Михаил БУДАРАГИН

15.08.2018

Умер писатель Эдуард Успенский. В России невозможно найти никого, кто ни разу не слышал о дяде Федоре и Матроскине, Чебурашке и крокодиле Гене, лучших героях автора, чей талант рассказчика затмил нечто гораздо более важное. Ключ к популярности произведений Успенского — ​не только в выдающихся экранизациях. Есть в историях о том, как самостоятельный мальчик отправляется в деревню, а положительные персонажи рушат планы Шапокляк, требующая отдельного разговора идея.

Родившийся в 1937-м в подмосковном Егорьевске Успенский вошел в литературу в 1966-м повестью «Крокодил Гена и его друзья». Это была серьезная заявка: персонажи полюбились сразу. И тотчас же проявился крайне сложный писательский характер автора, который сослужит ему позже и добрую, и дурную службу (к слову: бытует распространенное мнение, что слава Успенского испортила, но он всегда был одинаков и равен себе: ревнив и требователен, как Достоевский, несдержан, как Салтыков-Щедрин, безапелляционен, как Лев Толстой в худшие годы «толстовства»).

Успенский был человеком трудным, он — ​по воспоминаниям замечательного детского писателя Юрия Коваля — ​скандалить умел, делал это со вкусом, от скромности не страдал. Отчасти то было врожденное свойство характера, но не стоит сводить все к природе. В первом же тексте автора было сразу понятно, кто какое место занимает в общественной иерархии. Гена — ​это по-настоящему значимо — ​работал в зоопарке крокодилом, он — ​не праздное существо. Чебурашка, являющийся контрабандой из джунглей, где он был никем, в финале произведения устраивается на работу мягкой игрушкой. Старуха Шапокляк — ​вредная, но изящная пенсионерка, Галя, Маруся и Дима учатся в школе. Все — ​при деле, каждый — ​на своем месте. Это подкупало: детям — ​и читателям, и зрителям — ​мало рассказать о том, что одни персонажи строят Дом Дружбы, а другие им мешают, нужно было дать общий контекст взрослого мира, объяснить правила игры. Хорошими делами, вопреки мнению Шапокляк, прославиться можно, но желательно — ​в свободное от работы время, чтобы не нарушать порядок вещей.

Тот же сюжет — ​с повестью «Дядя Федор, пес и кот» (1974), историей о том, как серьезный ребенок дядя Федор отправляется в деревню, чтобы обустроить там разумный быт. Советская литература (например, Евгений Велтистов в «Приключениях Электроника») умела описывать прекрасное детское ничегонеделание, когда ученик, свободный от школы и домашних обязанностей, прячется в траве или ловит солнечных зайчиков. Герои Успенского всерьез обсуждают покупку коровы. Этот простой ход получался у автора так естественно, что трудно было заподозрить здесь двойное дно: ясное дело, что с коровой-то лучше, чем без нее, однако для того, чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное … «а у нас денег нет». Фразу немедленно взяли на вооружение взрослые, но и младшим она была ясна.

Якобы отрицательные персонажи автора — ​Шапокляк или почтальон Печкин — ​просто чуть более вредные, чем положительные герои, но на самом деле слеплены из того же теста. Печкин — ​больший формалист, чем дядя Федор, но никакого антагонизма между ними нет: мир взрослых и мир детей не противопоставлены друг другу, они слиты и взаимообусловлены (как и в жизни). Именно поэтому замечательное стихотворение Успенского — ​«Пластилиновая ворона» — ​то самое, где все происходящее зыбко и неопределенно («грамм, думается, двести, а может быть, и триста» — ​отличное уточнение, которое сразу же обесценивается), заканчивается не имеющей прямого отношения к повествованию, но верной сентенцией: «Не стойте и не прыгайте, / Не пойте, не пляшите / Там, где идет строительство / Или подвешен груз». Это предупреждение могло бы прозвучать из уст кота Матроскина или крокодила Гены. Напомним, что знаменитый кот давал совет о том, как нужно есть бутерброд, не потому, что кто-то его об этом попросил. Просто даже тут должен быть порядок.

Успенский не заигрывал ни с детьми, ни с их родителями. Он действительно видел жизнь насыщенной не самыми приятными событиями, требующей ответственности и педантичного подхода. Гениальные экранизации произведений — ​важная, но не первая причина популярности писателя. Секрет кроется в том, что воплощение ключевой идеи автора потребовало высокой степени правдоподобия, той меры реализма, которую так трудно достичь даже тем, кто пишет для взрослых. Не так сложно создать сказку (у Успенского выходила не слишком запомнившаяся читателю повесть «Вниз по волшебной реке» — ​о путешествии мальчика Мити по Руси), но сделать каждый штрих выдуманной от начала до конца истории живым — ​задача, которая мало кому под силу. Поэтому благодарный читатель и зритель точно знает, сколько платьев осталось у мамы дяди Федора: без этой детали можно было обойтись, но именно она делает рассказ таким достоверным.

Одно из самых недооцененных произведений писателя — ​повесть «Гарантийные человечки» (1975), в полной мере объясняет не только художественный метод Успенского, но и его мировосприятие, а также дает вполне убедительный ответ на вопрос о его непреходящей популярности.

Взрослого писателя можно навязать, объяснив, что он полезен, но слава автора детских текстов почти всегда естественна и логична. Сотни поделок, одобренных, написанных «как нужно», оформленных по всем правилам жанра, канули в Лету, а на Успенском выросло несколько поколений — ​и это в Советском Союзе, где конкуренция была огромна, а планка — ​запредельно высока. Дело в том, что автор дяди Федора и Чебурашки старался подготовить ребенка к тому, что мир, каким бы странным он ни казался, укрощаем и рационально объясним. Вокруг — ​сотни тысяч подробностей, обстоятельств и ситуаций, но всегда можно отыскать приводные ремни, которые тебе помогут.

Гарантийные человечки — ​маленькие существа, которые живут в бытовой технике и чинят ее по мере необходимости, производят гарантийный ремонт. Метафора не просто разворачивается в увлекательный сюжет (где есть и странствие, и победа над силами природы), но объясняет все удачи и провалы самого Успенского. Конечно, он, взрослый, образованный человек не мог верить в то, что в холодильнике живет некто по фамилии Холодилин, однако мысль о гарантии, об обратимости любой поломки, о том, что все можно поправить, была принципиальна.

Эта идея и привлекательна, и разумна, и опасна (конечно, существуют вещи, поправить которые нельзя). Успенский был честным ее проводником, объясняющим, что, несмотря на хаос, реальность стоит того, чтобы ее упорядочить, подчинить, поместить в рамки, как делает это дядя Федор.

Даже если все происходит не так, как нам хочется, всегда есть некая гарантия: на сотню неразумных балбесов найдется один ответственный ребенок (и дотошный почтальон). Когда эта философия перестала соответствовать действительности, Успенский оказался не у дел. Потому так слабы его произведения 90-х: продолжения старых историй оказались плохи не сами по себе, а лишь вследствие тотального обнуления всех гарантий. Никто оказался никому ничего не должен: можно, конечно, попробовать и пса Шарика заставить жить в мире, где правит одна сплошная «Бригада», но сделать это убедительно — ​нет, это не под силу никому.

И медленное возвращение к текстам писателя стало признаком надежды на то, что главная его мысль — ​о возможности победы порядка над хаосом — ​все еще актуальна. Впрочем, тот факт, что стандартный некролог, которого удостоился Успенский, — ​это просто перечисление его текстов и ни к чему не обязывающее повествование о том, как Имярек «впервые прочел «Простоквашино», оптимизма не добавляет.

Важен автор не только потому, что любим: симпатии — ​материя не слишком надежная, а потому, что оказался в состоянии сказать нечто по-настоящему ценное. Успенский и впрямь смог.

Фото на анонсе: Юрий Белинский/ТАСС