Андрей САМОХИН

29.03.2018

Если ввести в Сети запрос «как стать волонтером», то поисковики первой, сразу после рекламы, дадут ссылку на сайт «Даниловцев». Это движение, десять лет назад вышедшее из стен одноименного монастыря в Москве, помогло сотням тысяч людей. Добровольцы заняты в больницах, сиротских учреждениях, психоневрологических интернатах, а также поддерживают инвалидов, пожилых людей, многодетные семьи, бездомных и заключенных.

Коридоры Психоневрологического интерната № 30 в Чертаново пусты. Воскресенье. Огромное, хорошо отремонтированное здание с переходами, вокруг — ​обширный заснеженный парк, за ним высокие стены. Учреждение это закрытое, в нем живут около тысячи человек, признанные частично или полностью недееспособными.

Небольшую волонтерскую группу даниловцев, которую координирует Марина Рис, выпускница юрфака МГУ и директор благотворительного фонда «Просто люди», их подопечные с радостью встречают еще на подходе. Интеллектуальное развитие и эмоциональные реакции у этих взрослых близки к 7–10-летнему возрасту.

Большинство из них здесь — ​навсегда. Волонтеры, особенно те, к кому уже привыкли, для этих людей единственный свет в окне. Пришедших обнимают, буквально виснут на них — ​у многих больных нет больше никого: родители когда-то сдали их государству, а потом забыли или умерли. В большой комнате для занятий вместе (я тоже получаю импровизированную роль) разыгрываем небольшой кукольный спектакль из пластилиновых фигурок животных, сделанных жителями интерната в прошлый раз. Украшенные блестками звери на склеенной из цветной бумаги «машине», взяв с собой провизию, под гимн Бременских музыкантов едут в Москву, попадая по дороге в разные переделки. Заканчивается все игрушечным пиршеством за общим столом и зажжением свечек в честь именинников, которыми оказываются по очереди все участники действа.

Эти большие дети искренне радуются устроенному для них маленькому празднику, аплодируют, расцветают улыбками. И все как один загадывают вслух одно и то же желание — ​поехать снова, как две недели назад, в Лукино. Тогда впервые в практике интерната этой группе инвалидов была позволена однодневная вылазка с добровольцами и одним воспитателем на частную животноводческую ферму в Тульскую область. Там они надышались деревенским воздухом, впервые увидели коров, овец, кур, узнали, откуда берется молоко и каково оно — ​настоящее — ​на вкус.

Однако приходит пора расставаться. Поделки и нехитрый реквизит совместно убираются в шкаф и волонтерскую сумку. Ярко светит солнце, с крыш капает.

О состоянии и проблемах волонтерства в России мы побеседовали с руководителем «Даниловцев» Юрием Белановским.

Белановский: Мы возникли как общественное движение по инициативе нескольких человек, которые в то время подвизались в Молодежном центре при Даниловском монастыре. Был уже определенный опыт работы, нам здорово помогли психологи. Поскольку моя супруга — ​Татьяна трудилась тогда в благотворительном фонде «Подари жизнь», я был шапочно знаком с основателем этой организации Галиной Чаликовой, поистине великой женщиной. Наше предложение — ​помогать в больницах, пришлось очень кстати. Мы разработали занятия для потенциальных волонтеров и прочли несколько лекций в рамках православного лектория в Политехническом музее. Был аншлаг. А после этого все закрутилось…

Поначалу клеили объявления в вузах, приглашали волонтеров. Сегодня они сами к нам приходят. Среди первых руководителей групп были и вожатые детского православного лагеря «Звезда Вифлеема» при Даниловом монастыре, у них был богатый опыт. А потом пошли люди и без педагогической практики.

культура: Почему вы не захотели влиться в уже существовавшую тогда православную службу помощи «Милосердие»?
Белановский: А зачем все централизовать? Для такого мегаполиса, как Москва, и пять таких волонтерских служб, как «Милосердие», будет каплей в море. Огромные организации теряют управляемость.

культура: Не возникает ли пересечений, дублирования?
Белановский: Спрос настолько больше предложения, что эти проблемы просто неактуальны… Даже если два разных движения пересеклись вдруг в какой-то из больниц, то пациентов и палат там столько, что они друг другу точно не помешают. Та же РДКБ — ​это целый микрорайон! И там работают множество волонтеров от разных фондов.

культура: Тестируете ли вы потенциального добровольца, прежде чем допустить до работы?
Белановский: Мы проверяем его адекватность, а также знакомство и согласие с обширным сводом наших правил. Создано подобие системы «одного окна» для претендентов: есть анкета на сайте, четкое расписание собеседований. Хотя процентов 70–80 наших волонтеров — ​верующие православные христиане, справку о хождении в храм мы с них, конечно, не спрашиваем, «Символ веры» читать тоже не просим. Мы бы даже не отказались, чтобы у нас появились и волонтеры-мусульмане, ведь среди наших «подшефных» есть люди разных конфессий.

Вообще мы очень четко разделяем катехизацию, миссионерство и социальное служение. Наши правила включают запрет на любую религиозную проповедь во время волонтерства. Оно уравновешивается правом каждого добровольца честно отвечать на вопросы о своей вере. Почему так? Мы же не знаем, что в голове у каждого волонтера: будет ли он от имени организации нести собеседнику истины православия или какую-нибудь отсебятину. К тому же больницы нам доверяют. Мы не проповедуем. Наследие советского времени проявляется в том, что некоторые врачи категорически негативно относятся к любой религиозности. Многие из них обожглись на отрицательных примерах, когда в 90-е разные сектанты предлагали больницам гумпомощь, оставляли пациентам и врачам сомнительные брошюрки, странную еду…

В профессиональном волонтерском сообществе нас также оценивают не по вере, а по делам.

культура: Но вас воспринимают как православное движение — ​хотя бы по названию?
Белановский: Не всегда. Случались и анекдотические прочтения, когда люди считали, что даниловцы — ​это от Даниловского рынка.

культура: Некоторые особо истовые «ревнители» обвиняют вас в церковном модернизме, припоминают, что одна из участниц печально памятной группы Pussy Riot Мария Алехина полтора года как волонтер-даниловец работала в больнице с детьми — ​мол, смотрите, кого воспитали…
Белановский: Приписывать нам церковный модернизм — ​это все равно, что тракторный завод обвинять в неправильном пении. Мы ни явно, ни тайно не проповедуем, поэтому просто ничего не можем исказить. Мы служим ближнему своему, прямо по Евангелию. Мария Алехина же в одной из детских больниц занималась с детьми за два года до своих безобразных танцев и делала это, судя по отзывам, хорошо. Мы подтвердили этот факт по запросу ее адвоката. Но движение не может нести ответственность за ее жизнь! Это очевидно.

культура: По каким направлениям работают и по какому принципу распределяются ваши добровольцы?
Белановский: У нас сейчас 20 тематических групп, среди которых есть детские больницы, детдома и приюты, наркодиспансер, а также помощь бездомным и переписка с заключенными, опека над стариками, в том числе благотворительные ремонты. Каждая группа включает в себя актив от 7 до 15 человек, которые работают 1–2 дня в неделю. А вокруг них есть некие людские завихрения из других волонтеров, появляющихся время от времени. То есть актив около 350, а в базе — ​порядка полутора тысяч человек. Это люди, которые прошли через движение и до сих пор изредка помогают.

Увы, у нас пока нет руководителей групп, готовых работать в домах престарелых, развивать помощь инвалидам. А вот направление работы с заключенными — ​единственное, где не действует запрет на христианскую проповедь, поскольку изначально из колоний в монастырь шли письма с просьбой о православной переписке. В рамках этой активности родилось то, чего не было в монастыре, — ​волонтерские поездки на зоны. Шесть лет уже это происходит, несмотря на непростые согласования с УФСИН. Очень востребованы там оказались, в частности, психологические тренинги. Для нас стала настоящим открытием бешеная популярность в женских колониях семинаров по преодолению конфликтов, поиску внутренних ресурсов и так далее. Зал зачастую не вмещает всех желающих.

Мы с самого начала выработали свою «технологию»: не придумываем заранее направление, куда потом агитируем идти добровольцев, а исходим из их собственных склонностей. В том числе с учетом ограничений, которые они сами обозначают. Например, один может и хочет работать с детьми на прогулках, другой хочет с ними заниматься развивающими играми и ни в коем случае не гулять. Все это мы учитываем. Также стараемся на ранней стадии выявить лидеров — ​людей, способных взять на себя ответственность: и за подопечных, и за коллег-волонтеров. Дело добровольца — ​определить желательное направление активности и прийти вовремя. Наше дело — ​снять все оргвопросы — ​те, с которыми мы на первых порах сталкивались сами. Например, приходишь в больницу по предварительной договоренности, а тебе завотделением отвечает: «мы сегодня вас не можем принять, у больных процедуры». Или подходит нянечка с ведром и говорит: «пойди вымой пол». А координатор группы ей отвечает: «извините, он пришел не мыть пол, а играть с детьми, когда придет добровольный мойщик полов, мы вам скажем».

культура: Насколько, на Ваш взгляд, сегодня волонтерское сообщество развито в России?
Белановский: Думаю, что оно только зарождается. В нашем деле ведь прямо по Евангелию «жатвы много, а делателей мало». Знаю, что представители окологосударственных структур со мной не согласятся. Цифры-то наверняка правильные, только качество волонтерских отрядов, создаваемых с помощью админресурса, часто оставляет желать лучшего. На бумаге они есть, чем-то занимаются, но в больницах, на вокзалах, в тюрьмах мы их почему-то не встречаем. Всех реальных коллег-добровольцев мы знаем в лицо. Впрочем, в некоторых региональных вузах волонтерская работа поставлена отлично — ​сам видел. Но и там она чаще всего распадается на отдельные акции. А с получением диплома заканчивается.

культура: Каков портрет среднего добровольца? Когда и почему человек отходит от этой деятельности?
Белановский: Это студент-старшекурсник или постдипломник 22–27 лет. Как я уже сказал, в нашем движении это по большей части верующий христианин или идущий в эту сторону. Девушек больше — ​70 процентов. Примерно поровну технарей и гуманитариев. Стандартные причины отхода от активного волонтерства: женитьба и рождение детей, выход на постоянную работу с необходимостью ежедневного там присутствия, переезд. То есть пока не «съела» карьера или семья. Из первого актива у нас остались единицы. Например, одна девушка, приходящая в Институт нейрохирургии имени Бурденко. Она не была ни на одном нашем собрании, но уже десятилетие занимается с детьми. У нас, кстати, возникают нередко семейные пары. Есть даже примеры, когда муж в такой паре рукополагался во священника, а его жена, соответственно, становилась попадьей.

культура: Часто ли новички разочаровываются? Случается ли у старожилов выгорание?
Белановский: Да, первое нередко происходит. Ведь действительность порой серьезно расходится с нашими фантазиями о ней. Например, не всегда сразу приходит отдача от подопечных в виде благодарности и любви. Особенно если они озлоблены, исковерканы предыдущей жизнью. Порой, скажем, вместо радушных объятий медиков добровольные помощники встречают прохладное, а то и циничное отношение. Правда, стоит уточнить, что последние несколько лет мы с таким сталкиваемся все реже: даже самая мрачная больничная нянечка начинает понимать, кто мы такие и зачем приходим. Что же касается выгорания, то мы следим за тем, чтобы дебютант не пытался взять слишком много задач, не «сломался» от эмоциональной и физической перегрузки. Бывает так, что человек отходит на месяц, а то и на год от волонтерства, а потом снова возвращается.

культура: На Западе добровольчество, как известно, давно развито, там выпускается много методических материалов. Пользуетесь ли наработками?
Белановский: Западный опыт, как и весь их мир, — ​другая планета, в итоге мало что приложимо к нашей жизни. На нынешнем этапе волонтерское сообщество России может попробовать наводить какие-то мосты, обмениваться опытом, но десять лет назад это был бы разговор глухого с немым. Я на заре нашей работы побывал на лекциях «Гринпис» для волонтеров — ​послушал с интересом, но не понял, как это, собственно, ко мне относится…

Мы ездили по приглашению Общины святого Эгидия в Рим — ​это огромная благотворительная организация в Италии. Смотрели, как там устроена подобная деятельность. Могу сказать, что по сравнению с ними у нас уровень гражданской самоорганизации очень низок. Нам в отличие от них нужны центры кристаллизации активности, ее необходимо стимулировать и развивать. В западноевропейских странах люди готовы брать на себя гораздо большую личную ответственность, а все общество к этому более подготовлено.

культура: Чем занимаются даниловцы, когда встречаются с маленькими пациентами?
Белановский: Всем, что не запрещено администрацией, в зависимости от профиля учреждения, и что детям интересно: от подвижных игр на улице, до рисования и аппликаций. Практикуем мастер-классы — ​например, учим их создавать сувениры и даже организовывать путешествия. Есть домашние заготовки, методички, своя видеотека, в которой уже порядка четырехсот роликов, как организовать то или иное занятие. У нас подвизается потрясающая девушка Настя Коломина, которая была и волонтером, и руководителем группы. Она не на шутку увлеклась творчеством, в том числе изделиями из картона, так что даже вошла в специальное сообщество, стала участвовать как декоратор в выставках. Оказывается, из картона можно строить целые города…

культура: Как относятся к вашей помощи в медучреждениях?
Белановский: Наше правило — ​не напрашиваться. Бывало так, что мы писали письма, приезжали на переговоры с руководством больницы, вроде бы все на словах «за», а дело стоит. Потому что нет реальной заинтересованности с той стороны. Классическая формула такого отношения к волонтерской работе: «вам нужно, вы и находите способы». Но у нас нет сил преодолевать сопротивление персонала. Другое дело, когда возникает живой запрос на нашу помощь со стороны медиков. Так было с 6-й Детской психиатрической больницей. К нам приехала воспитатель, все оговорила. И с тех пор с ними все четко — ​двери в отделение нам открыты, никаких накладок, и врачи, и дети нас ждут.

культура: А не возникает ли такой коллизии — ​вы приходите поиграть с детьми, а к вам, например, со встречной просьбой обращаются: «Ребята, спасибо, конечно, за игры, но нам утку за лежачими выносить некому, в палатах прибраться…»
Белановский: В Москве никто из медиков в здравом уме с такой просьбой не придет, если дорожит своим местом: вы просто не представляете, сколько средств выделяется на одну больницу, на одно койко-место… В регионах проблема действительно есть. И мы готовы помогать.

культура: Кажется, «Даниловцы» — ​одно из немногих движений, при котором действует открытая Школа социального волонтерства?
Белановский: Да, уже с первых шагов начались творческие встречи-семинары с добровольцами. Из них сформировались программы по обучению начинающих, передаче им опыта. Мы поняли, что заниматься следует только с теми, кто уже вовлечен в процесс, а не просто зашел попробовать. В какой-то момент пришло понимание того, что наш потенциал знаний и умений гораздо шире, чем имеющаяся сфера его приложения. И мы начали транслировать его вовне. Так и возникла Школа социального волонтерства. Это как бы наше второе лицо. Учатся в ней не только новички, но и многие представители других НКО и просто частные люди, которым это интересно. Мы создаем питательную среду для желающих помогать другим. У нас серьезные связи с коллегами из других регионов: Калининграда, Новосибирска, Республики Коми. Мы учимся друг у друга. А в Москве «Даниловцы» входят в Союз волонтерских организаций и движений, а также в Благотворительное собрание «Все вместе».

Но я внесу поправку к сказанному, чтобы не возникло ощущения того, что для наших добрых дел позарез требуются какие-то специальные психологические знания, изощренные технологии. Нет, достаточно личного сердечного движения и терпения. Любовь в сердце — ​самое главное. Когда наша волонтерка приходит в больницу, а к ней бежит маленькая пациентка с криком «Даша, я тебя ждала!» — ​вот это и есть самая суть.

культура: Получается, что вы формируете гражданское общество?
Белановский: Да, этот акцент для нас очень важен. Ведь зачастую волонтерство воспринимается только как помощь тем, кто в беде. Без сомнения, это важная составляющая. Но есть и другая, не менее ценная, часть — ​сами люди, которые пришли помогать. Речь идет о преображении душ, организации их личной жизни и том добре, что распространяется на окружающих. И вот эту сторону часто не понимают чиновники, когда закрывают волонтерам дорогу. Хочется сказать им: «Вы не просто лишаете маленьких пациентов радости и, может быть, скорейшего выздоровления, но рубите на корню добрые устремления молодых людей, рушите их доверие к социальной сущности государства!» Доставшийся от советского прошлого чисто производственный подход «я лечу, а вы не мешайте» — ​далеко не самый лучший. Еще чиновники боятся, что волонтеры увидят какие-то нарушения, вынесут сор из избы. И все же тенденция эта переламывается — ​особенно активно последние лет пять. Например, вышло распоряжение пускать общественников в дома для умственно отсталых детей. Правда, психоневрологические интернаты до сих пор закрыты. А это аналоги тюрем: люди, без вины виноватые, живут за колючей проволокой совершенно бесправно. В некоторых из таких заведений есть карцеры.

Нам рассказывали, что как-то детей из такого специнтерната привезли в центр для творческих и развивающих занятий. Сотрудники подарили им воздушные шарики, а они никак не реагируют. Оказывается, просто ни разу их не видели, не знают, что это такое. Потом эти дети ходили по комнате, заложив руки за спину, как в тюрьме… Сейчас готовится государственная реформа таких заведений, ведущая к их большей открытости, гуманизации. Я верю, что ситуация изменится. Как поменялась она, скажем, с усыновлением детей из детдомов. Сегодня для того, чтобы взять малыша в семью, придется за ним ехать на другой конец страны, а перед этим еще и в очереди подождать — ​таков «спрос».

В нашем обществе уровень недоверия к благотворительности еще очень велик. Идет «торговля эмоциями», сбор средств под портрет страдающего ребенка определенного типа. На Западе такого нет: там люди деньги жертвуют лицензированной благотворительной организации — ​просто на всех детей, доверяя дальнейшему распределению средств. Но у нас на белокурую девочку из Рязани деньги дадут, а на подростка-таджика — ​ни за что! Так, что некоторые фонды под эту условную «девочку из Рязани» собирают два раза. Таджикскому мальчику тогда тоже что-то перепадет. Фотографии же взрослых с тяжелейшими болезнями — ​это вообще глухой номер. Это нужно прекратить, но иначе общество, увы, пока не откликается.

культура: Изменит ли что-то в вашей деятельности закон «О добровольчестве (волонтерстве)», принятый Госдумой в конце января?
Белановский: Безусловно. Он помог волонтерству в России, поставив его на твердые юридические рельсы. А вот дадут ли зеленый свет «локомотиву», будет зависеть от тех подзаконных актов, которые готовят в Минэкономразвития. В мае должны быть приняты типовые документы по этому закону. Ключевое слово там — ​«партнерство». Надеемся, что это исключит, наконец, дурную формулу, о которой я упоминал: «вам надо — ​вы и хлопочите».

Мечтаю на базе нашей Школы создать в Москве общегородской Центр поддержки социального волонтерства. Он должен заняться разработкой методик, подготовкой добровольцев и их групп, а также ежедневной «логистикой» — ​координацией. Благодаря закону открывается огромное поле деятельности. Теперь надо сделать так, чтобы на него вышли подготовленные жнецы.

Фото на анонсе: Сергей Веретенников