Ольга АНДРЕЕВА, журналист

27.07.2017

Барышня 14 лет ехала на поезде из Мурманска в Самару, чтобы провести месяц в детском лагере. Летние каникулы в разгаре. Солнце, друзья — самое милое дело для восьмиклашки. Только до отдыха она не добралась: по дороге с севера на юг украла золотые кольца у сопровождающей воспитательницы и была поймана с поличным. 

Когда осмотрели вещи, оказалось, что чемодан ребенка набит бутылками водки. Там же обнаружилась изрядная доза амфетаминов. Девочка чистосердечно объяснила и то, и другое. Спиртное предназначалось для ее дня рождения, потому что «какой же праздник без выпивки», а вот амфетамины и вовсе попали к ней случайно.

Скромное и короткое сообщение, промелькнувшее в СМИ, мало кого взволновало. А меня не покидает чувство, что сухая информ­сводка выглядит как тот рабочий, который пришел делать ремонт в старом доме, снял рассохшиеся половицы и обнаружил под ними жизнь. Иную, странную. Что-то есть под полом. Оно вызывает интерес, отвращение, жалость. И — главное — мучительный вопрос — что же делать? Для начала — с девочкой. 

Линейная полиция свой метод уже предложила: пигалицу в сопровождении сотрудников органов отправят обратно в Мурманск, там поставят на учет, а маму пожурят. Кроме того, сообщат в школу о неподобающем поведении. На том все и завершится. Разумеется, с подростком проведут профилактическую беседу, но, честно сказать, я не видела ни одного случая, когда кто-то исправлялся после нравоучительного разговора. 

Вряд ли чудо случится в этот раз. Героиня уйдет в свое подполье и усвоит только одно — странные они какие-то, эти люди, надо бы поменьше с ними связываться. Не стоит попадаться. Случись так, что колец она бы не украла, — спокойно бы приехала в лагерь, с водкой и наркотиками, отпраздновала бы 15-летие. В общем, осторожнее нужно быть — какой еще урок вынести героине? 

Все риторические приемы разбиваются о стену. Конечно, можно сказать, что во всем виновата мама, которая воспитывает ребенка одна. Но ведь маму кто-то тоже вырастил. В великом всероссийском подполье, сдается мне, много домов. И во всяком кто-то живет, не думая о мраке. Каждая из тысяч таких школьниц может махнуть широко рукой, оглядеться по сторонам и сказать совершенную правду: «Да вы что? У всех так». 

Федор Михайлович Достоевский первым открыл этого особенного человека, охарактеризовав его коротко — «из подполья»: таково было определяющее свойство героя небольшой повести, изданной в 1864 году и наделавшей немало шума. Персонаж признавался — перед всем миром — сразу в нескольких неприглядных вещах, постулируя главное: тотальный имморализм, полное отсутствие эмпатии, бесконечное самоупоение, пусть и низостью.

Автор справедливо полагал, что до «подпольного человека» не дотянуться ни жандарму, ни священнику, ни либералу, ни консерватору: герой посмотрит на них, как на странных болтунов. Но и оставить его в одиночестве нельзя. Художник обязан вытащить на свет, показать и эту форму жизни: примитивно устроенную, плохо поддающуюся посулам, угрозам, уговорам и проповедям, но все же имеющую к стране самое прямое отношение.

Показателен и мотив бесчестья, списанный барышней прямо с Федора Михайловича, который, конечно, синтетических наркотиков не знал, но механизм падения представлял превосходно. 

Что делать? Пока общественный ответ прост: быстро забыть. Не заслуживает история того, чтобы мы отламывали доски и светили фонариком. Что-то там копошится, ну и ладно. Мы расскажем о победах. Те же слова услышал и Достоевский: мол, непонятный какой-то герой — он и не за революционных демократов, и не страдающий «маленький человек», и к царизму равнодушен, и что прикажете-с? 

Приказал Федор Михайлович следующее. Светить в подполье, спускаться вниз, писать оттуда «Записки», а не «отписки», какие предлагает нам современная культура, хорошо знающая таких девочек и не умеющая ничего с ними сделать. Она сама пока, конечно, не видит в себе человека и не обладает тем уровнем рефлексии, что герой повести 1864-го года, но, пожалуй, стоит дать ей голос. Ровный. Спокойный. Нулевой. Нет нужды морализаторствовать, не стоит прятать девицу в чулан, нельзя ею восхищаться и делать вид, что «такова уж норма».

Достоевского часто (и в основном ошибочно) обвиняют в надрыве, но «Записки из подполья» очень спокойны, рассудительны и неизбежно попадают в цель. Писатель сделал точный ход, позволивший ему позже выйти — в «Бесах» и «Братьях Карамазовых» — на национальный уровень обобщения. Он сел и сказал: «Я слушаю тебя. Говори». 

Полагаю, во-первых, героине есть что рассказать, во-вторых, это повествование многих бы удивило (кого-то скудостью эмоций, кого-то — простотой и неприглядностью тотального быта). В-третьих, делать нечего, пришлось бы признать: с этим подпольем нужно что-то делать.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции