Егор ХОЛМОГОРОВ, публицист

01.02.2018

Прокуратура потребовала от Черемушкинского суда Москвы отменить приговор по делу врача-гематолога Елены Мисюриной, которая была осуждена на два года за смерть пациента. Случай этот привлек к себе огромное общественное внимание. Некоторые защитники медика с ходу обвинили следственные органы в создании на пустом месте «дела врачей». Если докторов будут преследовать, видя в каждом умершем их вину и чуть ли не умысел, то скоро лечить нас будет просто некому, не без резона замечают эскулапы.

Протестующих поддержал и мэр Москвы Сергей Собянин, написавший в своем блоге: «Крайне озабочен делом врача Елены Мисюриной. Безусловно, жизнь и здоровье пациентов важнее всего. Тем не менее такие дела должны рассматриваться максимально корректно и объективно».

Разобраться в ситуации человеку со стороны довольно сложно. Мисюрину обвиняют в том, что осенью 2013 года она нарушила протокол проводимой ею процедуры забора костного мозга на анализ, повредила кровеносный сосуд, и ее пациент, поступивший в другую клинику с аппендицитом, скончался от кровоизлияния после операции.

У жертвы было множество довольно тяжелых заболеваний, включая онкологию, его прооперировали, и найти «концы», приведшие к смерти, — медицинский детектив, достойный «Доктора Хауса». Однако понятно, что клиника, в которой скончался больной, не желала, чтобы ответственность за летальный исход легла на нее. И обвинения в адрес Мисюриной появились именно после вскрытия, проведенного медиком этого учреждения. Дело рассматривалось четыре года, но нельзя сказать, что на каком-то этапе были получены факты, которые бы однозначно свидетельствовали о том, что именно ошибка гематолога (если она вообще была) стала действительной причиной трагедии.

В обвинительном заключении сказано: «врач нарушила методику, тактику и технику выполнения трепанобиопсии, из-за чего причинила пациенту сквозные повреждения кровеносных сосудов, в результате чего через несколько дней он скончался». При этом остается непонятным, умер бы пациент в любом случае (маловероятно) или же трагические последствия наступили только потому, что он попал на операционный стол, но хирурги всесторонне не исследовали его состояние и не поняли, что операция требует в таких обстоятельствах особой осторожности. Простое кровотечение врачи оперировавшей клиники легко могли остановить, но пациент погиб в результате нарушения свертываемости крови (что было следствием его тяжелых заболеваний) — впрочем, и в этом случае клиника могла оказать помощь вливанием плазмы.

У поддержавших Мисюрину авторитетных врачей (таких, например, как академик Андрей Воробьев, ведущий специалист по кровопотере, и Леонид Рошаль) создалось впечатление, что женщину попросту назначили «стрелочницей». Заставить отвечать одного беззащитного человека куда легче, чем клинику. Экспертизы, на основании которых обвинили Мисюрину, противоречат друг другу в главном — они по-разному указывают место, в которое была «ошибочно» введена игла. Расхождение ставит под сомнение одно, а то и оба заключения.

Разумеется, с такой слабой доказательной базой идти в суд не следовало. Однако, к несчастью, Мисюрина попала в волну кампании по привлечению врачей, погубивших пациентов. Разумеется, и логику обвинения можно понять. Во-первых, следователи должны смотреть на ситуацию глазами потерпевших. Во-вторых, если после проверки уголовное дело было возбуждено, это значит, что врач достаточно отступила от стандартного протокола, чтобы появилась возможность ее «зацепить». А дальше машину уже не остановить — более страшного понятия для следователя, чем «реабилитант», просто нет — это взыскания, выговоры, порча отчетности.

Но медики совершенно правы в том, что обвинение Мисюриной создает крайне опасный прецедент. Любое инвазивное вмешательство, всякое назначение лекарства сложнее аспирина может быть представлено в ангажированной экспертизе как решающий фактор, приведший к смерти пациента. Тем самым не только будет поставлено под сомнение главное право доктора —лечить, но и появится целая система перекладывания ответственности с «сильных» участников медицинского процесса на «слабых». Умер человек в богатой престижной клинике — ищи медсестру, которая два года назад делала ему укол, и обвиняй в ошибке, приведшей к смерти. Любые подобные дела неприятны прежде всего цепочками последствий. А здесь их будет немало — от охоты на «ведьм в белых халатах» до появления практики перестраховки, которая многократно усложнит лечение.

Юридическая ответственность медиков за произошедшую по их вине смерть пациента — вещь совершенно справедливая и оправданная. Ни о какой безнаказанности, конечно, не может идти и речи.

«А как с нами, врачами, можно разговаривать иначе? Там салфетку в живот зашили, забыли! Там влили физиологический раствор вместо новокаина! Там гипсом ногу омертвили! Там в дозе ошиблись в десять раз! Иногруппную кровь переливаем! Ожоги делаем! Как с нами разговаривать? Нас за волосы надо таскать, как детей!» — рассуждает Людмила Афанасьевна в «Раковом корпусе».

Но вопрос в другом. Может ли быть достигнута осуждением Елены Мисюриной «воспитательная» цель — побудить врачей думать о последствиях, не полагаясь на «и так сойдет»? Разумеется, нет. Вина медика настолько призрачна, что никакого иного эффекта, кроме роста взаимного недоверия и озлобления, жестким приговором не добиться.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции