«Поленово» и его обитатели
20.10.2017
125 лет назад Василий Поленов перебрался в деревню Борок, в только что построенный по собственному эскизу дом. Так началась история первого в России музея, ставшего по-настоящему народным: потомственные дворяне Поленовы открыли двери усадьбы всем желающим полюбоваться их богатой коллекцией. «Городам отданы и театры, и музеи, и картинные галереи, и библиотеки. Я все это хочу хоть в малой степени отдать в деревню», — рассудил живописец.
Маленькие радости Большого дома
Высокий холм над Окой. Золотые и красные деревья. Тут до сих пор говорят — «дерева». Большой дом — имя собственное, пишется с заглавной буквы. Он и впрямь заглавный: белокаменный, асимметричный с разновеликими окнами и скатами крыш — скандинавский модерн. Напоминающая романские монастыри мастерская, именуемая Аббатством. Там Василий Дмитриевич растягивал прямо на полу полотна театральных декораций. Где-то неподалеку Фахверковый сарай и Адмиралтейство. Ворота в парк — точь-в-точь из нормандского Вёль-ле-Роз. Поленов много путешествовал и отовсюду привозил идеи оформления.
Внутри усадебного дома повсюду заметна рука мастера, особенно в выверенном сочетании несовместимых на первый взгляд элементов: деревянные панели, картины в золотых рамах, флористический текстиль, майолика, глазурь. Никаких случайных предметов — все вещи с душой, биографией, родословной. Спорят, наверное, по ночам, как в сказках Андерсена. Или рассказывают друг другу истории.
Готический резной комод и ориентальные бронзовые кумганы, эскизы Франкена и Веронезе, прялки, скалки, скопинская керамика, изображающая вздыбленных петухов и драконов, — эти артефакты привозили с Вербных и Грибных базаров. Глиняная головка египтянки — подарок Врубеля. Наброски Шишкина, Ярошенко, Остроухова и Левитана, репродукции Вермеера, Гольбейна, Мемлинга, Дюрера и Бальдунга.
Не экспозиция — мир и быт незаурядного человека, сумевшего объединить «жар азиатской пустыни» с «тишиной русского озера с карасями». «Не потому ли, впрочем, что над его тихими озерами веет дух божества?» — решал поленовский ребус друг и гость Василия Дмитриевича Федор Шаляпин.
Дела семейные
За панорамными окнами — старинный парк. Лошадка под попоной, три рослых барбоса с примесью сторожевых кровей и один совсем юный — охотничий. В директорской (хотя флигель с кухней и тарелками на стенах меньше всего ассоциируется с чем-то конторским) расхаживает дымчатая кошка.
— Британка?
— Какой там! Это Дуся, дочь Ваксы. Ее деда тоже звали Дуся, так как сначала думали, что он кошка, — рассказывает Наталья Грамолина, жена внука художника, заместитель директора по науке, а до 2012 года третий директор (они тут, как монархи, все под номерами и все Поленовы). — Ваксу украли, а Дуся-дедушка жил у нас долго. Его тут до сих пор помнят: боец был.
Держать животных, слегка им попустительствуя, очень русская, усадебная и стародачная традиция.
Династия не прекращалась. В 1924 году постановлением СНК РСФСР «Борок» предоставили в пожизненное пользование семье. От наследственных прав потомки, конечно, отказались, но закрепились в статусе хранителей.
Первым директором был Дмитрий Васильевич, сын художника, участник Первой мировой, георгиевский кавалер, арестованный по ложному доносу в 1937-м, впоследствии реабилитированный. Вторым — внук Федор Дмитриевич, при нем статус музея сменился с местного подчинения на республиканское, а затем и на федеральное. Третьим — его жена Наталья Николаевна Грамолина. Сейчас руководит их дочь Наталья Федоровна, искусствовед и культуртрегер, ее стараниями площадь в нормандском Вёль-ле-Роз названа в честь русского живописца.
— Почему Поленовы? — продолжает Наталья Грамолина. — Они, как никто, понимали, что такое традиция для русской культуры, искусства и бытия. Когда-то еще Васнецов сказал, что если вы хотите запомниться миру, сохраняйте самобытность. Многие спрашивают, а как же финский модерн, фахверк и готика? Так это и есть удивительное свойство русского ума: впитывать тенденции, а потом стилистически выверенно и точно высаживать их на национальную почву. Поэтому непривычная архитектура смотрится очень органичной, идеально вписанной в ландшафт. То же касается и уклада. Мы ничего не модернизируем, не пристраиваем новомодных кубов к старым фасадам и не создаем интерактивных экспозиций. Что может быть живее дышащего, естественного дома, где все осталось так, как было при хозяине, и нет никаких табличек и лент? Или вот сейчас все помешались на событийном туризме, а для меня событие — тихий осенний вечер, когда слышишь, как падает лист, как фыркает ежик, отправляясь спать, как бабочка прошуршала перед носом. Зачем все это воспевать и восплясывать? Услышать свою землю — вот истинный патриотизм. Другое дело — Новый год. Наряжаем елку, в библиотеке собираются дети, а на санях из леса приезжает Дед Мороз. А они, прилипнув носами к стеклу, кричат: «Дедушка Мороз!» Вот это событие.
От конюшни до Адмиралтейства
Столичная жизнь «разбивает», — делилась в переписке с Елизаветой Мамонтовой Наталья Поленова, жена художника. «Мы все еще в Бехове и ужасно наслаждаемся, хорошо, уютно, тепло и как-то времени больше и сделать и подумать. <...> Василий тоже доволен, но все же часто ездит в Москву. Устраивает выставку в пользу голодающих. Вечера проводим за круглым столом с лампой. Ребята рисуют».
Корреспонденция датируется ноябрем 1892-го. Василий Дмитриевич к тому времени уже выкупил у местной общины местечко под названием «Борок» — пустынный бугор с песком и суглинком заброшенной пашни. Высокий холм, рощица, спуск к реке — смотрел на это как на чистый холст, как нельзя более подходящий для своего нового и, может быть, самого значительного произведения.
Усадьбу возвел за несколько месяцев, потом появились Адмиралтейство, Аббатство, Фахверковый сарай, деревянная четырехскатная Погребица, Коровник, Курятник, Каретный сарай и Конюшня, деревянный одноэтажный дом для рабочих, избушка для детей. Чуть позже на самом краю, ближе к реке, возвели бревенчатую баню для строителей, прославившуюся в конце 1930-х годов как «дом Прокофьева»: именно там композитор работал над музыкой к «Ромео и Джульетте».
Верхние этажи Большого дома были отданы под жилые комнаты, внизу располагались «общественные». И тогда, и сейчас экспозиция состояла из столовой, гостиной и библиОтеки (произносят с ударением на «о»), которыми также пользовались и хозяева. Поленов понимал, что станковая живопись лучше всего смотрится в обитаемых интерьерах, там, где жизнь и искусство находятся в плодотворной связке, а слова «музей» вообще не употреблял, говорил — «художественная часть нашего жилья».
Конечно, Поленов построил не только усадебный комплекс: церковь, две школы в Страхово и Бехово, театр. «Сцена — та удивительная площадка, на которой сливаются все искусства», — уверял художник.
Играли все — актеры, садовники, разнорабочие, члены семьи, деревенские жители — взрослые и дети. Первое представление состоялось осенью 1913 года, а в 1918-м репертуар усложнился — шел «Царь Максимилиан».
«Мы поставили <...> собственными силами «Аленький цветочек», — вспоминала дочь художника Наталья Васильевна. — Народа была масса на спектакле... Впоследствии рассказывали бывшие тогда зрители-подростки, которые оказались после революции страховскими актерами, что на них «Аленький цветочек» произвел ошеломительное впечатление».
В годы Гражданской войны ставили Пушкина, Мольера и Шиллера. Костюмами, бутафорией, гримом, да и постановками занимались дочери. Вскоре дело народного театра перекинулось в соседнюю Тарусу. В бывшем здании трактира актеров бурно приветствовала публика. «Тишина, как будто пусто в душном переполненном зале. Ропот ужаса в финальной сцене. <...> Мы возвращаемся домой, перед глазами вызванные к жизни образы мировой трагедии. Кругом темный бор и глухая русская снежная равнина», — вспоминала о постановке «Отелло» дочь Поленова Екатерина Васильевна.
Сложные для музея времена пришли в середине 1920-х, когда средств на содержание «восьмого чуда света» стало не хватать катастрофически. Чтобы спасти музей, Дмитрий Васильевич пошел на то, чтобы устроить на территории «Поленово» пансионат для художников и артистов.
— Жизнь тогда очень изменилась, — рассказывает Наталья Федоровна Поленова, директор музея-заповедника, — кое-какие моменты отражены в карикатурах одной из дочерей, вот, например, «Елена Константиновна Малиновская изгоняет из «Поленово» фокстрот».
И хотя Дмитрий Васильевич не жаловался, говорил, что с ним советуются, а его начальник, новый «зав.» дома отдыха — человек «культурный и деликатный», эта история отчасти и послужила поводом для его ареста. Среди насельников пансионата было много людей богемных, ведущих вольный образ жизни, в том числе супруга заместителя наркома иностранных дел Льва Карахана. Во всяком случае, в протоколах фигурируют вопросы, что за посетители приезжали к постоялицам, на каком основании их пускали. Дмитрий Васильевич, конечно, за отдыхающими не следил, занимался своими делами.
За время его пребывания в красноярских лагерях сменилось пять директоров, людей пришлых, от искусствоведения далеких, а потому в историю музея не вписанных. Один даже сумел поживиться, украв четыре картины. Их нашли во Владивостоке в конце 50-х. Дмитрий Васильевич был вызван туда для установления подлинности — увидел полотна, погладил их рукой, заплакал, стало ясно, что никакой другой экспертизы не надо. Сын Федор Дмитриевич, морской офицер, второй директор «Поленово», здание санатория снес.
«Судьбы русских усадеб похожи на людские судьбы, да и зависимы от них. Усадьба — иногда прямое, иногда опосредованное отражение судьбы рода, семьи, отдельной личности», — заметил один из исследователей. «Поленово» это в полной мере подтверждает. Сегодня музей — это 150 тысяч посетителей в год, активная выставочная и научно-просветительская деятельность, связи с зарубежными коллегами, театр, веселые, но не переходящие грань хорошего вкуса праздники, центр притяжения людей, объединенных поленовской идеей.
