Ксения ПОЗДНЯКОВА

27.09.2018

В Великом Новгороде подвели итоги XII фестиваля исторических фильмов «Вече».

Лучшей признана картина Эдуарда Парри «Жили-были». Лента также удостоилась призов за лучшую мужскую роль — Федор Добронравов и Роман Мадянов — и за лучшую женскую — Ирина Розанова. Награду губернатора Новгородской области получил «Собибор» Константина Хабенского. Приз за лучший сценарий присужден Ирине Семашко и Светлане Музыченко за фильм «Главный грек Российской империи». Лучшим режиссером назван Алексей Федорченко, поставивший «Войну Анны». Зрители отдали симпатии «Рубежу» Дмитрия Тюрина в игровом кино и «Восточному фронту» Андрея Осипова — в документальном. Лучшим историческим сериалом, по мнению публики, стала «Кровавая барыня» Егора Анашкина.

Обозреватель «Культуры» побеседовала с председателем жюри, режиссером, членом президентского Совета по культуре и искусству Владимиром Хотиненко.

культура: Историческое кино — это повод всмотреться в современность?
Хотиненко: Безусловно. Аллюзии на современность неизбежны, хочешь ты того или нет. Хотя очевидно, что человечество на исторических примерах так ничему и не научилось. Если бы люди были способны учиться на собственных ошибках, история складывалась бы иначе. Мне вообще кажется, что искусство не может тотально влиять на социум, особенно в положительную сторону. В отрицательную, что характерно, получается с большим успехом. Но оно может влиять на каждого человека в отдельности: и вы, и я можем составить перечень книг, музыки, кино, которые, безусловно, оказали воздействие на формирование, на какие-то выводы о мироустройстве, на мировоззрение. Это сродни религии. Когда она становится массовой, она превращается в истерию. Это очень личное дело. Я сейчас имею в в виду не количество людей, стоящих в храме. Соборность — важное чувство, но в первую очередь — это личная ответственность, личная вера и личное безверие. В этом смысле искусство сродни этому явлению — оно способно влиять только на отдельного индивида.

культура: Но ведь социум состоит из отдельных индивидуумов, а следовательно, развивая человека, развиваем и общество в целом...
Хотиненко: К сожалению, это далеко не всегда так работает. Не случайно у нас так до сих пор и не сформировалось идеальное общество. Идет многовековой, тысячелетний опыт поиска идеального мира, которого, конечно же, нет. На этом свете, во всяком случае... Но вернемся к историческому кино. Конечно, у меня опыт обращения к истории довольно серьезный. Когда я еще учился на высших курсах, моя самая первая работа, десятиминутная, называлась «Завоеватель». Речь шла о том, как в чистом поле встретились татарин и русский. Конечно, это была апологетика «Андрея Рублева» Тарковского, своеобразный поклон мастеру. Диплом я снимал про Ерофея Хабарова. Назывался мой 30-минутный фильм «Голос дракона в бездонном море». Я даже потом собирался полнометражный фильм снимать, потому что явление исключительное. Кто хотя бы раз летел из Москвы на Дальний Восток, видел эту бесконечную территорию, которую освоили Ерофей Хабаров и с ним еще человек 300 казачков. Они же сумели отстоять ее в противостоянии с маньчжурами, которых было значительно больше. Этот феномен до конца непонятый. Мне хотелось исследовать этот процесс. Тогда я особенно увлекался пассионарной теорией Гумилева. Потом я снимал «1612», где аллюзии на современность очевидны. Там речь шла о Смутном времени, а у нас тогда обстановка была схожа как по внешним, так и по внутренним обстоятельствам. Для меня век XVII прекрасно рифмовался с веком XXI.

культура: «Гибель империи», «Демон революции», «Бесы»... Вам интересен крах империи, его причины?
Хотиненко: Нет, крахом империи я никогда не занимался. Меня занимало совсем другое. Не бывает времен плохих или хороших, но мне интересно, как человек ведет себя в тех или иных обстоятельствах. Это единственный предмет моего рассмотрения и размышления. Потому что, по моему глубокому убеждению, только в такие моменты человек про себя может что-то понять. Он как проявляется? Либо ушел в затвор, в безмолвие, это тоже внешне простые обстоятельства, на самом деле очень сложные, он может понять, кто он есть... Взять обет безмолвия, даже не безбрачия, это проще, или уйти в пустыню куда-то, как делали многие святые. Например, возьмем другую эпоху, Мария Египетская. Со стороны кажется, ну, ушла в пустыню падшая женщина, что в этом сложного. Но никто не задумывается, что дальше были годы борьбы со страстями. Ее мучили воспоминания о напитках, которые она пила, о мужиках красивых, с которыми она имела дело. И эти мучения длились очень долго, пока страсти не истлели вместе с одеждами. Если разобраться, это испытание тяжелейшее. Но без внешних обстоятельств. Значительно чаще судьба дает обстоятельства, в которых мы можем проявиться. И вот это мне и интересно. К самим историческим процессам я отношусь как к некой пьесе, сочиненной на небесах. Это определенная неизбежность, понимаете, ноты написаны. Все это мало зависит от человека.

культура: Но как же роль личности в истории?
Хотиненко: Вот с этим давайте разбираться. Сколько раз ставился «Гамлет», кто-то играл хуже, кто-то лучше. Личность в истории — это просто исполнитель определенной роли. Насколько талантливо он это сделает — другой вопрос.

культура: То есть Вы верите в предопределение?
Хотиненко: Конечно, вне всякого сомнения. Но тем не менее каждый человек в отдельности может так или иначе на свою судьбу повлиять.

культура: А, скажем, на судьбу страны?
Хотиненко: Нет, пьеса уже написана.

культура: Хорошо, тогда обратимся к Вашему же «Демону революции». Получается, если бы не было Ленина, то все равно события развивались точно так же?
Хотиненко: Так или иначе, революция бы случилась. Может быть, просто чуть позже. Я сейчас делаю киноверсию «Демона», где сосредоточусь на истории поезда, который привез Ленина в Россию... Не случись этого, тут вот точно иначе пошло бы, но все равно свершилось, потому что для этого были все предпосылки. Свита сыграла короля, ему оставалось просто появиться.

культура: Чем Вас тогда интересует личность Ленина?
Хотиненко: Ленин — феноменальная фигура. Некоторые историки, с которыми беседую, ошибочно полагают, что я поверхностно знаю материал, и начинают со мной разговаривать как с двоечником. Но, во-первых, я всегда был тотальный отличник. Пока не изучу материал, различные точки зрения особенно, когда речь идет о конкретных событиях, снимать не могу. Мне нужно чувствовать под собой опору, основанную на знаниях.

Но выбор темы — процесс судьбоносный. Эмоциональным толчком для меня послужила замечательная фраза Рериха. У меня даже такой эпиграф был к сценарию: «Вождю не нужно завидовать, ибо он несет всю тягость жизни». Можно вспомнить, как при встрече одного Победителя старая женщина заплакала горько. Когда же спросили — откуда вы при общей радости? — она сказала: «Уж очень мне жаль его». И вот это для меня послужило эмоциональным настроем. Потом в одном немецком источнике я наткнулся на замечательную фразу: «И Чингисхан, и Наполеон, и все эти великие завоеватели были дети по сравнению с Лениным». И в самом деле, их достижения частичны. А Ленин-то весь мир перевернул. Он заставил вздрогнуть весь мир и на определенный исторический период существовать по тем идеям, которыми он руководствовался. При том, что и Наполеон, и Чингисхан — личности харизматичные, а этот вот небольшого росточка, лысоватый, картавый человек оказался по масштабу значительнее. И как это может не заинтересовать? Как раз вот это и предмет моего исследования.

культура: Вот Вы говорите «перевернул мир», а как же тогда быть с тем, что все предопределено?
Хотиненко: Вам не удастся поймать меня на противоречиях, потому что их нет. Он просто гениально сыграл отведенную ему роль. У кого-то на его месте не получилось бы, а он смог. Притом это потребовало от него немалых усилий. Когда он приехал в Петроград, то там почвы не было совершенно, его не приняли, но он переломил ситуацию. И это уже не вопрос случая, мы имеем дело с личностью. И именно поэтому он исполнил роль, написанную в истории, лучше, чем кто бы то ни было другой.

культура: Если бы Вы жили в те времена, как думаете, на чьей стороне оказались бы — красных или белых?
Хотиненко: С определенностью не могу сказать. Задай вы этот вопрос до того, как я снял «Гибель империи», ответил бы на него более однозначно. Но, когда я все это изучил, узнал, что творилось во время Гражданской войны, до какого озверения доходили и те и другие, мне стало значительно сложнее определиться. Судьба могла занести меня на любую сторону. Мой дедушка был георгиевским кавалером, так что в силу этого я мог принадлежать к белым. Но сути моего отношения это не меняет. Там не было правых и виноватых, это была чудовищная мясорубка, один из самых кровавых актов той пьесы, написанной на небесах.

Произошел крах какой-то внутренней идеи, и это потребовало смены. Есть замечательная книга Алексея Варламова «Мысленный волк» (я даже собирался ставить ее), и там присутствует такая мысль, что дореволюционное поколение никогда бы не выиграло Великую Отечественную. Понадобилось вырастить новое поколение людей, способное выстоять.

При этом по своим убеждениям я, скорее, монархист. На мой взгляд, Россией может управлять только монархия или нечто похожее на нее...

культура: Имеете в виду, что во главе должен стоять сильный лидер?
Хотиненко: Да, но под этим я понимаю не просто «сильную руку». Лидер — это человек, способный взять другим: силой убеждения, той же самой харизмой. Конечно, сила никогда не исключается. Государство вообще никогда не исключает силу, неважно при каком строе. Что, в Америке не разгоняют демонстрантов, что ли? Разгоняют, да еще как. И в Европе разгоняют. А акцент делают, когда у нас разгоняют, и смех, и грех... Но, повторюсь, сильная рука и сильный лидер — две большие разницы.

культура: А если вернуться к кино. Никогда не хотелось поразмышлять над падением уже красной империи?
Хотиненко: Вы имеете в виду распад Советского Союза. Если говорить о том времени, то меня точно так же интересует поведение конкретного человека. Хотя у меня были фильмы, которые буквально попадали во время. Когда я снял «Рой» в 90-м году, распался Союз. Распад семьи в фильме — очевидная аллюзия на то, что творилось в стране. «Патриотическая комедия» совпала с путчем 91-го года, «Макаров» 93-го — со вторым, «Мусульманин» — с Чечней.

культура: Отсылки к 90-м очевидны и в «Демоне революции». Порой кажется, что образ Парвуса писался с Березовского.
Хотиненко: А Бондарчук в какой-то степени его и играл. Какие-то буквальные вещи взяли от Березовского, например картотеку Парвуса. Точно такая была у Березовского. Здесь аллюзия достаточно явная, даже по манере поведения актерской. Видимо, какие-то механизмы не устаревают и продолжают работать. «Демон революции» для меня вообще звучит очень современно.

культура: Как Вам кажется, возможно ли прекратить исторические споры?
Хотиненко: Нет, более того, я считаю, что это неправильно. Приведу банальнейший пример. Горит лампочка. Для того чтобы возникло электричество, нужен плюс и минус, добро и зло. Это аллегория такая, может, немного сомнительная, но если будет минус-минус, плюс-плюс, лампочка не загорится. Так что споры — это, наверное, необходимое условие воспитания, вызревания чего-то в человеке, чего-то нам неведомого. Никто ведь до сих пор не ответил, в чем смысл жизни, но мы живем, совершаем глупости, сами направляем себя к апокалипсису. Сейчас совершенно очевидно предапокалиптическое состояние человечества.

культура: И в чем же причина?
Хотиненко: Главная беда человечества — мусор. Как самый обычный, который вы каждый день выносите и который мы так и не научились утилизировать, так и тот, что у людях в головах.

культура: Давайте немного отвлечемся от глобальных проблем. Вы назвали себя «тотальным отличником». Значит ли это, что Вы перфекционист?
Хотиненко: Ни в коем случае. Это скорее вопрос гордыни, желание быть первым. Но, видите ли, в нашем деле  — это топливо, без него в режиссуре делать нечего.

культура: Как же Вы тогда решились преподавать, ведь это отнимает массу времени?
Хотиненко: Сначала мне просто стало любопытно. Есть замечательная история про режиссера Барнета. Ему предложили преподавать во ВГИКе, он набрал мастерскую, провел три или четыре занятия и исчез. Ему звонят из деканата: «У вас занятия, мастерская, куда же вы пропали», а он отвечает: «Нет, все, что знал, я им уже рассказал». Я подумал, а как же быстро я расскажу то, что знаю, если такое случилось с Барнетом. Так что это был определенный вызов. А в результате родилась, это я ответственно могу сказать, моя собственная система преподавания киноязыка. Я понял, что учить надо языку, и постепенно разработал систему определенных упражнений: от простого к сложному. С первых занятий они начинают снимать кино, разговаривать на киноязыке. Первое задание: кинонатюрморт. Оно должно длиться всего 15 секунд, но им приходится работать с движением, со звуком. Второе задание: характеры. Один и тот же персонаж делает три разных характера в одних и тех же обстоятельствах. Человек может забивать гвоздь, чистить зубы, действие одно, а характеры разные. Потом глубинная мизансцена, движение камеры, драматургия движения камеры и так далее. Затем ко мне примкнул Володя Фенченко, и мы с ним как-то хорошо спелись. Сейчас у нас есть своя система из 30 упражнений. Человек, когда ее проходит, получает кинообразование — не талант, а кинообразование.

К тому же со временем я понял, что это сообщающиеся сосуды: не только они от меня что-то получают, но и я от них. Каждый набор — это новая информация, свежая энергия. С этим внешним миром не так часто приходится общаться, а если и приходится, то поверхностно, а они оттуда, «с мороза». Так что я с азартом этим сейчас занимаюсь.

культура: Вы все время говорите о необходимости дать в кино дорогу молодым. Заботитесь о своих выпускниках?
Хотиненко: Меня заботит общий кинопроцесс. Хотя о них я, конечно, тоже беспокоюсь. Кино — дело молодое, так что нужен постоянный прилив свежей крови. Нельзя забывать — в кинотеатры ходит в основном молодежь, так что и снимать для них должны молодые. Поэтому я настаиваю на том, что необходимо как можно большее количество дебютов. В этом году их стало больше, но нужно продолжать наращивать мощности.

культура: Думаете, количество перейдет в качество?
Хотиненко: Это железный закон, как правило. Чтобы вырастить дерево, для начала нужно посеять семечко. Предоставьте молодежи шанс, и тогда мы увидим их картину мира.

Фото на анонсе: Рамиль Ситдиков/РИА Новости