Егор ХОЛМОГОРОВ

07.09.2017

Москва празднует 870-летие. Хотя за последние годы археологи и установили, что город значительно древнее своего первого упоминания, символический рубеж — упомянутая в Ипатьевской летописи встреча Юрия Долгорукого с новгород-северским князем Святославом Ольговичем в поселении Москов — по-прежнему важен. 

Отмечать День города в столице повелось в начале осени, словно подводя итоги лета. Уже третий год подряд идет напряженная работа по благоустройству. Сопряженная с неудобствами рабочая страда заканчивается, и москвичи могут насладиться результатами торжества новой городской эстетики.

В этом году стилистической основой праздника стал русский авангард. Конструктивизм, неотъемлемая часть этого течения, повсюду — на улицах, в метро, на плакатах и рекламных щитах. Все выдержано в единой манере, паттерны отсылают ко временам больших перемен, и сегодня столица обновляется — не хаотично, но идейно. После лужковского вкусового безвременья, когда уродливые непропорциональные здания возникали в произвольном порядке посреди нечистых улиц с выщербленным асфальтом, мы увидели, наконец, в градостроительной политике ясную логику, со смыслом и целостной концепцией, если не сказать философией. 

Это стало понятно еще год назад на Тверской, обновление которой, правда, понравилось далеко не всем. Впервые в Москве никто не жался к тротуарам испуганным пешеходом, чья миссия состоит лишь в том, чтобы не мешать автомобилям. Мы шли по центральной улице своего города медленно, с высоко поднятой головой и ощущением простора.

К этому впечатлению прибавились другие — вокруг появились вдруг удивительные артефакты. Дома. Представляете себе, на улицах стоят дома! Не безликие унылые монстры, а красивые здания — классицизм, модерн, конструктивизм, «сталинский ампир». Они пленительны, порождают чувство уюта, восторга и узнавания. Кажется, что-то такое мы видели в Барселоне (ах, Гауди! Гауди!) или в Вене, но ничего подобного не могли и представить в Москве. Ведь всем же известно, что у нас на улицах могут стоять только серые коробки. Что же изменилось? Всего-то на несколько метров от стены  отодвинулась точка обзора, чуть-чуть увеличилось пешеходное пространство, урезались права несущихся автомобилей — и дома можно видеть. Внезапно оказалось, что двух одинаковых домов в старой Москве нет.

Многие жаловались, что в процессе превращения «тротуаров» в улицы было слишком много  дискомфорта. Не буду спорить, но в итоге — повседневных унижений и постоянных напоминаний о нашем ничтожестве стало меньше. К примеру, исчезло узкое место на Маросейке, где сужавшийся до неприличия тротуар заставлял тебя буквально пробираться вдоль стены, шкрябая ее плечом, а то и спиной. Возникало ощущение «города не для человека», еще и усиленное припаркованными как попало машинами. Сегодня эта улица выглядит весело и дружелюбно, как и Большая Никитская, и Тверская, и Пятницкая, на которой спонтанно зародилась еще и молодежная уличная жизнь очень приличного качества.

Ключом к новой московской градостроительной политике стала эстетика простора, чистоты и пустоты, то есть воплощенный в художественных артефактах дух империи. О том же в своей работе «Теснота и история в Древнем Риме» рассуждал культуролог Георгий Кнабе. В ней он описывал Рим эпохи Республики и ранней Империи как исключительно тесное место. «Мнет нам бока огромной толпою сзади идущий народ», — писал в одной из своих сатир Ювенал.

Плотность жизни Кнабе связывал с только развивающейся тогда, но уже сильной демократической практикой. Все изменилось с приходом Империи. «Центральные улицы Рима, а вслед за ним и многих городов империи, выровнялись и расширились; единицей градостроительства стал теперь не застроенный участок — инсула, а отдельное архитектурное сооружение, ограниченное со всех сторон собственными стенами, было запрещено застраивать дворы; этажность была ограничена. Соответственно исчезло большинство предпосылок для «дома-улья», а вскоре и большинство домов этого типа».

Проще говоря, стилистически империя — это пустота, являющаяся фоном для архитектурных решений, упорядочивающая действительность, дающая возможность возвести и купол Пантеона, и Колизей, и колонну Траяна. Свободное пространство требует выдающихся решений и дает им шанс остаться в веках.

И здесь, пожалуй, главный вызов нового московского стиля — не хватает шедевров. Оптика обновленных улиц подсвечивает прекраснейшее старое, построенное сто, двести, триста лет назад. А вот новое выглядит не столь убедительно. Таков, скажем, вызвавший столько споров полумост в грядущем парке в Зарядье. Не надо бояться совершать архитектурные поступки, даже у стен Кремля, отважно заявляет главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов. Такая позиция вызывает уважение. Но все-таки архитектура — это довольно консервативный по своим форматам вид искусства, в правила которого входят функциональность, сопротивление материала, связанность с ландшафтом. Даже порвавший с классической эстетикой конструктивизм был успешен лишь там, где не порывал со здравым смыслом. Спорно будет выглядеть в центре столицы «панорама» из слепленных воедино то ли назгулов, то ли дементоров, напрочь лишенных лиц, — таков проект «Стены скорби». Русская классическая традиция почитания памяти погибших не допускает мешанины.  

В целом же новая московская урбанистика прекрасно справляется с хаосом и стилистикой тараканьих разъездов. Город становится чище, уютнее, светлее. На этом фоне бросается в глаза ощущающийся кризис идей и больших творческих форм. Да и не все так однозначно с имперской пустотой, ведь торгашеский хаос — не единственное, что противостоит большому стилю. Для всех европейских городов характерно известное напряжение между масштабными имперскими пустотами и плотной, иррациональной, романтичной и романтической средневековой застройкой, которая придает европейскому городу вкус подлинности и не случайно заботливо охраняется. Даже Рим — куда в большей степени средневековый, нежели античный город. Имперская рациональная пустота и средневековая извилистая плотность всюду спорят и пристрастно делят территорию, как в том же Париже.

Столица в своей основе — типичный средневековый органический город с его бесчисленными неправильностями, узкими местами, закоулками и тупиками. В сегодняшнем планировании облика города очень важно не дать себя одолеть очень пагубной тенденции, когда величественная имперская пустота большого замысла превращается в просто пустоту творческого бессилия. Кроме Кремля, еще живы стены Китай-города, а недавно найдены и фрагменты Белого города, где над садами и усадьбами плывет звон сорока сороков, где не должно быть затхлой тесноты, но вполне допустимы узкие места старинной жизни. 

И москвичи, и гости хотят наслаждаться этим городом, вязевым, упоительным в своих изогнутых улочках. Так что новая урбанистика прекрасна и востребована там, где она увеличивает это наслаждение, подчеркивает и подсвечивает лучшее, что есть в Москве.

Автор — публицист, обозреватель телеканала «Царьград»

Фото на анонсе: Сергей Фадеичев/ТАСС