Михаил БУДАРАГИН, шеф-редактор газеты «Культура»

18.05.2017

Есть в календаре даты, которые не празднуют. Они остаются напоминанием, иногда — упреком, часто — поводом выйти из ежедневного круга забот, чтобы поговорить о чем-то по-настоящему важном. Один из таких дней — 23 мая, когда на свет появился термин «социалистический реализм». 85 лет назад в «Литературной газете» критик Иван Гронский предложил именно так обозначить новое направление в литературе, призванное отразить всю сложность классовой борьбы и «действительность в ее революционном развитии». Название прижилось быстро, но мир, как ему и полагается, оказался сложнее.

Соцреализм канул в прошлое вместе со страной, которая его породила, но правды ради стоит сказать, что и в СССР он не был единственным направлением. «Бульдозерная» выставка, авангардное кино, «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова или приключенческие романы Валентина Пикуля — это разнообразие до сих пор вызывает зависть. Что-то запрещалось, что-то лежало на полке годами, но лукавством будет говорить о тотальной стилистической цензуре. 

После перестроечной художественной вольницы, суетливой и бессмысленной, государство, конечно, не могло вернуться к идее 1932-го: более того — руководить художниками получается с каждым годом все хуже. Различные «культурные инстанции» не всегда способны предельно ясно сформулировать, чего же именно они хотят, но и совсем оставить многочисленных творцов в покое не считают себя вправе. 

Голливуду проще: политкорректный реализм поддерживается добрым десятком идеологически мотивированных организаций, и если уж ты режиссер и снимаешь кино о буднях полиции, будь добр сделать так, чтобы афроамериканец, женщина и человек со сложной судьбой работали вместе и часто появлялись в одном кадре. В Советском Союзе с таким же тщанием требовали отображать роль партии (даже там, где это было не обязательно). Представитель ЛГБТ в романе, который претендует на современные западные литературные премии, не может быть отрицательным персонажем. Так и в советском тексте о выплавке стали простой рабочий из правильной семьи не срывал план, но становился жертвой чьих-то козней. Вредители из уцелевших дворян, кулаков, середняков, нэпманов — вполне годились. 

Место государственного заказа занял якобы «общественный» (на деле — корпоративный или тусовочный), изменились и методы воздействия на художника, но ключевая идея 1932 года не кажется сейчас такой уж устаревшей. Конечно, искусство должно воспитывать. Всякий, кто заявляет о «свободе автора», чаще всего обманывает, потому что классический пейзаж в современных галереях не выставляют. Пишите его для себя, никто не запретит, но показывать публике мы будем очередного эпигона Поллока или Уорхола. Децентрализованный диктат оказался эффективнее ручного управления, вот и вся разница.

Из этого несложного уравнения исключен зритель, слушатель, читатель или, как принято говорить в XXI веке, «потребитель». Его мнения никто особенно не спрашивает, даже если кажется, что именно этот неизвестный простой человек — главный герой, ради которого искусство и затевается. Нет. Соцреализм предполагал, что классовые различия сотрутся и проблема разрешится сама собой, современное искусство считает, что никакой сложности нет вовсе — из тысяч «единиц контента» каждый может выбрать себе понравившийся кусочек мозаики. 

Но в действительности вопрос, который стоял перед Иваном Гронским и поддержавшим его Максимом Горьким, никуда не исчез и даже не слишком растерял своей актуальности. Дело в том, что борьба за советского человека велась вовсе не за тем, чтобы кого-то истребить, как это принято думать, а для того, чтобы не отдать рабочего и крестьянина в руки массовой культуре. 

Дешевая бульварщина явилась «спасительной гаванью» и остается ею до сих пор. Романы в мягких обложках о «пламени страсти» за столетия не прибавили в оригинальности: их ни победить, ни уничтожить, ни запретить. Однако печальная правда состоит в том, что с помощью «измов» сложная задача возвращения искусства людям не решается. Культура — это не просто часть повседневности, она и есть жизнь, в самом прямом и подлинном смысле. Умение вести себя за столом воспитывается, как и навыки чтения, а отличать добро от зла все-таки необходимо, какое бы тысячелетие ни стояло на дворе. 

Социалистический реализм попытался укоротить мир, и это было ошибкой, но ведь и совсем бросить действительность, оставив ее неописанной и неосмысленной, — нельзя. Иначе это сделают за нас. О мире стоит говорить честно, полно, внятно, без лишней жесткости и сентиментальности, без идеологического диктата и уж тем более без оправдывающей любую гадость установки «художник так видит». Искусство еще может принадлежать народу, но время уходит. Еще пара поколений, и важнейшим из воплощений художественного дара для человечества останется смайлик в переписке.