируют реплики Владимира Маяковского и Сергея Есенина. Они поменяли жанр и тональность, перевели панегирик в анекдот. И тем самым сделали Зинаиду Николаевну персонажем — качество, в котором она сейчас, пожалуй, наиболее, а может быть, и единственно интересна. Владимир Владимирович упомянул Гиппиус в качестве примера нелепого микса революционной хроники со старыми ямбами, «интеллигентским язычишкой». Четверостишие: «Мы стали злыми и покорными,/ Нам не уйти./ Уже развел руками черными/ Викжель пути». Особенно троллить коллегу здесь Маяковский не собирался. Но дальше в статье «Как делать стихи» идут примеры поэтической глухоты, оборачивающиеся срамными аллитерациями (брюсовская строчка «мы ветераны, мучат нас раны»). И для читателей Маяковского поэт Гиппиус встает именно в этот курьезный ряд.
Но ведь и впрямь — даже знатоки, километрами помнящие пестрый и горький поэтический строй Серебряного века, из оной с ходу воспроизведут разве что именно таинственный «Викжель». А когда пожелают освежить в памяти немалое наследие символистской метрессы, легко удостоверятся: Маяковский определил в бессмертие единственную строфу, мало-мальски того достойную. А примиряющее «тогда они все так писали» оправданием для поэта никак не звучит.
С Есениным еще интереснее. Легендарный эпизод, когда юное крестьянское дарование таскают по петербургским салонам, Зинаида Николаевна с лорнетом («Гиппиусиха», по словам Есенина), ее издевательский вопрос про «интересные гетры». Поэт не теряется: «это валенки». Никакого деревенского наива: оба выдающиеся актеры в мистерии русского декаданса, «изломанных и лживых жестов». Но Гиппиус все же Есенина переиграла (опыт, возраст), когда представила ему обоих своих мужей — Мережковского и Философова, объяснив, что супруги — синхронизированные. Есенин-таки «поплыл» — ну, двадцать лет парню, его скандалы и браки случились позже.
Возможно, сексуально-социальные эксперименты Зинаиды Гиппиус и ее ближнего круга, пропаганда раскрепощенности («крест чувственности» в ее системе образов), легенды об ожерельях из обручальных колец женатых поклонников, романы, подчас параллельные и однополые, сегодня бы могли крепко заинтересовать радикальных адептов феминизма, ЛГБТ, сторонников секс-свобод в неизменно политическом ракурсе. Но есть глубокий нюанс — ее «крест чувственности» реализовывался на фоне религиозного экстаза и почти сектантской одержимости (Блок бросает многозначительную реплику о «хлыстовстве Мережковских»). Сегодняшние половые революционеры — народ технологичный, «про власть и бабло», их манипуляции политического свойства и уровня грубо-физиологического плохо коррелируют с символистским словарем и аналогичной системой образов — жизнестроительного материала Зинаиды Николаевны. В иконы современного трансгуманизма она явно не попадет.
Муж у Гиппиус был, конечно, один — Дмитрий Сергеевич Мережковский. Их брак, который, как отмечали современники, не следует понимать «в романтическом смысле», — один из самых счастливых и интересных в русской культуре. Супруги прожили вместе 52 года, «не разлучаясь ни на день» (что, в свете вышесказанного, звучит довольно пикантно). Впрочем, тут надо сообщить некоторые биографические сведения.
Познакомилась 18-летняя Зинаида с Мережковским, сыном статского советника и литературным крестником Федора Достоевского, в 1888 году на даче в Боржоми. Дмитрий Сергеевич в ту зиму 1880-1881 гг. странствует по Кавказу. На его предложение руки и сердца Гиппиус, рано оставшаяся без отца, отвечает мгновенным согласием — последовало очень скромное венчание и короткое свадебное путешествие. Союз, прежде всего духовный, определит дальнейшую судьбу двух художников и множество событий в русской культурной жизни (и не только) первой половины XX века.
Статус супруги Дмитрия Сергеевича прописывает Зинаиду Николаевну в истории с куда большими основаниями, нежели ее художественное и, так сказать, социально-бытовое творчество. Мережковский и на сегодняшний взгляд — фигура в русской культуре крупнейшая. И нынешнее его пребывание в полузабытьи и невостребованности — несправедливость вопиющая. Да, его философские и метафизические поиски (символистские манифесты, «Третий завет», «Новая церковь») любопытны прежде всего как иллюстрация к огромной теме «интеллигенция и революция» и ценны сегодня как орнаменталистика Истории. Но работы о Толстом и Достоевском по-прежнему свежи, глубоки и оригинальны, публицистика начала века великолепна, спорна и во многом актуальна. Но главное достижение Дмитрия Сергеевича — русский историософский роман. Именно Мережковский породил и выпестовал этот жанр, сделавшийся с тех пор одним из магистральных в нашей литературе. Его гениальная находка в «Петре и Алексее» — убедительно показать национальный катаклизм через противостояние державного деспотизма и народной веры, с ее догматизмом и изуверством, использовали многие романисты — от Алексея Н. Толстого до Алексея Иванова.
Но самым знаковым, наверное, сейчас выглядит послеоктябрьский сюжет жизни Гиппиус и Мережковского. В Париже (недвижимость в Пасси была куплена еще в 1911-м) они уверенно претендуют на статус духовных вождей первой эмиграции, закрепленной известным слоганом авторства Зинаиды Николаевны «мы не в изгнании, мы в послании».
Именно они создали идеологему русской эмиграции: в плане не политическом, а духовном, когда вне Родины идет создание особого культурного мифа, набора смыслов и символов. Эдакая гуманитарная лаборатория, которая со временем возвращается в метрополию, обогащая ее культурное поле. И, надо сказать, первая волна, кстати, если не в большинстве, то в солидной своей части антисоветской не была и вообще отличалась щедрым идейным разнообразием.
Однако тут чрезвычайно показательны дневники Гиппиус, вероятно, наиболее адекватный ее мысли и темпераменту жанр (особенно двух первых революционных лет и эмигрантского периода). Они демонстрируют не массовый, но и отнюдь не случайный путь русского либерала, который при всех своих исканиях и рефлексиях все равно проклянет Родину, а потом и кинется в объятия ее завоевателям-людоедам. Мережковские с 1932 года нежно (и взаимно) любят Бенито Муссолини, подолгу гостят в фашистской Италии. После нападения Гитлера на СССР Дмитрий Сергеевич выступает со знаменитой радиоречью, приветствуя очередной поход просвещенной Европы против большевистского варварства. Основная масса эмиграции, кстати, такую позицию осудила, да и сам Мережковский, узнавший о зверствах оккупантов, вскоре разочаровался. Скончался он в декабре того же 41-го. Зинаида Николаевна символично ушла в 1945-м, так и не окончив свой последний труд — биографию мужа.
Ее биограф, Владимир Злобин, через несколько лет написал чрезвычайно проницательные слова: «Будем справедливы: немногие в жизни страдали от любви так, как страдала она. Почему же она не только ничего не приобрела, но все потеряла?»
«...О Человеке. Любви. И Смерти»
В одном из филиалов Государственного музея истории российской литературы им. Даля, Музее Серебряного века, открылась выставка «Мне нужно то, чего нет на свете», посвященная Зинаиде Гиппиус. Экспозиция, представленная в ГМИРЛИ, не академически выверенная «творческая биография» незаурядной личности, но попытка понять, кем сегодня является для нас поэтесса, драматург, литературный критик и при всем этом — обворожительная женщина, в которой современники видели отражение некой мистической силы, способной и разжечь священный огонь вдохновения, и лишить остатков разума.
Персональной выставки в ГМИРЛИ писательница удостоилась впервые. Не по «недосмотру». Совсем наоборот — в силу столь свойственной истинным музейщикам скрупулезности и нелюбви к поспешным выводам. Материалов, связанных с ее жизнью и творчеством, в собрании накоплено было немало, и все это богатство требовало осмысления. Столь ярок след, оставленный Гиппиус, столь многообразны, неоднозначны и разновекторны связи, соединявшие Зинаиду Николаевну с современниками. И самое главное и, наверное, самое сложное для исследователя — обнаружить нити, которые связали бы ее с нами, обитателями сумбурного, сверхскоростного XXI века. Задача действительно не из простых, поскольку для многих имя Гиппиус звучит как отголосок какой-то смутной тайны, граничащей с вымыслом.
В советское время творчество поэтессы находилось под запретом, упоминания о ней носили исключительно негативный характер. Зинаида Николаевна всю жизнь оставалась противником СССР, примирение с новым строем было для нее невозможно по определению. «Заговор молчания» нарушили только в начале 90-х: впервые с 1918 года (когда в революционном Петрограде вышел сборник «Последние стихи») опубликовали ее стихотворения. Они вышли в издательстве «Художественная литература» в серии с красноречивым названием «Забытая книга». Затем настал черед прозы, критических и политических статей. Сегодня Зинаида Гиппиус — признанный классик. Но что скрывается за чеканной формулировкой? Ответ на этот вопрос и призвана дать выставка, развернутая в ГМИРЛИ.
Главное место, безусловно, занимают рукописи, прижизненные издания, книжная графика — все то, что составляет творческую оболочку поэта и писателя, основной предмет любого литературоведческого исследования. Интересно, о чем думала Зина, глядя на книжку журнала «Вестник Европы», где был опубликован ее первый рассказ «Злосчастная»? Самое драгоценное, конечно же, рукописи — автографы стихотворений, письма к друзьям и близким. Почерк ведь тоже можно считать зеркалом души. И разгадывать эти хитросплетения — увлекательнейшее занятие.
Отдельная страница рассказа о Зинаиде Николаевне — изображения мест, связанных с нею. Например, уютный провинциальный Нежин, городок в Черниговской губернии, где некоторое время жило многократно переезжавшее семейство Гиппиусов. Или благословенная Италия, куда отправилась чета Мережковских в свой первый заграничный вояж и где им были уготованы встречи с Чеховым и Сувориным.
Сколь бы пристально ни вглядывался посетитель в мерцающие под витринными стеклами экспонаты, ему почти наверняка захочется вернуться сюда снова. Возможно, не единожды. Почему? Ответ стоит искать у героини выставки. Одно из стихотворений, никогда не публиковавшихся при жизни поэтессы, заканчивается строками:
«Только об этом думает Бог: / О Человеке. / Любви. / И Смерти».
Собственно, этой триадой тем исчерпывается все многозначное наследие Зинаиды Николаевны Гиппиус.
