Алексей КОЛОБРОДОВ, литературный критик

11.04.2019

Предстоящий — ​и куда как значительный — ​юбилей Аллы Борисовны Пугачевой, не так давно самой знаменитой женщины огромной страны, масштабным событием пока не стал и уже едва ли станет. Он не оброс новыми смыслами, а сопровождающий скандал был пока один, да и тот так себе — ​относительно цены билетов на праздничный концерт. Правда, я не смотрю телевизор — ​возможно, там стартовало юбилейное неистовство, и пугачевщина затянет недели на две… Но мы, спасибо, дожили до времени, когда телефеерия ничьих масштабов не определяет. Потому констатируем: Алла Борисовна перестала совпадать с эпохой. А ведь в подобном соответствии и заключался один из ее главных талантов. Этим она во многом и интересна.

Совпадение с эпохой — ​понятие конкретное; лидеры государства, современные примадонне, без проблем прописывались в ее личной мифологии. Вспомним: «Леонид Брежнев — ​мелкий политический деятель времен Аллы Пугачевой». Налицо метаморфозы исторического послевкусия: генсек как-то неторопливо, но уверенно укрупняется. И сам по себе, и на фоне… О встрече с Юрием Андроповым, тогда председателем КГБ, Алла Борисовна рассказывала сама — ​тоже определенный фольклор, oral history. С  Михаилом Горбачевым ее породнили не только злободневные частушки («Что ж ты, Алла, не поешь?/ Отвечает Пугачева:/ «На сухую вам споет/ Рая Горбачева»), но и песенка Вилли Токарева — ​шансонье, заехав на стадионный чес в перестроечную Россию, коряво рифмовал две самые знаменитые тогда фамилии:

Я был у Аллочки, у Аллы Пугачевой,
Там были гости всяких рангов и мастей.
Мы пили водку за здоровье Горбачева,
Обед сама сварила Алла для гостей.

Меня, помню, покоробило, что советская примадонна, при всем своем демократизме, принимает у себя приблудного, хоть и популярнейшего Токарева. Тоже знак времени.

С Борисом Ельциным и 90-ми вообще Пугачева совпадала настолько зеркально, что не было никакой нужды еще и в фольклорно-песенном отражении, но об этом немного ниже.

А вот попробуйте каким-либо образом, помимо исторической буквалистики, свести Аллу Борисовну с Владимиром Владимировичем Путиным? Никак. Разные миры, стилистика, символика, вот он — ​развод с историей, затянувшаяся драма выпадения из эпохи.

Впрочем, в нулевые над образом Пугачевой поработал главный аналитик данного времени — ​писатель Виктор Пелевин. В его романе Empire V присутствует королева вампиров по имени Иштар Борисовна.

Носферату у Виктора Олеговича — ​сверхчеловеки, даже сверхсущества, реальная элита глобального мироустройства, главные жизненные дисциплины которых — ​гламур и дискурс. Нехитрая аллегория эта в романе непозволительно растянута, слабую, как зачастую у Пелевина, фабулу немного спасают репортажные коннотации в его привычном ключе «О времена, о нравы!», ну и как всегда — ​курс молодого конформиста в стилистике платоновских диалогов, вложенных в уста циничных гуру и простодушных учеников.

Иштар Борисовна, при всей вампирской сущности и королевском статусе — ​хорошая пожилая тетка: по-бабски мудрая, добрая, пьющая. Осеняющая мистической традицией все это несусветное мельтешение вокруг понтов и потребительства. Хотя в благословениях ее уже никто особо и не нуждается.

Главное: творческая жизнь Аллы Борисовны — ​собственно, и во многом — ​есть путь, пройденный Россией с 70–80-х годов прошлого века по наши дни. Ну то есть не совсем «наши» — ​2011-й, «болотный», и 2014-й, «майданный», годы и здесь оказались рубежными. Однако жить даже в сегодняшней России и быть свободным от Пугачевой никак нельзя. Пусть всенародная Алла закончилась, и давно началась пелевинская Иштар Борисовна, чье королевство слишком от мира сего и куда больше напоминает мафиозное семейство, где не то чтоб не без урода, но уродство в принципе объявлено нормой и рыночной ценностью.

Однако во времена всенародные Пугачева, умевшая не только держать норму, но и показательно ее превысить, усиленно прививала и без того не дикой эстраде классическую розу. Был у Аллы Борисовны цикл перепетых шекспировских сонетов. Были и вещи на стихи полузапрещенного Мандельштама (правда, с Петербургом, переделанным в «Ленинград», не ради лояльности, а для песенной рифмы к «умирать») и Цветаевой (не только в саундтреке к «Иронии судьбы»). Правда, ощущался в подобных деликатесах и похабный привкус советского «блата» — ​все, что не совсем запрещено, отчасти разрешено, но тут же попадает в категорию дефицита. Зато по звуку и аранжировкам бывало все честно, доказательство — ​поп-роковый период с Владимиром Кузьминым.

Не только легкий привкус необходимой тогда фронды, но и упование на предпочтения и запросы многомиллионной аудитории. Средний советский провинциальный человек, не один лишь технический интеллигент, но и рабочий, и служащий, был — ​подобное сегодня кажется социальным чудом — ​неплохо образован: почитывал «Иностранку», выбирался в столицы на концерты и премьеры, откуда-то знал гениев, не поощрявшихся властью, и мог толково рассуждать о хороших стихах. Примерно на уровне нынешних кандидатов филологии.

Вообще, культуртрегерская политика Советской власти задним числом кажется едва ли не главным завоеванием и достоинством того государства. Перекармливание обывателя классическими образцами превратилось в стратегию, задуманную и реализованную, впрочем, не от хорошей жизни. Советская власть откуда-то знала (хотя, понятно, не бином Ньютона): разреши нашему человеку попсу в неконтролируемых количествах, он немедленно сделает ее моделью поведения и затем, неизбежно, образом жизни. Оскотинится и «нашу рашу» перевезет в «Дом‑2», и это станет его последним осмысленным действием на том этапе. Потом, естественно, протрезвится, ужаснется, и будет лечиться — ​долго, мучительно и со срывами.

Собственно, Алла Борисовна и прошла этот путь. Начало движения по лестнице, ведущей вниз, обозначить можно и нужно. Сначала отпала необходимость в интеллигентности. А какой смысл, если люди, назвавшие себя самыми передовыми в новой эпохе, объявили ее, культуру, эрудицию, воспитанность советскими рудиментами? Алла Борисовна, конечно, полагала себя народной артисткой (и несомненно, являлась ею), но ведь звания дает не народ… Присутствовали и причины объективные: голос. Ибо «Настоящий полковник» и «Мадам Брошкина» даже не песни-рассказики, а сценки-байки, которые нужно не петь, а пересказывать с известной интонацией. Камня не бросишь: артистка боялась потерять аудиторию, как власть — ​адекватных ей подданных.

Допускаю, что она даже не понимала сути проекта, в котором участвовала: очевидной задачей тогдашних демиургов ставились не только слом базовых структур, но и деконструкция, казалось бы, совершенно далекого от реальных политических процессов эстрадного дела. Перепрограммировать необходимо было homo soveticus, а средний советский человек, особенно в провинции, он не Войновича с Аксеновым сравнивал, а Юрия Антонова с Евгением Мартыновым. Пугачева становилась арбитром и законодателем вкусов.

Требовалась, однако, смена идей, а никак не людей. Запрос формулировался почти открыто: а вот если бы, помимо рекрутинга новых лиц, фабрик звезд и прочего, эстрадные ветераны не просто выстроили цех по кланово-мафиозному своду понятий, но и злобно спародировали бы себя прежних, погромили бы и оплевали без того небогатое наследство? Что бы в итоге вышло?..

Такие явления в жизни Пугачевой, как Филипп Киркоров, были запрограммированы. И не будь его — ​рядом с Аллой Борисовной нарисовался бы какой-нибудь другой персонаж фильмов Кустурицы.

Забавно, что и личная экономика Пугачевой оказалась примерно в том же состоянии, что и плюс-минус российское хозяйство в лихие кризисные годы. Бизнес-проекты, как дно корабля ракушками, обросли проблемами и бесславно затонули, осталась модель сугубо сырьевая — ​не нефть с газом, но имя, репутация, величие… До какого-то времени это работало, потом набор удавалось искусно имитировать, равно как огромное и непрошибаемое чувство собственного достоинства. Прошло, однако, и это.

«Как тревожен этот путь» — ​назывался двойной винил Пугачевой золотого периода начала 80-х. По сути, триумфы, тревоги и резкие повороты данного пути — ​главный жизненный урок от юбилейной Аллы Борисовны. А песни мы ее в любом случае не забудем.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции