Виктория ПЕШКОВА

23.05.2019

Для народного артиста России Бориса Клюева нынешний сезон отмечен двойным юбилеем — из 75 прожитых лет 50 отдано родному Малому театру. Широчайший актерский диапазон, помноженный на мощную харизму и невероятное обаяние, обеспечил ему неугасающую зрительскую любовь. Приближающийся юбилей артист, как водится, встречает новой знаковой ролью. На сей раз — Маттиаса Клаузена в драме Герхарта Гауптмана «Перед заходом солнца». Герой, беря пример со своего кумира — императора Марка Аврелия, следует завету: «Не смерти должен бояться человек, а должен бояться не начать жить». В плотном графике актера нашлось время для встречи с корреспондентом «Культуры».

культура: Вы служите в Малом полвека. Редкая удача для актера сразу попасть в «свой» театр.
Клюев: Для меня такого понятия не существует. Перебирать театры или режиссеров в поисках «своего» — не мой путь. Ну, нашел ты, даже, возможно, что-то успел сыграть, а потом режиссер из театра ушел или там изменилась творческая политика. И что дальше? Новый поиск с таким же ненадежным итогом? Глубинное содержание того, что играешь, мне всегда было интереснее внешней формы. Малый — это бессмертная классика, которая, как я со временем понял, и вылепила из меня настоящего артиста.

культура: И что, ни разу не возник соблазн покинуть alma mater?
Клюев: Возник. И еще какой! Иннокентий Михайлович Смоктуновский, игравший в Малом единственный спектакль — «Царь Федор Иоаннович», где я тоже был занят, от имени Ефремова пригласил меня в Художественный театр. Три дня я взвешивал все за и против, прекрасно понимая, что приглашение сулит лучезарные перспективы в творчестве и вполне осязаемые материальные блага. И все-таки отказался. Как показало будущее, интуиция меня не подвела.

культура: В отличие от большинства артистов Вам не пришлось годами бегать в массовке.
Клюев: Ну, гостей на балу, вторых лордов и третьих полицейских я тоже переиграл немало. Но, правда, первую заметную роль — в пьесе Константина Симонова «Так и будет» — Леонид Викторович Варпаховский доверил мне уже на второй сезон. Видимо, что-то такое он во мне разглядел еще в училище — наш дипломный спектакль «Варвары» он смотрел дважды и вскоре пригласил меня в театр. Борис Бабочкин дал мне Кудряша в «Грозе», но самым суровым испытанием стал для меня Замыслов в «Дачниках», когда Борис Андреевич решил ввести в спектакль нескольких молодых артистов. Моей партнершей была Быстрицкая, уже окутанная немереной славой «Тихого Дона». Первую репетицию — сцену свидания у стога — не забуду никогда: мне предстояло не только поцеловать ее, но еще и завалить в этот самый стог. Я жутко переживал, был совершенно зажат — характер у Элины Авраамовны был очень непростым, и если бы ей что-то не понравилось, она просто отказалась бы со мной играть. А тут еще не занятые в сцене коллеги от души юморят, предлагая показать, как надо играть любовную сцену. Но случилось чудо — мы с ней как-то поладили. Уже потом я узнал, что ей одна давняя поклонница после спектакля сказала, что на моем фоне она — такая хрупкая и изящная — прекрасно смотрится.

культура: В актерскую профессию Вы пошли по стопам отца?
Клюев: Отчасти, ведь прямого примера перед глазами не было — мне было четыре, когда его не стало, детская память мало что сохранила. Мне очень его не хватало: мать не всегда может дать сыну разумный совет, ведь у женщин преобладает эмоциональный взгляд на мир. Отец окончил Щукинское училище и вместе с курсом уехал в Комсомольск-на-Амуре, в маленький гарнизонный театр. Вскоре началась война, он, несмотря на слабое сердце, ушел в ополчение, потом работал во фронтовых концертных бригадах, и к тому времени, когда жизнь вернулась в мирное русло, он уже был серьезно болен. В свои тридцать с небольшим он просто не успел состояться как артист. Перебирая его сценические фотографии, понимаю, что он обладал потенциалом, на раскрытие которого ему просто не было отпущено времени.

культура: Самой первой Вашей ролью была Баба-Яга. Не обидело такое распределение?
Клюев: Не было никакого распределения. Я учился в пятом классе, о театре даже не помышлял. Хотел стать капитаном дальнего плавания и носить красивую форму. Много лет спустя на съемках «Моонзунда» мечта, можно сказать, сбылась. А тогда ко мне на перемене подошел пионервожатый и попросил помочь третьеклашкам сыграть кукольную сказку — Баба-Яга у них заболела. Текст учить было некогда, пришлось импровизировать. И меня, что называется, понесло. Сюжет полетел к чертям, зато успех шелестел крыльями за спиной. Впрочем, эйфория длилась недолго, отцовские гены пробудились во мне несколько позже.

культура: Когда сыграли черта первого разряда у мамы легендарной Валентины Серовой?
Клюев: Вот-вот! Клавдия Михайловна Половикова, замечательная актриса, поставила у нас в школе «Чертову мельницу» — веселую комедию по мотивам сказки чешского драматурга Яна Дрды. Мы с моим другом и одноклассником Мишей Шабровым, автором «Лаванды», до сих пор с удовольствием вспоминаем это время — в нас, ничем, кроме спорта, не интересовавшихся, впервые проснулась тяга к искусству. Я записался в драмкружок Домжура, где вовсю шли репетиции пьесы известного журналиста Семена Нариньяни «Опасный возраст», ставшей весьма популярной после спектакля в Театре им. Ленинского комсомола. А в школе мы с Мишкой слыли мастерами скетчей — сначала черпали их из брошюры серии «В помощь самодеятельности», потом стали придумывать сами — ни один вечер без нас не обходился. Я осмелел, вошел во вкус и поставил «Каменного гостя». Это было безумно смешно: взятые напрокат костюмы сидели на нас кое-как, а мы на полном серьезе играли пушкинскую драму. Убив своего противника, я прочувствованно произносил: «И кровь нейдет из треугольной ранки», а тот лежал на сцене с голым пузом — камзол при падении задрался. Все, кто стоял за кулисами, просто давились смехом.

культура: Мама одобрила Ваше намерение стать актером?
Клюев: Нет, конечно. Убеждала, что надо получить серьезную профессию. Но я стоял на своем. Хотел учиться в Щукинском, как отец, хотя поступал, как и все, везде. Прошел туры и в Школе-студии, и в «Щуке». Выбор был очевиден. Сдал экзамены, жду зачисления. Но вместо этого меня и еще троих ребят вызывают к ректору, и Борис Евгеньевич Захава сообщает, что у нас равные результаты, но взять он может только одного и называет фамилию. По правде говоря, это был первый и последний раз, когда я ее слышал. А курс-то был замечательный: Женя Стеблов, Боря Хмельницкий, Настя Вертинская, Инна Гулая. Мне дали справку о сданных экзаменах и отпустили с миром. Я рванул в Школу-студию, но там уже набор закончили. Меня ведут к ректору, и Вениамин Захарович Радомысленский долго говорит о том, как трудно к ним поступить, а я тут с наскока хочу прорваться. Не знаю, что на меня нашло, но я сказал, что все понял, повернулся и ушел. Ну, откуда мне было тогда знать, что это всего лишь педагогический прием?! К счастью, в Щепкинском объявили дополнительный набор. Вот так судьба и распорядилась. Видимо, так и было нужно.

культура: Когда-то в спектакле «Перед заходом солнца», где главную роль играл Михаил Царев, Вы выходили гостем на балу. Тогда Вы себя Клаузеном не видели?
Клюев: Я был слишком молод. И потом, у меня всегда желание сыграть ту или иную роль держится в узде пониманием границ своих возможностей. Хотеть сыграть — одно, суметь — совсем другое. С возрастом выстраивать трактовку образа все сложнее — требования к себе растут. А еще ведь нужно, чтобы и зритель ее принял. Мне было очень интересно играть короля Людовика в «Кабале святош», хотя роль небольшая. Следующим этапом стал Арбенин. Я сам предложил поставить «Маскарад». И вдруг испугался — смогу ли. А потом понял — сейчас или никогда. Очень сложно давалась мне эта роль — никогда прежде не играл личность такого масштаба. Однажды накатило такое отчаяние, уже думал отказаться. Немалых сил стоило взять себя в руки. Когда мы играли «Маскарад» на сцене Александринки, в гримерной, которую мне предоставили, на стене висел портрет Юрия Юрьева, первого исполнителя роли Арбенина на русской сцене. И вот теперь — Маттиас Клаузен, о котором тоже давно мечтал, не решаясь подступиться. Такие роли помогают поверить в себя, осознать степень своего мастерства — об этом не принято говорить, но это так.

культура: Пьеса идет в переводе, сделанном Виктором Леденёвым в начале 2000-х. В чем его отличие от хрестоматийного?
Клюев: Он не столь академичен, зато лаконичнее и жестче. В спектакле, поставленном в свое время Леонидом Хейфецем, было больше философии, подчеркивалась атмосфера надвигающегося фашизма, ведь пьеса была написана Гауптманом в 1932 году. Нас с режиссером Владимиром Бейлисом больше интересовала другая проблема, поскольку реалии, носившие для советского зрителя отвлеченный характер, вроде фамильных драгоценностей и особняков по заграницам, оказались прочно вклинены в сегодняшний день.

культура: Получается, что пьеса Гауптмана в наше время даже более актуальна, чем в пору создания?
Клюев: По сути, это современная интерпретация вечной темы отцов и детей: в погоне за ускользающим наследством, дети лишают отца права на счастье, фактически — на саму жизнь. Их протест против его новой любви — не спонтанный взрыв эмоций, а тщательно спланированная кампания. Они отстаивают не память покойной матери, а защищают свои меркантильные интересы. И для оскорбленного Маттиаса их поведение — не что иное, как предательство, которого он не может простить. И я его понимаю.

культура: Сохраняя верность театру, Вам удается много сниматься — число картин давно перевалило за полторы сотни. Точкой отсчета кинематографического успеха стал граф Рошфор в «Д’Артаньяне и трех мушкетерах». Как думаете, почему за 40 лет фильм не растерял зрительских симпатий?
Клюев: Он обладает редким и по нынешним меркам качеством — атмосферой молодого азарта и чистой романтики. Ее нельзя сымитировать. Она не зависит ни от бюджета, ни от костюмов, ни от антуража. Мы все были чертовски молоды — в пределах тридцатника с небольшим. При этом и старшее поколение было все как на подбор — Лев Дуров, Олег Табаков, с таким же молодым задором. На площадке царило то бесшабашное хулиганство, которое сыграть невозможно! Ну, и конечно, великолепная музыка Дунаевского. Такой теперь для кино не пишут.

культура: Судьбе было угодно приводить Вас в картины по-настоящему культовые. Каково было играть Майкрофта Холмса — человека, без совета которого не принимает ни одного решения сама королева Виктория?
Клюев: Спасибо Игорю Масленникову, рискнувшему снять детектив без идеологической подоплеки. Мне Майкрофт был очень интересен — там есть второй план. Он не просто анализирует происходящее, а смотрит на мир чуть отстраняясь. Он и на любимого брата, и на королеву Викторию смотрит чуть свысока, поскольку ему ведомы те пружины, которые на самом деле двигают миром. И особенно это видно в последнем фильме — «Двадцатый век начинается». Но в его снисходительном «мальчик мой» — неисчерпаемая нежность к младшему брату, которого он до конца своих дней будет опекать по праву старшего.

культура: Что думаете о современной версии приключений великого сыщика, придуманной «Би-би-си»?
Клюев: Не хочу сравнивать — это абсолютно разные вещи. На мой взгляд, к шерлокиане это не имеет никакого отношения, потому что герои лишены того заряда, которым наделил их когда-то автор. Если изменить имена персонажей, никому и в голову не придет, что это — Конан Дойл.

культура: Есть в Вашей биографии еще одна отрицательная роль, подарившая огромную зрительскую популярность, — Сергей Дубов в «ТАСС уполномочен заявить...» Не задумывались над природой отрицательного обаяния?
Клюев: Мы с Сашей Белявским на эту тему много разговаривали. Он ведь сыграл множество ролей, а у зрителя первая ассоциация — Фокс из «Места встречи». Почему? Как ни объясняй, непонятно. А насчет Дубова я долго сомневался, нужна ли мне эта роль, негодяев к тому времени уже наигрался. Верх взял принцип, которому следую всю жизнь: не дают играть то, что хочется, играй, что дают. И по мере того как я вгрызался в роль, становилось все интереснее. У режиссера Владимира Фокина была даже идея сделать отдельную серию про историю предательства. Очень хотелось понять, почему Дубов, у которого было все, о чем только в те времена можно было мечтать, — положение, зарплата, машина, загранкомандировки, — пошел на вербовку. Жаль, компетентные органы не разрешили. А поработать с этим моральным уродством было бы очень интересно.

культура: Своя версия у Вас есть?
Клюев: Вербовала его Пилар и, видимо, всерьез зацепила в нем мужское начало. Ведь это по советским меркам он был удачником, а для нее — ничего особенного. Каждый, кто тогда попадал за границу, видел, что там совсем другая жизнь. Думаю, он хотел со временем перебраться за кордон и доказать ей, что он чего-то стоит. Потому он и разделался с Ольгой Винтер, как с ненужным свидетелем, ведь где-то там была Пилар. Ну и, конечно, неадекватное восприятие собственного интеллекта. Нам показывали выдержки из дневников реального Трианона. Там были комментарии к «Семнадцати мгновениям». Прочитав их, Вячеслав Васильевич Тихонов только и смог сказать: «Какая сволочь!» Злую шутку с Дубовым сыграло чувство собственного превосходства.

культура: Вы общались с «куратором» настоящего Трианона?
Клюев: Конечно! Полковник Перетрухин консультировал картину. Это же была идея Андропова — сделать фильм о том, как действует советская контрразведка. Юрий Владимирович пригласил к себе Юлиана Семенова, попросил написать сценарий. Тот, ясное дело, согласился. Его допустили в архивы, он работал с реальным делом и многое оттуда позаимствовал. Его даже журили за излишнюю «документальность». Я тогда впервые осознал, что «параллельная» война идет не в кино, а на самом деле. Как-то мы с другим консультантом — Вячеславом Кеворковым, кстати, прототипом героя Юрия Соломина, ехали в их служебной машине на съемку. Зашел разговор, не слишком ли много выдуманного в фильме, и тот включил служебную станцию. Из динамика голос: «Штангист» сел в машину у студии Горького и движется в сторону проспекта Мира». Мы сначала засмеялись, а потом сообразили — все действительно всерьез. Потом мне жизнь подкинула еще одно доказательство. Въезжаю в туннель на Садовом кольце около американского посольства и вдруг вижу, как впереди машина с дипномерами непонятно почему врезается в другой автомобиль. Не сильно, но так, чтобы перегородить полосы. Все выскакивают, начинают костерить дипломатов, которые позволяют себе в пьяном виде садиться за руль, а я замечаю, как в глубине скрывается еще одна дипномерная машина. И понимаю, никакая это не пьяная езда, а операция по отсеканию «хвоста», пусть и не слишком умело проведенная.

культура: Вы сыграли немало реальных исторических персонажей — Аракчеева, Михаила Воронцова, Григория Орлова. Как готовитесь к таким ролям? Штудируете историческую литературу или опираетесь только на контекст, заданный автором пьесы или сценария?
Клюев: Ну, не штудирую, но читаю что-то непременно, понимая, что далеко не все смогу использовать в работе: фильм или спектакль — все-таки не исторический документ. По правде говоря, реальные личности даются мне легко, я как-то сразу влезаю в их внутреннюю логику. А остальное — манеры, умный, ироничный взгляд — просто вытаскиваем из «потайного кармашка» и надеваем.

культура: Вы для режиссеров актер сложный?
Клюев: Если режиссер попадается не слишком подготовленный, то, наверное, да. Порой ведь не могут элементарных вещей объяснить. Когда-то я очень переживал по этому поводу, потом успокоился: зачем тратить нервы? Возьми и сам разберись. Никогда не забуду первый съемочный день у Масленникова. Репетируем сцену. Он молчит, никаких указаний-замечаний. Подхожу, спрашиваю, все ли правильно мы сделали, а он мне в ответ: «Я учился режиссуре, а вы — актерству. Давайте каждый будет делать свое дело».

культура: Как удается распределять силы в диапазоне от Арбенина до Воронина?
Клюев: Я не люблю снобистского отношения к профессии. Профессионал должен хорошо делать свою работу, какой бы она ни была. Если роль кажется тебе такой уж недостойной — не берись, а уж взялся — будь добр, выложись по максимуму. В нашем деле многое зависит от случая. Во время съемок «Шерлока» меня попросили сняться в крошечном эпизоде в «Паганини». Работы — на день, а у меня как раз выходной намечался. Правда, накануне, после трудного дня, мы очень дружно посидели с коллегами, и утром я был не в самой лучшей форме. Но обещал же. Волю в кулак — и на площадку. Сцену сняли. Можно расслабиться. Но вдруг я понял, что можно сыграть иначе. Прошу еще дубль. Потом третий. Крошечный эпизод! Но он потом попался на глаза режиссеру, который пригласил меня в свою картину на главную роль.

культура: Человек, живущий так ярко и насыщенно, наверняка знает секрет преодоления жизненных трудностей. Не поделитесь?
Клюев: С удовольствием. Он, кстати, прост — только вперед!

Фото на анонсе: Станислав Тихомиров/ТАСС