Алексей КОЛЕНСКИЙ

05.07.2018

9 июля празднует день рождения народная артистка России Зинаида Кириенко. Звезда «Тихого Дона» по-прежнему прекрасно выглядит, выступает с концертами и готовится к новым встречам со зрителями.

культура: Случалось ли Вам сожалеть о выборе жизненного пути?
Кириенко: Никогда. Об актерской профессии мечтала с юных лет, можно сказать, моя судьба определилась задолго до рождения. Мама, когда забеременела, напророчила, что родит артистку и звать ее будут Аида. Это отец записал меня Зинаидой. История моей семьи очень интересная.

Мама бабушки рано умерла, овдовевший отец обещал дочке найти «таку хорошу, таку красиву нову мамку», но не успел. Он был чумаком, возил соль с Кавказа на Украину, его ограбили, убили и сожгли грозненские чеченцы. Семилетнюю сироту забрала в Армавир тетя, там у нее был скорнячный заводик. Как-то девочка приметила дом с красивым крыльцом и замечталась: вот бы пожить в нем хоть денечек! Когда ей исполнилось шестнадцать, к ним явились сваты из этого дома. Тетка спросила: согласна? Она скукожилась и молча закивала головой. Так и вышла замуж бесприданницей (за то, что не сказала: пускай будет по-вашему). Дед Петр Иванов был видный, стройный, инженер-строитель, любил выпить и поозорничать. Бабушка поднимала трех дочек и младшего сына, Ростислава. Он погиб в войну под Ростовом. Несмотря на все трудности, атмосфера в доме была творческой. Моя тетя в 15 лет пришла на цирковое представление, отыскала директора шапито, попросилась в труппу. Тот оценил ее роскошные формы и пообещал взять в труппу, если за год она самостоятельно подготовится. И Женя справилась — стала летать «из пушки на Луну», точь-в-точь, как Любовь Орлова в «Цирке» Григория Александрова. Моя мама тоже мечтала о сцене. Однако не сложилось. Сколько я ее помню, она никогда не сидела сложа руки: сначала трудилась на махачкалинском рыбоконсервном заводе, затем ее направили в Дербент как специалиста по заготовкам зерна. Потом предложили переехать на Ставрополье. Добивалась всего, за что бы ни бралась. Однажды, готовясь к экзаменам, едва не лишилась зрения — из глаз брызнула кровь. Была ворошиловским стрелком. Стреляла без промаха, скакала верхом, рубила лозу, брала призовые места на дагестанских соревнованиях, перед войной воспитала два курса кавалеристов (ей тогда и тридцати не было). Как и все, жила мечтой о будущем, совершенном обществе всеобщего равенства и благоденствия.

культура: А потом грянула война, смешала все карты. Вы поэтому не сразу решились пойти в актрисы?
Кириенко: Да. После семилетки поступила в столичный железнодорожный техникум, проучилась семестр и перевелась поближе к дому — на Ставрополье, в Георгиевск. Выдержала полгода. А затем все-таки пошла во ВГИК к Юлию Райзману. Приняли условно, без стипендии и общежития. Я сидела, раздумывала: что делать, как жить? Меня нашла Тамара Федоровна Макарова, сказала: езжай домой, готовься, а через год пойдешь к нам. Сейчас понимаю, уже тогда они с Сергеем Аполлинариевичем Герасимовым думали об экранизации «Тихого Дона»... Итак, я поступила в 1954-м и по окончании первого курса сыграла в короткометражке Герасимова «Надежда», снимавшейся для альманаха из четырех новелл о современных женщинах — советской, китайской, бразильской и французской с Симоной Синьоре и Ивом Монтаном. Эта картина шла один день. Потом ее убрали из кинотеатров, и автор сборника, прогрессивный голландский документалист Йорис Ивенс, разрешил показ «Надежды» отдельным сеансом. По первоначальному сценарию Герасимова я отправлялась воевать, на помощь северным корейцам. Затем было решено послать мою героиню на целину. Простенький сюжет, но совсем ненадуманный — молодежь рвалась на всесоюзные стройки, никто никого не неволил. Потом поняла, что короткометражный дебют был для меня проверкой перед большой работой. Я не могла спросить педагога, так ли это. У нас была колоссальная дистанция с мастерами.

культура: Каким учителем был Герасимов?
Кириенко: Абсолютно порядочным, преданным делу своей жизни. Я ведь была в него влюблена, а он посоветовал сдерживать свои чувства. Герасимов был серьезным, чутким человеком. Влюбившись в Нонну Мордюкову, поехал свататься к ее матери в Ейск, получил от ворот поворот, но мужественно принял этот удар.

культура: Из-за намечавшегося романа ему запретили снимать Мордюкову в роли Аксиньи?
Кириенко: Не верю, что кто-то мог ему что-то запретить. Перед съемками мы три дня гостили у Шолохова в Вёшенской, Михаил Александрович рассказывал, как узнал, что в Ростовском УНКВД на него заведено уголовное дело — ему отвели роль атамана готовящегося казачьего восстания — и бежал из станицы. На перекладных, в теплушках добирался до столицы. Позвонил в приемную Сталина из гостиницы «Москва». И вождь ему перезвонил, а затем принял. После их беседы «Тихий Дон» получил официальное признание и накануне войны — Сталинскую премию. Немыслимое дело, ведь этот роман нелицеприятен ни к красным, ни к белым...

культура: И все-таки жаль, что Мордюкова не сыграла Аксинью!
Кириенко: Нонна оставалась бы самой собой и всех бы затмила — пошло бы это картине на пользу? Не думаю. Герасимов спрашивал: хочешь сыграть Аксинью? А мне Наталья больше нравилась! Я посоветовала обратить внимание на только что блеснувшую в «Неоконченной повести» Быстрицкую. Изящная, грациозная Лина украсила «Тихий Дон».

Мы, студенты, видели, как создается кинороман на всех этапах. Мастер много рассказывал об утвержденном на роль Григория красавце Александре Шворине. Тот раз пропустил репетицию, два... Стали искать замену. Глебов работал на короткометражке с подбиравшим актеров помрежем, Клавдией Ивановной Николаевич, играл роль алкаша, и в театре блистал лишь в эпизодах. Попробовался в сцене с Листницким как белый офицер, дал чрезвычайно натуральную реплику, Герасимов заинтересовался: кто таков? Познакомились. Петр Петрович оказался мужик мужиком — он рос в деревне, с детства скакал на конях, распевал казачьи песни. Художник по гриму исправил ему нос уточкой, и все обомлели. Потом эта горбинка часто отклеивалась...

Помню, снимали сцену объяснения. Лежим мы в арбе, и Мелехов откровенничает: «Эх, Наталья, ты — как месяц этот: не холодишь, не греешь. И жалко мне тебя, а нет на сердце ничего. Пусто!» Была осень, нас через сито запорашивали первым снежком, тот подтаивал, и горбинка стекала вместе с ним.

Сцена проклятия Григория получилась у меня еще на вгиковской репетиции. Я рухнула почти без чувств, уронила косынку, обнажились покрашенные накануне волосы. Герасимов отругал, я вспылила: «Не нужен мне ваш ВГИК, ваша Москва и Шолохов с Натальей, и Вы, уеду к себе!» Он смягчился. Понял, что со мной так нельзя, и ни разу потом не повысил голос, не мучил репетициями на съемках. Лето 1956 года выдалось засушливым, долго ждали дождя. Приехали на бахчу — потрескавшаяся земля, пересохшие плети да перекати-поле. Прошли про себя текст, развели сцену и на следующий день вернулись на грозу. А можно было снять лишь один дубль — и погода обязывала, и четыре «усиливавшие» ливень пожарные машины были рассчитаны на один эпизод. Я не верю, что можно включиться и слезы брызнут сами, мне все через нутро нужно пропустить. Справилась, зарыдала в раскатах грома. Герасимов выдохнул: «Спасибо, получилось!» А оператор заявил: «У меня брак». Оказалось, управлявшие брандспойтами мужики увлеклись и лупили струями прямо мне в лицо. Я буквально захлебывалась на крике и этого не замечала, и Герасимов не увидел! Этот перпендикулярный ливень так и вошел в фильм.

Со шрамом от косы тоже намучилась. Сперва мне его рисовали, а потом стягивали кожу коллодием и подкрашивали. На третий день шея болела, зато после зрители интересовались, остался ли у меня рубец. Снимали дотошно, добивались естественности, высшей правды — в этом отношении Герасимов был крупнейший мастер, больше ни с кем я так не работала.

культура: Чувствовали себя заложницей роли Натальи?
Кириенко: Разве тогда я думала об этом? Сейчас понимаю — это судьба. Наверное, она определилась на герасимовской «Надежде». Я там как в хронике, очень убежденно, произносила пятнадцатиминутную речь и понравилась супруге Александра Довженко Юлии Солнцевой. Она пригласила меня на дачу. Был летний вечер. Высокий, опирающийся на палочку классик ждал нас у штакетника, за его спиной заходило солнце, и вокруг седой головы рисовался нимб... Ну прямо Бог! Александр Петрович пригласил на веранду, за длинный струганый, пахнущий сосной стол. Юлия Ипполитовна исчезла и вернулась с клубникой — в ослепительно белых пиалах со сметаной на алых ягодах. Режиссер попросил сесть поближе, стал спрашивать о сценарии «Поэмы о море»: что нравится, что не нравится в героине. Долго проговорили. Я тогда не знала, что на Катерину он перепробовал всю Москву, включая цыганский театр «Ромэн», и остановился на мне. Герасимов разрешил сниматься только потому, что это был сам Довженко. Мы выехали в экспедицию и нас настигла телеграмма: Александр Петрович умер. Съемки продолжила Солнцева, и сколько мне, девчонке, там пришлось испытать. Даже в гроб ложиться. Помню, как надо мной убивался безутешный «отец» — Борис Андреев.

После «Тихого Дона» я снялась у Юлии Ипполитовны в «Повести пламенных лет». Там была сложная сцена — разговор с памятником. Как это возможно? Но и это было, Довженко ничего не выдумывал: вдовы и матери, потерявшие лежащих в братских могилах, пропавших без вести сыновей, шли к памятникам излить горе. До сих пор от этого эпизода у меня мороз по коже. Дочь возвращается из плена с младенцем на руках. «Где же Павел?» Обезумевшая мать (Нина Сазонова) отвечает: «Стоит на площади, тебя дожидается!» Я бегу, вижу монумент, все понимаю. Кладу ребенка у подножия, начинаю разговор. Бывает такое смятение, транс, человек слышит ответ от камня, не слышимый никем. От его лица мне отвечал Сергей Бондарчук.

Оглядываясь назад, вижу: все мои роли связаны. И у Евгения Матвеева в «Любви земной» и «Судьбе» живет повзрослевшая, отпускающая мужа на фронт и обещающая поднять детей шолоховская Наталья.

культура: Что было самым трудным и радостным в Вашей судьбе?
Кириенко: Трудностей было много, но они меня не сломали. Я никогда не старалась получить роль любой ценой. Обычно в тех случаях, когда «ради искусства готовы на все», искусством и не пахнет. Сегодня каждая вторая актриса пляшет, поет, гримасничает, но что от этого остается людям? И я не всем интересна, это нормально. Но, знаете, иногда сажусь в такси, шоферы обмирают: «О, да вы Наталья из «Тихого Дона»!» Этот восторг спустя столько лет дорогого стоит. Им живу, вдохновляюсь. Не на экране, ведь в кино давно не приглашают, и я не понимаю, как они сейчас снимают. Режиссер сидит перед монитором, в соседней комнате играют роли. Разве они делают одну картину? С кем работает актер? Остается сцена, творческие вечера. Осенью сделаю в Доме кино небольшой литературно-музыкальный вечер о русской женской судьбе — от «Слова о полку Игореве» до наших дней.

Остаюсь идеалисткой. Ведь мы и войну выиграли, потому что верили в коммунистические, взятые из Библии идеалы. Очень легко привить человеку мысль о собственной исключительности и превосходстве над другими. Но с годами он все-таки приходит к Богу, с верой в него легче жить, легче переносить усиливающееся на склоне лет одиночество. Главное — не делать подлостей, сознательно не вредить окружающим, ведь самое страшное — потерять совесть, нашу связь с Богом. Нельзя поступаться принципами и пасовать перед трудностями.

Фото на анонсе: Павел Смертин/ТАСС