Дарья ЕФРЕМОВА

20.09.2018

19 сентября исполнилось 65 лет Дине Рубиной, автору культовых романов и повестей, лауреату «Большой книги» и множества других премий. А незадолго до ее дня рождения в «Эксмо» вышел «Рябиновый клин» — ​первый том новой эпической трилогии «Наполеонов обоз». «Культура» поговорила с писательницей о Бонапарте, хандре и статусе живого классика.

культура: Персонаж Вашего нового романа, дирижер школьного оркестра Вера Самойловна, тянет чифирь, пересказывает ученику ужасы эпохи Возрождения и очень забавно отзывается о здоровой пище: в шкурке картошки «хренова туча кальция, первейшего друга всех лысых и беззубых». Любите таких прямых, откровенных людей?
Рубина: Брутальная старуха отсидела свою «красивую двадцатку» по нескольким лагерям, то есть имела право говорить все прямым текстом. А я люблю комфорт, уважаю все правила общежития и очень ценю сдержанных и воспитанных людей. Так что с Верой Самойловной меня связывают отношения автор — ​персонаж, не более.

культура: Действие разворачивается в маленьком городке с большим вишневым садом над Клязьмой. Как родился замысел написать о провинции?
Рубина: Все началось с «деревенских» писем моего друга, ныне покойного. Письма были и смешные, и грустные, и деловитые… Там мелькали забавные персонажи, обсуждались насущные проблемы — ​как, например, быть с кротами, которые перерыли весь изумрудный лужок. Мне подумалось, а хорошо бы написать что-то большое, панорамное такое — ​о современной деревне: типы, проблемы, текущая жизнь. Потом другая приятельница, на Кипре проживающая, долго рассказывала о своем деревенском детстве. Затем в антикварном подвальчике в глубокой русской провинции я углядела и мельком пробежала глазами какие-то листы со старинным написанием, с ятями… Как зарождается жизнь во Вселенной? Это тайна. Точно такая же тайна — ​зарождение замысла книги из случайных впечатлений, обрывочных диалогов. Это все — ​писательская кухня, которая интересной становится только тогда, когда роман закончен, и читатели начинают думать: а откуда все взялось?

культура: А почему «Наполеонов обоз»? Такое впечатление, что Ваша Вера Самойловна любила Бонапарта так же, как Марина Цветаева.
Рубина: Наполеон, между прочим, был кумиром не только Цветаевой. Самые разные люди, в том числе и очень известные писатели, композиторы, художники (и декабристы, между прочим), были очарованы его личностью. Бонапарт — ​величайшая фигура в истории — ​не только как полководец, но и как политик, как законодатель, как освободитель народов Европы. Но я совершенно не ставила перед собой цель подробно писать о походе Наполеона в Россию. У меня в книге события того времени — ​сугубо частные обстоятельства. История некоего предка некой семьи. Декорации, в которых жил прапрадед моего героя Аристарха Бугрова.

культура: Музыкальные инструменты в Ваших произведениях — ​почти что герои. Здесь таким становится английский рожок, который «никогда не шутит», поскольку он «пророк, заклинатель змей». Какую роль играет музыка в Вашей жизни? Согласны с утверждением, что она расширяет знания о мире, поскольку представляет собой универсальный язык?
Рубина: Думаю, дело не только в музыке. Любая, глубоко изученная сторона человеческой деятельности обогащает жизнь. А музыка — ​да, замечательна — ​тем, что объединяет и воздействует на людей без всякого языка. Помню, как в юности, в Питере, на центральном телеграфе мы с подругой познакомились с двумя симпатичными пареньками из Франции. Студенты, они путешествовали. Подруга немного знала французский, я — ​немецкий, мы пытались как-то разговаривать. И тут вдруг выяснилось, что мы все учимся в консерватории. Что тут началось. Через пять минут мы уже дружно пели хором «Рапсодию в стиле блюз» Гершвина. И никаких языков для этого не понадобилось.

культура: В одном интервью Вы рассказывали, что привычка к упорному труду, привитая в детстве, очень помогла в дальнейшем. И теперь Вы не можете представить себя скучающей или апатично валяющейся у телевизора. Совсем не знакома хандра?
Рубина: Конечно, знакома, да еще как. Хандра и ощущение бесцельности существования — ​нормальное и, кстати, довольно плодотворное состояние для творческого человека. Это тот вакуум, который порой необходим для свободы зарождения нового сюжета. Не стоит представлять себе писателя этаким бульдозером. Это живой человек с расшатанной нервной системой и в то же время с мощным позывом к «сотворению мира». Или хотя бы какого-то мирка.

культура: Можете что-то посоветовать творческим людям, которые уже отчаялись? Как не опускать руки, если удача обходит стороной?
Рубина: Не люблю давать советов. Вещь неблагодарная: ты дашь совет, а ему, не дай Бог, последуют, но по-своему, шиворот-навыворот, и опять получится неудача. Понятно только, что любой творческий человек всю жизнь бьется со своими призраками. Это судьба такая. Даже самые успешные люди довольно часто впадают в отчаяние. И успех каждый понимает по-своему. Моя история о том, как в подростковом возрасте послала рассказ в журнал «Юность» и его напечатали, почти сказочная. Ориентироваться на нее — ​пустое занятие. Как правило, писатели трудно пробивают себе дорогу в эту довольно закрытую касту. Но сейчас есть интернет, и пишущий человек всегда может выйти к читателям на просторах каких-нибудь литературных сайтов или сообществ. Это чревато другими опасностями — ​для общества. Но для пробующих себя в литературе — ​просто раздолье.

культура: Вас не так уж часто увидишь на мероприятиях. Как относитесь к идее делать из писателя ньюсмейкера, персонажа светской тусовки?
Рубина: Смотря куда приглашают. Встреч с читателями у меня довольно много. Вот в ноябре проедусь по городам России, выступлю и в Москве, и в Питере. Что касается литературных событий — ​банкетов, премий, пресс-конференций, — ​это другое дело. К тому же я просто далеко живу от банкетных залов. Не слишком их люблю, это правда. И литературных чиновников не жалую. Дело писателя — ​книги писать, а не тусоваться по «акциям». Светская жизнь — ​это, конечно, тоже работа (по-своему); она многое исключает из нормальной жизни.

культура: Сейчас часто сетуют, что в литературе мало женщин, хотя это и не так. Как думаете, что стоит за этим сожалением — ​может быть, современной прозе не хватает человеческой интонации, психологизма?
Рубина: Мало женщин? Это чепуха. Сегодня в русской литературе работают и признанные мастера: Улицкая, Петрушевская, Токарева, и представители поколения среднего возраста. Много имен, боюсь кого-то не назвать (не так давно ушла из жизни Маргарита Хемлин, очень талантливая). И недавно пришедшие в литературу: Гузель Яхина, Яна Вагнер, Анна Стробинец, Наталия Ким. Это все — ​писатели, в прозе которых можно найти и психологизм, и жизнь, и теплоту, и гротеск, и жестокость. А в западных странах вообще чрезвычайно широко представлены женщины во всех жанрах. Помнится, Иосиф Бродский говорил в интервью, что в американской литературе последних лет прекрасно работают женщины. А английские писательницы? Французские… Их много. Только это не называется «женской прозой», так же как произведения писателей-мужчин вряд ли кто-то назовет «мужской».

культура: У Вас юбилей. Любите дни рождения или это грустный праздник?
Рубина: Это будний день. Я равнодушна к любым датам. Дети, конечно, трепыхаются и пытаются как-то «поздравить»… Но я всегда стараюсь уклониться. Это мой собственный сдвиг, никто не может понять, а я не умею внятно объяснить, почему терпеть не могу всех этих поздравительных речуг, открыток (теперь электронных) и суеты с букетами. Когда в этот день мне мешают работать телефонные звонки, я и телефон отключаю.

культура: Как относитесь к болезненному для многих вопросу возраста? На Ваш взгляд, люди что-то приобретают с годами, становятся мудрее или это просто «постаревшие, больные мальчики и девочки», как сказали в одном популярном отечественном кино?
Рубина: Все зависит от человека. Умные, талантливые и энергичные всегда только приобретают — ​с годами, с потерями, с достижениями, с провалами, с победами, с путешествиями, с безвылазным сидением дома. Такой человек всегда знает, что ему делать и чем еще себя развить.

культура: Вас аттестуют как писателя, не нуждающегося в представлении, — ​живой классик, признанный мастер. Как относитесь к этим эпитетам? Статус классика не давит?
Рубина: Не знаю, кто сегодня раздает статусы. Скорее всего, отдел рекламы издательства в преддверии продажи новой книги. Хорошая литература, которая остается интересной для большинства, становится классической спустя много лет, желательно сто — ​сто пятьдесят. В последние годы так называемого «информационного взрыва» сильно подешевели слова и понятия — ​видимо, их как-то попортило в результате этого взрыва. А давит на меня в последние годы только атмосферный столб, как и положено уже по возрасту. Но я принимаю хорошие таблетки.

Фото на анонсе: Светлана Холявчук/Интерпресс/ТАСС