Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

27.01.2013

В Историческом музее открылась выставка «Детский костюм XVIII – начала ХХ века». Одежда для самых маленьких, как ни странно, становится лучшей иллюстрацией мира взрослых.

В одном из залов бывшего Центрального музея В.И. Ленина уютно разместились трогательные кружевные рубашки, чепчики с бесконечными рюшами, атласные конверты для новорожденных, пеленки, платья, башмачки, игрушки, старые фотографии ангелоподобных чад — сплошная идиллия и отрада для глаз. Экспозиция, по задумке авторов, призвана показать «эволюцию детского костюма от эпохи Просвещения до стиля модерн». Но демонстрирует, главным образом, развитие представлений взрослых — о детях и о себе.

История детства — это на самом деле летопись человечества: его страхов, комплексов, суеверий. Причем суеверий, плавно перешедших из язычества в христианство, — как в случае с европейской и русской культурами, которым и посвящена выставка. Новорожденный в традиционном обществе считался существом нечистым, к тому же чужаком — пришедшим из бесполого мира, предшествующего человеческому социуму. Таинственное пространство, откуда «родом» младенец, соотносилось с потусторонними силами, царством мертвых — поэтому обряды рождения часто в деталях совпадали с похоронами. Бесконечно плачущий ребенок слыл одержимым злыми духами.

В христианской Европе чадо тоже не было «чистым», так как «полно пятен и выделений греха», унаследованных от прародителей. А уже если по ночам кричит «нечеловеческим» голосом, значит, страдает от засевшего в нем демона. Отношение к младенцу как к представителю «до человеческого», «до культурного» выражалось в откровенном неприятии его внешности — новорожденный считался уродцем, которого еще надо довести до нормального облика. Доводили с помощью свивальника, стягивающего беднягу так, что тот полностью лишался возможности шевелиться. Это «выпрямляло» конечности. К тому же не спеленатый ребенок — представитель «до человеческого» — может вырвать себе глаза, оторвать уши, переломать ноги или начать ползать на четвереньках — «как животное»...

Правда, о христианском и языческом, потустороннем и «до культурном» на выставке ни слова, но вот — свивальники XVIII века. Из лоскутков узорных шелковых тканей, из голубого муара, вышитые золотосеребряными нитями, с инициалами и без — они иллюстрируют суеверия лучше, чем многочисленные труды по этнографии.

Сдвиг в сознании под влиянием идей Просвещения, что пыталось принять природу как она есть, — и на смену свивальникам приходят распашные платья. Отныне младенцем принято любоваться — наряжать в чепчики, класть в нарядные — и просторные — конверты. Теперь это не представитель «потустороннего мира», а tabula rasa, на которой — что в детстве напишешь, то в зрелости и получишь. Вот только отголоски «до человеческого», «бесполого» остаются и в XIX столетии: до 6 лет мальчиков и девочек одевают в одинаковые платья, потому что они — «херувимы». Это потом Фрейд начнет исследовать детскую сексуальность, опровергнув все тезисы об «ангелоподобности» ребенка.

ХХ век приносит не только психоанализ, но и маленькую модную революцию — если до сих пор детский костюм копировал взрослый, делая из малышей двойников родителей, то теперь наоборот. Модницы и модники, подражая чадам, перенимают элементы одежды — бриджи, свободные блузы с кокетками, «русские» рубашки. Человечество впадает в детство.