Матвей РАЗДЕЛЬНЫЙ

19.06.2019

19 июня исполняется 95 лет со дня рождения писателя Василя Быкова. Это может показаться странным, но творчество одного из признанных мастеров «лейтенантской прозы» очень актуально именно сегодня.

Говоря об авторе «Сотникова», прежде всего невозможно обойти тему предателя и героя — ​в интерпретации скорее даже не Хорхе Луиса Борхеса, а Виктора Астафьева: «Предательство начинается в высоких, важных кабинетах вождей, президентов — ​они предают миллионы людей, посылая их на смерть, и заканчивается здесь, на обрыве оврага, где фронтовики подставляют друг друга» («Прокляты и убиты»). И пусть астафьевская мысль позднего периода является излишне прямолинейной, вдобавок политически ангажированной, но ведь и публицистика Василя Владимировича также не всегда блистала объективностью. И характерно, что 1 мая мы отмечали 95-летие Астафьева, а спустя полтора месяца празднуем аналогичный юбилей Быкова…

Автор «Обелиска» написал множество произведений о Великой Отечественной, лейтмотивом которых, как правило, становилось размышление о сущности и природе человека: способен ли герой переметнуться на темную сторону и что есть истинный подвиг? При этом в итоговых своих повестях Быков затронул две темы, совсем недавно в очередной раз всколыхнувшие российское общество: афганскую войну и аварию на Чернобыльской АЭС.

В современном медийном пространстве за раскрытие первой отвечали талантливая экранизация не самого лучшего романа Алексея Иванова «Ненастье» (режиссер Сергей Урсуляк удачно сместил акценты, а также насытил телесериал музыкой из 1980-х и 90-х годов) и спорный как по идеологической начинке, так и по художественному исполнению фильм Павла Лунгина «Братство». За раскрытие второй взялся провокационный мини-сериал американского телеканала HBO «Чернобыль».

Сам Василь Быков использует обе темы как важный, но все равно фон: в «Афганце» почти не упоминается война, а в «Волчьей яме» (сравните с ранней повестью автора «Волчья стая», где советский солдат спасает ребенка) — ​Чернобыльская территория отчуждения играет роль, аналогичную роли Зоны из «Сталкера»: изнасилованный срочник-убийца, сбегающий из армии, ищет здесь, подобно Рэдрику Шухарту, покоя, будущего и нового себя. Вообще, использование крупных тем в качестве декораций для раскрытия характеров собственных персонажей — ​излюбленный прием Василя Владимировича: на фоне монументального действа писатель мастерски показывает метания человеческой души, передвигающейся по нравственной шкале от отметки «героизм» до отметки «предательство».

Часто подобной сценой становилась Великая Отечественная война («Дожить до рассвета», «Журавлиный крик»). Конечно, в ней не было и не могло быть ни капли бутафорскости, потому что Василь Быков не понаслышке знал, что такое защита Родины с оружием в руках.

Об этом свидетельствует и краткая биографическая справка из документального фильма Виктора Дашука 1986 года, добрая половина которой посвящена периоду окопной жизни юбиляра: «Родился на Витебщине, в крестьянской семье. До войны учился в художественном училище, на отделении скульптуры. На войне командовал стрелковым взводом, взводом автоматчиков, взводом противотанковых пушек. Дважды ранен (о своем ранении во время Кировоградской операции сочинил повесть «Мертвым не больно», статью «Под Кировоградом»). Имеет боевые награды. После войны еще десять лет служил в армии. Потом работал в «Гродненской Правде». За два десятка лет прошел путь от рядового сотрудника областной газеты до писателя с мировым именем».

Однако шло время, менялся политический ландшафт, а вслед за ним и декорации для распознания предателя и героя. В уже упомянутой повести «Афганец», которая завершает не только творческую биографию Василя Быкова, но и указанную выше тему, антураж создает пара событий. Это, во‑первых, упоминавшийся уже Афганистан, а во‑вторых — ​так называемая «Минская весна», которая на слух напоминает Крымскую, а по существу — ​украинский евромайдан 2013–2014 годов: «Ступак, оглядевшись, прочитал те [надписи на плакатах], что были поближе: «Беларусь в Европу!», «Нет большевикам!», «Милицейское пугало — ​в Минское море!».

Так вышло, что в 1996-м Василь Владимирович вместе с Белорусским народным фронтом (БНФ) пытался воспрепятствовать подписанию договора о Сообществе Беларуси и России и даже возглавил оргкомитет оппозиционных митингов, которые в том числе приехали поддержать украинские националисты из УНА-УНСО. И повесть «Афганец» в данном контексте следует рассматривать еще и как политическое высказывание.

Главный герой ее Ступак, воевавший в Афганистане, во многом повторяет судьбу Хендрика Хёфгена из «Мефистофеля» Клауса Манна. Будучи радикалом-революционером, он неожиданно для себя становится лоялистом-охранителем (сравните с сюжетом повести «Сотников»: партизан Рыбак, совершая череду крохотных уступок, в итоге превращается в полицая). Ступак, кроме прочего, изначально ищет смерти руководителя страны, — ​по имени, впрочем, ни разу не названного в «Афганце», — ​стремится раздобыть пистолет и в целом напоминает мечущегося по Москве Пьера Безухова, который желает убить Наполеона. Безымянный президент Беларуси выведен так или иначе в виде неодолимого зла, в то время как Зенон Позняк, один из организаторов БНФ, не только наречен своим настоящим именем, но и предстает в образе чуть ли не второго Сотникова. Иными словами, при изменении качества изготовления и масштаба декораций, искусство раскрытия темы предателя и героя, видимо, неизбежно начинает давать сбой, приближая творческий результат к жанру памфлета.

Тут имеет смысл также упомянуть о тандеме кинематографа и писателя —или, как он сам про себя говорил, «негодящего актера» — ​Василя Быкова. Вспоминается сцена расстрела коровы, встречающаяся как в быковской повести «Знак беды», так и в киноленте Элема Климова «Иди и смотри». Сценарий последнего сочинил еще один белорусский прозаик — ​Алесь Адамович. Василь Быков, как видим, не был чужд натуралистической школы. Однако Ларисе Шепитько в блестящей экранизации «Сотникова» — ​«Восхождении», как никому другому, удалось продемонстрировать мощную духовную подкладку произведений юбиляра: полицай Портнов обнаружил в себе черты неизбывного Смердякова, а герой-антипредатель Сотников — ​светлоликого Алеши Карамазова.

Так Быков сочетает в творчестве физиологическое и ментальное как одно из проявлений своей извечной дихотомии «предатель — ​герой», на гранях, отблесках которой писатель в первую очередь и исследует человека, снова и снова повторяя, что тот есть создание сложносочиненное, во многом определяемое местом и временем, но сохраняющее, при должной выдержке, мощный духовный стержень. Собственно, и сам Василь Владимирович являет собой пример такого человека — ​мятущегося, тревожного, подчас заблуждающегося и увлекающегося, но неизменно стоящего на плечах гигантов гуманизма. И, заметим, отнюдь не такого, как его подают сегодня — ​конъюнктурного, рафинированного. А гуманизма подлинного, того, что о людях и для людей, к коим, вспоминая того же Борхеса, Быков шел сквозь сад расходящихся тропок. Шел трудно, подчас мучительно, но в итоге, несомненно, уловил и оставил в истории то, что всю жизнь искал.

Фото на анонсе: Евгений Коктыш/РИА Новости