06.12.2018
культура: Актерская профессия накладывает отпечаток на характер?
Кравченко: Конечно. Влияют и роли, которые играешь. В одном из давних интервью Ульянову задали подобный вопрос, он ответил отрицательно. Хотя воплощенные им сильные характеры — Егор Трубников, маршал Жуков — в нем проявлялись. Михаил Александрович и в жизни был председателем, командиром. Роль, конечно, играешь, но в нее «включаешься», меняешь лицо, происходит какая-то химия внутри — ты отчасти становишься другим человеком. Моральное перевоплощение действует. Ну а как же иначе?
За что-то, думаю, и не надо браться. Боюсь смерти «в кадре» — если героиня умирает, от работы отказываюсь. Знаю немало роковых совпадений. Не стоило Янковскому соглашаться на митрополита Филиппа, который пошел на гибель. Олег Иванович потом сам об этом сожалел. Хотя, может, это просто актерское суеверие? Не знаю.
культура: Артисты часто недовольны ролями, которые получают. Распространенная фраза из интервью: «То, что я хочу играть, мне не дают». Вам это знакомо?
Кравченко: По молодости казалось, что режиссеры меня штампуют. Мне казалось несправедливым, что меня видят только такой, «бытовой», что ли. Как сильно я переживала, когда после проб не взяли в «Военно-полевой роман». Знаете, у каждого времени — свой стиль лица, и женского, и мужского. У моей мамы есть подборка фотографий женщин военных лет, они большегрудые, круглолицые, а в сценарии отмечался низкий голос, особый смех героини. Думала — моя роль, а режиссер ждал Наталью Андрейченко. Сейчас понимаю: надо играть по-честному то, что дают, и не гневить Бога.
культура: Готовясь к интервью, узнала, что Вы учились в Щепкинском училище, а потом благодаря Алле Тарасовой перешли в Школу-студию МХАТ. Как Вас заметила знаменитая актриса и педагог?
Кравченко: У меня была цель — поступить во МХАТ, где моя любимая Татьяна Доронина училась и все актеры, которые мне нравились. Я и не знала, что есть другие училища. В Донецке, где жила, купила книгу Григория Кристи «Воспитание актера школы Станиславского», прочитала внимательно — из нее и узнала о МХАТе. О своей мечте стать артисткой никому не говорила — отчим категорически возражал. Училась хорошо, особенно по математике. После выпускных отправилась в Москву, мать купила путевку с проживанием в гостинице на ВДНХ. В Школу-студию опоздала буквально на несколько дней — курс уже набрали. Педагог по вокалу посоветовал: «Беги в Щепкинское, может, успеешь». Там прослушал меня старшекурсник и сразу отвел на экзамен к Николаю Анненкову и его жене Татьяне Якушенко. Они меня взяли — облик был подходящий: большая, звучная, да еще, к счастью, ненакрашенная — Татьяна Митрофановна ненавидела макияж у абитуриенток. Успешно проучилась год в Щепкинском. А мечта-то жива, ее надо осуществлять. У меня говор был страшный, а нас — тех, кто с акцентом, прикрепляли к москвичам, чтобы мы общались и слушали правильную речь. Вот мой «москвич» и говорит в конце первого курса: «Раз так хочешь, попробуй во МХАТ». Тогда все мхатовские старики были живы и преподавали. Прошла до 3-го тура, в комиссии Массальский, Тарасова, Комиссаров, Тарханов. После прослушивания Алла Константиновна меня подзывает: «Ты казачка?» Я соглашаюсь, а сама думаю: если ей хочется, то буду казачкой. Отошла, но слышу их разговор с ректором Радомысленским, который говорит обо мне: «Нам не нужно ссориться с Щепкинским, а ее документы там». Я как закричу: «Я заберу их!» Тарасова подошла: «Деточка, если сегодня не принесешь, то я ничего не смогу поделать». Наплела в Щепкинском: срочно уезжаю домой, отец запрещает учиться, документы нужны срочно. Моя энергетика пробила сопротивление. Выдали. Так я попала во МХАТ. Потом узнала, что абитуриентов берут с прицелом на дипломный спектакль, а Тарасова хотела ставить Островского, и я подходила. Но на втором курсе она умерла, я осталась не у дел. У всех девочек курса, нас было всего шесть, были главные роли, а у меня — нет. Татьяна Гулевич — наш преподаватель по сценической речи, мама историка моды Александра Васильева — посоветовала показаться в «Ленком»: «Там нужна такая актриса». Тогда только вышел невероятный «Тиль», популярность театра — фантастическая. Я — бегом туда. Меня взяли по «прямому назначению» — на роль Клавки-буфетчицы, Захаров как раз ставил пьесу «Три минуты молчания», репетировали Саша Абдулов и Витя Проскурин. Спектакль закрыли, потому что автор Георгий Владимов выступил по Би-би-си. Но тут Шатров написал пьесу — и я пригодилась, началась моя карьера.
культура: Желания уйти в другой театр не возникало?
Кравченко: «Ленком» — мой родной дом. Вся жизнь — в нем.
культура: Что важнее: театр или кино?
Кравченко: Кино — интересный опыт, оно дает славу, а она необходима актеру. Не верю, когда говорят: мы занимаемся искусством, и узнаваемость нам не нужна, ничего подобного. Правда, желание прославиться подстегивает по молодости, сейчас это меня не волнует, хотя приятно, когда узнают. Но важнее, конечно, театр. Зрители всегда задают вопрос: «Как можно одно и то же играть по многу раз?» Но не бывает двух похожих спектаклей. Жизнь на сцене удивительна и открыта. Кино в силах выгодно преподнести даже бездарного актера — помогут оператор и монтаж. В театре — не спрячешься, тем более у Захарова. У него особая школа, очень современная, свои образы и неповторимый стиль. Его спектакли ни с какими другими не спутать.
культура: Вы же пришли в театр Яковлевой. Как стали Кравченко?
Кравченко: Тогда было много Яковлевых, и все — звезды. Марк Анатольевич посоветовал поменять фамилию. Хотела позаимствовать у отца — Токарева, но отчим, чью фамилию я носила, расстроился бы. Выбрала бабушкину — Кравченко. Захаров тогда сказал с юмором: «В правительстве много украинцев, быстрее звание получишь».
культура: Вас связывали близкие, почти родственные отношения с Татьяной Пельтцер. Как они сложились?
Кравченко: Татьяна Ивановна — родной человек, незаменимый. Мы пришли в «Ленком» в один сезон: она из Театра Сатиры, я из института. Вместе репетировали «Мои надежды» по пьесе Шатрова. Михаил Филиппович настоял, чтобы я позвонила Татьяне Ивановне: «Ей одиноко, поздравь ее с премьерой как коллега и партнер. Посмотришь, будете дружить». Я не решалась, во мне оставалось столько провинциального — как я могу позвонить самой Пельтцер? Он заставил, в ответ услышала: «Ну, заезжай, пообедаем». Шатров купил «Вацлавский» торт, с которым я и появилась на пороге ее квартиры. Вышли мы только на третий день: ей действительно было тоскливо и грустно. Ели, пили чай, ее любимую водочку на лимонных корочках и разговаривали — точнее, она рассказывала, а я слушала, открыв рот.
Она тоже стала моим наставником. У Татьяны Ивановны не было детей, и свое нереализованное материнство она направила на меня. Учила, ругала, хвалила. Заступалась за меня. Всюду таскала. Например, на незабываемые вечера при свечах в старом ВТО: после спектаклей собирались знаменитости — пели, рассказывали анекдоты, читали стихи, кто-то приносил пирожки, сладости. Без нее я бы туда никогда не попала. Она учила меня, но не назидательно, а примером и общением. В Москве легко было распуститься, контроля — никакого, но при ней я не могла ударить в грязь лицом.
Она очень поддерживала, когда меня пробовали, пробовали в кино, а брать — не брали. Она ненавидела пробы и говорила: «Пусть они, режиссеры эти, лучше себя пробуют». Ее слова не давали злиться и успокаивали мои комплексы — у меня их много собралось.
Однажды в театре меня сняли с роли Сапожниковой в «Революционном этюде», засунули в массовку. Пельтцер сказала: «Сиди на репетициях». И я сидела, хотя комок в горле стоял и слезы катились, но ослушаться Татьяну Ивановну не могла.
культура: Вы же играли Сапожникову...
Кравченко: Заболела актриса, потеряла голос. А я мизансцены и текст знаю, выскочила и сыграла. Захаров посмотрел и сказал при труппе: «Я не люблю вторые составы, и никогда не видел, чтобы актриса без репетиций исполнила роль лучше, чем первая исполнительница». Мне было очень лестно. Захаров тогда часто собирал молодежь и наставлял нас. Говорил, чтобы мы не включались в сплетни, рассказывал, какие трудные кулисы у этого театра, они даже Гиацинтову выгнали. Сейчас жалею, что не записывала его слова.
культура: Вы участвуете в антрепризах, к которым немало претензий.
Кравченко: Но мы не пряник, чтобы всем нравиться. У Марка Захарова я не так много сыграла, могла бы гораздо больше. Что делать — сидеть и ждать? Антрепризы — это постоянный тренинг, встречи с публикой. Сколько я видела актрис, которым не давали роли, они ждали-ждали, становились злобными, теряли профессию.
Сейчас выпустили спектакль «Девушки в цвету» по пьесе Людмилы Разумовской «Под одной крышей». Режиссер Рома Самгин — тоже, кстати, ученик Захарова — немножко ушел от быта, ввел балет. Люблю свою героиню — она патриотка и читает замечательный монолог о войне. Пригласила в антрепризу нашу актрису Лесю Железняк, она сначала сопротивлялась, а теперь мы с таким удовольствием играем вместе. Еще один наш спектакль «Сирена и Виктория», пьеса Александра Галина. Конечно, есть постановки, от которых с радостью бы отказалась, но меня уговаривают — для кассы, — после «Сватов» я стала паровозом...
культура: Будет ли продолжение «Сватов»?
Кравченко: Не знаю. Видите, что на Украине творится? Готовы семь серий «Сватов 7», еще семь надо снять, но пока запретили. Мне Федя Добронравов звонил вчера — он надеется на продолжение, но мы-то стареем. Пока ждем.
культура: Не устали от своей Валюхи?
Кравченко: Результата не видела — не могу на экране на себя смотреть. Не знаю, комплекс это или нет, но я не одинока в такой реакции. Работаем — с удовольствием, атмосфера на площадке — потрясающая. Просто живем, легко и с юмором, да там, где Федор, — всегда смех.
культура: Вы родом из Донецка, а Вам запрещен въезд на Украину. Переживаете?
Кравченко: Внесли в список из-за «Сватов». Бред какой-то — фильм-то народный, вне политики. Мои родственники давно со мной в Москве — мама и сестра, отчим умер здесь. Боль моя — за Донецк, сильно я люблю родной город и его народ.
культура: В кино снимаетесь?
Кравченко: Не предлагают, или приглашают в такое низкопробное, что и соглашаться не хочется. Кстати, интересные предложения отсутствуют из-за «Сватов». У Федора Добронравова сейчас собственный продюсерский центр, где он снял комедию «Жили-были». Его тоже особенно не зовут. С одной стороны, «Сваты» дали нам славу, а с другой — перекрыли другие проекты. Федя как-то сказал: «Неужели я в костюме Будько в гроб лягу?» Режиссеры боятся моей Валюхи — мол, туда же поведу своих героинь. Почему? Я могу разное.
культура: Юбилей как отметите?
Кравченко: Никак, в этот день у меня спектакль — и все. В прошлом году меня подставил Андрей Малахов — пригласил прийти и поздравить с Новым годом. Подумала, что нехорошо отказывать, и пришла. Оказалось, что я — героиня программы. Собрали экспертов, из Израиля пригласили моих одноклассников, из Донецка привезли мою сестру по отцу. Я сидела потерянная, неловко себя чувствовала.
культура: Как-то нехорошо...
Кравченко: Так я и сказала: «Андрей, больше так не поступай со мной». Дни рождения перестала отмечать давно. Однажды, когда мама еще жила в Донецке и присылала всякие вкусности, я накрывала стол, рубила салаты, ждала гостей. И вдруг все стали звонить с отказами, у всех возникли уважительные причины — так сложилось. И я сказала себе — все. Без обид, но больше не буду.
Это какой-то странный праздник. Сейчас до юбилея осталось девять дней, а у меня уже депрессия и несчастный случай — поранила ногу на сцене. Тихонечко надо проводить дни рождения. Так и буду.
Фото на анонсе: PHOTOXPRESS