Егор ХОЛМОГОРОВ, публицист

21.12.2017

Широкую известность получила фотография витрины одного из вашингтонских заведений, появившаяся 6 марта 1953 года: «Ресторан «1203» приглашает вас насладиться бесплатным борщом в честь смерти Сталина». Фильм Армандо Ианнуччи, посвященный событиям 53-го, по вкусу очень напоминает бесплатный борщ: невозможно отделаться от впечатления, что тебе в тарелку наплевали.

Взгляд на нашу историческую трагедию в «Смерти Сталина» — чужой. Вместо холодного русского марта на дворе зеленый приветливый май. Сталина кладут в «еврогроб» той формы, которая у нас никогда не использовалась (а погребальные привычки разных народов довольно консервативны). Москву снимали в Лондоне, смонтировав кадры сегодняшней столицы России, поэтому над сталинской Красной площадью неожиданно возвышаются двуглавые орлы Исторического музея.

Но, как и обычно, стегая наотмашь варварскую, тоталитарную, жестокую, раболепную Россию, к самим себе англичане относятся очень бережно. На мундире маршала Жукова есть множество советских и иностранных орденов, в том числе и откровенно абсурдных — его «наградили» даже орденом Нахимова, который давали, разумеется, только военным морякам.

Но одного знака отличия, который у Георгия Константиновича действительно был, вы на груди актера Джейсона Айзекса не найдете — британского ордена Бани, рыцарем которого Жуков стал как ведущий полководец антигитлеровской коалиции. Трудно предположить, что в реквизите британской киностудии такого не нашлось, если отыскался даже польский Virtuti Militari. Но помещать свою высокую награду в скоморошеский контекст унижающего чужое национальное достоинство фильма — нет, англичане не дураки.

Но, конечно, главные вопросы к фильму Ианнуччи вызывает не реквизит. Издевательский рассказ о смерти человека, который тридцать лет стоял во главе огромной страны, руководил ее армиями, перекраивал на равных с лидерами Запада карту мира, ставит вопрос о грани между комедией и глумлением. Авторы картины разницы совершенно не чувствуют, забывая слова Аристотеля о том, что смешное есть «ошибка и безобразие, никому не причиняющее страдания и ни для кого не пагубное».

Исследователи клеветнической кампании, развязанной в Европе против России и Ивана Грозного в годы Ливонской войны, отмечают, что европейским писателям достаточно было обозначить русского царя как «тирана» — и далее они не нуждались ни в каких реальных фактах. Все точно знали, как деспот поступает, как выглядит, что говорит. Многостраничные трактаты о жестокостях «московита» были напичканы сплетнями и враньем.

«Смерть Сталина» сделана так же. И дело не в том, что в фильме смешаны события марта и июня 1953 года — похороны вождя и ликвидация Берии. И не в том, что члены Политбюро присутствуют при распиливании головы вождя, устраивают себе фуршет над гробом, а потом чуть ли не собственноручно убивают и сжигают Берию в каком-то сарае. И даже не в грязных шутках про издевательства над пленными немцами в Сталинграде, отпускаемых Хрущевым (Великая Отечественная вообще воспринимается как повод для странного юмора a la «повесил флаг над бункером Гитлера или убил кулаком медведя»).

Не удивляет и то, что авторы фильма не знают о роли Русской православной церкви в послевоенном сталинском СССР, а потому одна из центральных сцен фильма — члены Политбюро, со скандалом выясняющие у гроба «кто допустил сюда попов» и валящие всё на Берию, пострадавшего, получается, именно за мнимую снисходительность к религии.

Проблема «Смерти Сталина» в общем образе России, рисуемом в фильме, — это нищая и убогая «страна рабов», состоящая из трусости, предательства и доносов. Когда нужна публика для записи концерта, не находят никого, кроме специально неумытых «пролетариев», одетых по каторжной моде начала ХХ века. Практически все главные и второстепенные персонажи лишены хоть каких-либо человеческих чувств, исключением является Светлана Аллилуева, вознагражденная за это билетом в священную заграницу, но ее главное чувство — эгоистическая жалость к себе. Единственным средством коммуникации в этом мире является расстрел.

Степень непонимания России авторами фильма нигде так не видна, как в сценах с Марией Юдиной. Женщина изображена как едва ли не единственный символ сопротивления режиму. За основу взята легенда о том, как Сталин услышал по радио 23-й концерт Моцарта в исполнении пианистки и попросил запись, которой не было, — и ее срочно организовали среди ночи. В фильме Ианнуччи Юдина, представленная как учительница детей Хрущева и чуть ли не его любовница, требует за концерт 20 тысяч  рублей, а потом передает вождю записку с проклятиями, которые и провоцируют его инсульт.

Оригинал истории, которую охотно рассказывал желающим Д.Д. Шостакович, был совсем другим. Мария Вениаминовна, убежденная православная христианка, получив благодарственный конверт от Сталина с двадцатью тысячами, ответила таким письмом: «Благодарю Вас, Иосиф Виссарионович, за Вашу помощь. Я буду молиться за Вас денно и нощно и просить Господа, чтобы он простил Ваши прегрешения перед народом и страной. Господь милостив, он простит. А деньги я отдам на ремонт церкви, в которую хожу». Никаких репрессий за это письмо не последовало, а вот в хрущевские годы Юдину, открыто исповедовавшую свою веру, уволили из Гнесинки и отлучили от концертной деятельности.

Разница между этим смиренным, почти житийным посланием, полным достоинства, скорби и христианской любви, и озлобленной подметной запиской в картине Ианнуччи знаменует тот разрыв, который все более резко обозначается между русской христианской цивилизацией и обезбоженной, озлобленной, помешанной на глумлении культурой современного Запада. Рисуя карикатуру на советскую Россию, создатели фильма ненароком показали устроение собственной души — жестокое, подлое, не знающее ни милости, ни сочувствия, ни молитвы.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции