31.05.2018
культура: Ваши «Три сестры» — история грустная, хотя чеховский юмор сохранен. Герои в раздумьях: у каждого — своя судьба. Какая из них Вам ближе?
Женовач: Когда сочиняешь спектакль, то уходишь от субъективности. Театр — дело команды, и вместе с художником и артистами начинаешь переводить в сценические образы и действие то, что чувствуешь. Если не понимаешь какого-то персонажа, то вряд ли что-то получится. Не может быть такого: мне дорог Тузенбах, будем ставить про него.
Если берешься за «Три сестры», то любишь всех: от Федотика и Родэ до Чебутыкина и Вершинина. Герои, сталкиваясь в определенных ситуациях, раскрывают друг друга. Как в жизни.
Ведь мы бываем разными, в зависимости от того, какими нас хотят видеть. Поворачиваемся к людям той или иной стороной. С родителями мы — одни, с любимыми — другие, с товарищами — третьи. Чеховские герои со всеми их слабостями и странностями мне интересны, их жалеешь и любишь, им сочувствуешь, они — часть моей семьи, что ли. И ребята, артисты, уже сейчас переплелись с образами, так что я воспринимаю их немножко как героев пьесы. Сказать, кто из них ближе, не могу.
культура: В спектакле чеховские фразы звучат так музыкально и ритмично, словно написаны белым стихом. Не для этого ли Вы переставили сцены, перекомпоновали реплики, отказались от няньки Анфисы, купировали какие-то детали — например, Наташу зеленого пояса лишили?
Женовач: Работа режиссера начинается с замысла, и она определяется не столько им самим, сколько художником. Я очень счастливый человек, потому что рядом — большой мастер Александр Давидович Боровский. Как только театральная затея находит свое пространство, мы начинаем предполагать, как в нем развернуть намечающуюся историю. Сценическая реальность определяет смысл сцен, требует того или иного отбора реплик. Мы подходили к «Трем сестрам» как к поэтической прозе. Антон Павлович Чехов — прежде всего прозаик по мышлению и мировосприятию, и его пьесы, с моей точки зрения, прозаические. Возник еще один важный момент — эстетика Художественного театра. Не секрет, что драма писалась в 1900 году для МХТ, и роли даже второстепенных героев должны были раскрывать индивидуальности его артистов.
культура: Значит, столь необычная сценография — почти весь спектакль актеры играют на узкой полосе авансцены, густо «засаженной» березами, — возникла до редакции текста?
Женовач: Первоначально мы думали о другом «месте действия», рассказывать не буду — может еще пригодиться. Но перед самым началом репетиций Александр Давидович предложил разыграть эту историю в березовой роще. И за несколько дней мы сделали сценическую версию, потом я прочитал ее труппе. Так волновался, что даже сорвал голос, несколько месяцев хрипел. Для меня встреча с артистами, с труппой, перед началом новой работы очень важна — я обычно объясняю им и распределение ролей, и решение пространства, и решение пьесы, и решение будущего спектакля. В этом пространстве история укрупнилась: герои выбегают, чтобы высказаться, прокричаться, объясниться в любви, выпить, покаяться. Ширина «рощи» — 90 см, и нужно протиснуться между стволами, прислониться к ним, иначе невозможно, и это дает особое физическое ощущение артистам, отсюда рождаются и тон, и интонация, и ритм. Особая поэтичность, не связанная с интерьерами, столами, стульями. Мы мало репетиций провели «за столом», сразу вышли в «выгородку», начали импровизировать, делать этюды и разные версии сцен. Чеховская пьеса — пронзительная, жесткая, безжалостная, и трагизм в ней парадоксально уживается с иронией и юмором.
культура: Роща, заменившая дом Прозоровых, — замечательная метафора бездомности, бесприютности, сиротства.
Женовач: Героев мы не лишили дома, он где-то в глубине сцены. У Чехова через частное всегда можно нафантазировать целое, и необязательно все иллюстрировать и показывать. Дом возникает в финале этой истории.
культура: Здорово, что спектакль сыграли вчерашние выпускники...
Женовач: Молодые ребята, если есть возможность, должны реализовывать то, что в них заложено, а не ждать случая, когда судьба к ним развернется лицом.
культура: В «Трех сестрах» важна армейская тема. Имело ли значение, что Вы, как и чеховские сестры, из семьи военного?
Женовач: Мой отец — подполковник в отставке, бывший артиллерист. А я служил в армии. Во внутренних войсках. Хотя сам я — человек гражданский, и по мышлению, и по судьбе, для меня военные люди особенные.
культура: Как думаете, спектакль может изменить человека? Сделать его в чем-то лучше?
Женовач: Хочется верить. Хотя изменить вряд ли, скорее — повлиять, заставить немножечко пожить иной судьбой, переключиться на чужую проблему и тем самым ближе подойти к своей. Замечания любой человек воспринимает достаточно остро. А над сценическим персонажем можно посмеяться, а потом невольно задуматься о себе. Ты смотришь историю других людей, а на самом деле многое понимаешь про себя.
культура: Вы уже ставили «Трех сестер»?
Женовач: Давно, больше двадцати лет назад, в Норвегии. Это были совсем другие «Три сестры», с пространством, придуманным замечательным художником Юрой Гальпериным, с особой природой норвежских артистов, да и содержание было иным. Спектакль остался в моей душе, стал подспорьем в сегодняшних размышлениях над чеховской пьесой. Ничто никуда не уходит. Знаете, абитуриентам, которые только-только стали студентами, многие педагоги говорят: «Забудьте, что с вами до этого момента происходило». А забывать ничего не надо. Память — то, чем мы живем.
культура: С «Тремя сестрами» Вы вернулись к классике после нескольких лет увлечения советской литературой — произведениями Булгакова, Эрдмана, Довлатова. Такой вираж планировали?
Женовач: Для меня все определяет слово. Если хорошая литература, то и фантазия рождается, и воображение пробуждается. Неважно — пьеса или проза, отечественная или зарубежная, написана сегодня, в советские годы или в XIX веке.
У нас в СТИ — своеобразная лаборатория молодых артистов из нескольких поколений. Кто-то уходит, другие возвращаются, третьи ищут себя в том месте, где им будет лучше. Тех, кто рядом, хочется познакомить с замечательными авторами. Главное, чтобы роли ложились на артистов. Когда в нашей труппе Леша Вертков, то как не сочинить «Москву — Петушки»? С теми, кто первый год в театре, мы сделали «Заповедник» и «Три сестры». С предыдущим выпуском, где Слава Евлантьев, Женя Громова, Глеб Пускепалис, Ваня Янковский, Саша Суворов, подготовили «Самоубийцу» и «Записки покойника».
культура: Ваш театр — студия, дом с несколькими поколениями — все, как должно быть в идеальной семье. И вдруг Вы получили такую махину, такую огромную империю, как МХТ... Существуют ли какие-то художественные идеи, программа?
Женовач: Говорить о них пока рано. Для меня предложение возглавить МХТ оказалось неожиданным, и я его принял, что было непросто. Благодарен коллегам: если бы не их поддержка на режиссерском собрании в Министерстве культуры, я, может быть, и не решился. Понимаю, что наступает какой-то другой этап жизни. МХТ на сегодняшний день — легендарный театр с уже сложившимся репертуаром и труппой. Здесь самое главное, мне кажется, помочь людям, вместе с ними войти в новую историю. На прогоны наших «Трех сестер» приходило много мхатовцев. У них тоже премьера «Трех сестер», и очень интересно, что там Константин Юрьевич Богомолов насочинял. Мыслей и идей много, но делиться ими пока не стану. Вникаю, смотрю спектакли, общаюсь с людьми, думаю о том, что надо сделать, чтобы дальше все дышало и развивалось.
культура: Как сил хватает?
Женовач: Пока не понимаю, прошло еще мало времени. Последние месяцы был занят премьерой в Студии театрального искусства, в Художественном меня терпеливо ждут, встреча с труппой намечена на 21 июня. К судьбам людей я отношусь трепетно. Все, что могу пока сказать. Я открыт к работе, мне хочется приглашать интересных режиссеров, они есть — разные, сложные. И, конечно, буду ставить сам. Надо идти дальше, развиваться. А прошлое — запомнить, быть благодарным ему и начинать какой-то другой период. Это всегда непросто.
Фото на анонсе: PHOTOXPRESS