Людмила БУТУЗОВА

07.11.2013

Спасское-Лутовиново, Губаревка, Зеленый Холм, Гущино, Зароща — в Орловской области. Бежин луг, Тургенево, Голоплеки, Колотовка — в Тульской. Исторические земли, принадлежавшие отцу и матери Ивана Сергеевича Тургенева и воспетые им в «Записках охотника», ныне разделены административной границей, но судьба у них — что по ту, что по другую сторону — одинаково незавидная. Без хозяйской руки хиреют тургеневские деревеньки, высыхают пруды, где в старину водилось «уток — тучи», зарастают березняком луга, исхоженные писателем вдоль и поперек…

Одна отрада — Тургенева в этих краях помнят. А потомки крестьян Хныковых, Новиковых, Козловых, Голотиных, Овчинниковых, ставших литературными прототипами его романов, так и вовсе считают себя родней писателя. В преддверии 195-летия со дня рождения Ивана Тургенева корреспондент «Культуры» побывала на его малой родине. 

Почем Бежин луг?

По выходным на въезде в село Тургенево, у старой церкви Введения во Храм Пресвятой Богородицы, обряженной ныне в строительные леса, дает представление местный «артист» Андрей. Невзрачный такой мужичонка лет сорока — замызганная телогрейка, кепка с пуговкой по моде середины прошлого века, кирзачи — по пуду грязи на каждом, аромат перегара в радиусе пятидесяти метров. Зато «за жизнь» шпарит как по писаному. Вообще-то он спец по крепостнической доле, забавляет изредка залетающих в село туристов рассказами про деспотию матушки Тургенева Варвары Петровны, от которой будто бы настрадался и его дальний предок — крестьянин-охотник Афанасий Алифанов. 

Сегодня туристов нет. У церкви копошатся четверо гастарбайтеров, они плохо понимают по-русски, не знают ни писателя, ни его матушку, и уж тем более охотника Алифанова, которого Иван Сергеевич впоследствии прославил в «Записках охотника» под именем Ермолай. Поэтому, чтобы привлечь внимание слушателей, Андрей время от времени выкрикивает абсолютно понятные им слова: «Регистрация! Разрешение на работу!» «Есь! Есь!» — живо откликаются гастарбайтеры. Но это, конечно, не то. 

 — Темные они, — машет рукой артист. — Даже сто грамм не нальют за приобщение к культуре. 

Андрея, несмотря на его знатную родословную, недавно разжаловали из механизаторов за неистребимый народный порок. Пришлось вспомнить школьные уроки литературы и зарабатывать на жизнь баснями из прошлого. Назад в хозяйство не берут. Оно теперь только по названию «колхоз Тургенева», а на самом деле принадлежит частному инвестору из Москвы Ольге Орловской. Лет семь назад она выкупила у здешних крестьян земельные паи, завезла технику и много чего понастроила для хранения будущих урожаев. Люди вообще-то ждали газ и водопровод к домам, оттого и тургеневскую землю продавали практически даром: по тысяче рублей за гектар. У всех было по одиннадцать га, на руки, стало быть, получили по 11 тысяч рублей. Деньги давно закончились, некоторые сейчас кусают локти: вот дураки! Земля — бесценная, а они на копейки позарились.

На страже трезвости

— Чем бы, интересно, они пахали-сеяли? В колхозе даже металлолома не осталось, все растащили, — возмущена настроениями бывших земельных собственников управляющая хозяйством Александра Дмитриева, тоже, кстати, не местная, ездит работать из Черни. — Мы когда сюда пришли, Орловская ужаснулась. Здесь все было так, как описывал Тургенев. Помните? «…Судя по страшным недостаткам в хлебе, скучным избам — жизнь тяжелая и невеселая… Пьянство распространено — все пьют. В праздники и бабы, и девки напиваются…»

— Вы так хорошо знаете Тургенева?

— Его Орловская все время цитирует, я запомнила, — смущается женщина. — А так, мало что знаю. В школе Тургенев казался скучным, сейчас взяться за книжку — некогда. Но я поддерживаю все, что делает наша хозяйка.

Первым делом хозяйка распростилась с алкоголиками. Трезвых собирали со всей округи. Работяги не очень-то идут — Москва в 300 километрах, лучше туда — охранником, чем сюда механизатором за 5000 рэ. Кадровый голод отчасти утоляется гастарбайтерами, отчасти — надеждами, что Бог когда-нибудь вразумит местных пьянчуг и они образумятся. Для этого затеяна и реставрация церкви. В начале XIX века в своем родовом имении ее построили предки писателя, в тридцатых годах века прошлого — варварски разрушили сельские мужики. Старожилы еще помнят, как летели наземь кресты и купола, и как проклинала зачинщиков появившаяся невесть откуда «безумная барыня из бывших». Может, совпадение, но все крушители церкви закончили плохо, пошло в разгул и село Тургенево.

Справедливости ради надо сказать, что при Тургеневых крестьяне тоже пили, и хозяева без конца изобретали разные способы для борьбы с этим злом. Ольга Орловская вычитала, что в одном из сел Иван Сергеевич распорядился поставить часовню напротив кабака, злостно спаивавшего народ, и выпивохи стали обходить злачное заведение стороной. Ну вот, а тут не просто часовня — целая церковь встанет на страже трезвости!

Скучно, граждане

Весь фокус в том, что в современном Тургенево злачных заведений нет, пьют либо дома, либо на природе. А больше тут и делать нечего. Дом культуры в аварийном состоянии, к бюсту Тургенева в центре села каждый день не находишься, на развалинах старой мельницы купца Чаадаева уже давно взять нечего, на дверях музея — в бывшем здании бумажной фабрики, принадлежавшей брату писателя, — амбарный замок, экскурсию надо заказывать в Черни. Да и что там смотреть? На стенах пожелтевшие ксерокопии каких-то документов, газетные вырезки, крыша такая ветхая, что в любой момент может прибить посетителей.

— Вся ценность здания в том, что в нем провел несколько ночей поссорившийся с матерью Иван Тургенев, — просветила корреспондента «Культуры» местная почтальонка Татьяна. — Но, может, он вовсе и не там ночевал. Комнатушки очень маленькие, а Тургенев был рослый мужчина, не мог же он спать, поджав ноги. 

К слову, село Тургенево после раздела родительского наследства досталось старшему брату Ивана Сергеевича — Николаю. Он там развернулся, много строил, занимался бумажным бизнесом и стал миллионером. В отличие от брата-писателя, которому отошло Спасское-Лутовиново, но он его запустил, потакая крестьянам и не умея наладить экономику. Тем не менее ни от миллионера Николая, ни от его несметной недвижимости в селе практически ничего не сохранилось. А Спасское Ивана Сергеевича буквально трещит не только от литературного наследия, но и от вещей, при жизни принадлежавших предкам писателя и ему лично. 

— Музей в Спасском все к себе стаскал, оттого и стал богатый, — насмешливо говорит внучка купца Чаадаева Лидия Кузьминична. — Они и меня к себе заманивали, экспонатом в тургеневскую богадельню, — на ходу фантазирует бабушка, — я сказала, как отрезала: доживать буду в родном доме.

Чаадаевой 94 года, взаправду купеческая внучка — и сама это знала, и люди всю жизнь попрекали богатым и хитрым дедушкой, который не раз обвел вокруг пальца самого Ивана Сергеевича Тургенева, занимая у того в долг. Отдавать не любил, отбрехивался то непогодой, то неурожаем, то не вовремя полученным извещением о необходимости платежа. Видать, достал так, что деликатный Тургенев в одном из писем к графине Ламберт даже жаловался на купчишку.

— Мне об этом ничего не ведомо, — поджимает губы Кузьминична. — Тургенева я не помню. Левина знаю, он хороший человек, никаких имущественных претензий мне не предъявлял.

Под крыло к музею

Николай Ильич Левин — президент государственного музея-заповедника «Спасское-Лутовиново», здешний любимец — на втором месте после самого Тургенева. Дела в усадьбе ведет твердой хозяйской рукой и спасских крестьян не бросает — многих из разорившегося совхоза Тургенева взял на работу, без конца что-то строит, реставрирует в писательской вотчине. За счет этих трудов преображается и само село Спасское-Лутовиново. Тургеневским деревням на тульской стороне такого внимания не досталось, оттого люди и тоскуют, и хоть сейчас ушли бы к Левину под крыло. Была и у него мысль собрать в одну кучку тургеневские земли — ну неправильно это, когда родовая усадьба писателя в одной области, а Бежин луг, заселенный героями его рассказов — в другой. 

— По-хорошему, нужен единый музейный комплекс, — говорит Левин. — Люди приехали, осмотрели дом, парк, а дальше мы бы повели их в места, где Тургенев охотился, знакомился с Хорем и Калинычем, слушал певцов, сидел с ребятишками у ночного костра. Бесподобная программа! К нам бы уже не 120 000 человек в год приезжало, а как минимум — триста. Потихоньку обустроили бы деревеньки. Но не сошлись с чернской властью, они захотели сами…

Главы района, который пошел поперек музейных планов, давно уж нет — не выбрали его больше, в том числе и за то, что помешал людям из брошенных деревень притулиться к богатому родственнику. Ведь рядом же все: из Спасского до села Тургенева через лес-овраги всего 12 километров. Голоплеки вообще в четырех верстах, местность ровная: в хорошую погоду с восточной окраины деревни видна березовая рощица, за ней — усадьба писателя.

— Всю жизнь туда пешком ходили, — подтверждает купеческая внучка Чаадаева. — Подол подоткнешь повыше, и несешься. Побываешь часок в раю — и назад, в свою заморочку. Последний раз ходила в усадьбу на концерт, мне уж 80 было. На «самосоне» отдыхала. Богатый такой диван, на нем и писатель дремал, и его гости, Лев Толстой, рассказывали, вообще захрапел. Хоть и большой человек, а нельзя так, невежливо.

У самой Кузьминичны никакого богатства за всю жизнь не было. Грыжу, говорит, нажила на совхозной работе, в войну траншеи рыла. Как все. Не случись революции, унаследовала бы от своего дедушки Анисима Варфоломеевича 23 мельницы на реке Снежедь, а так только дом достался. Когда-то он, наверное, был если не самым козырным в селе, то уж явно не последним — двухэтажный, просторный. За два века усох, пригнулся к земле и едва виден из-за забора с табличкой «ул. Тургенева, дом 1».

И хозяин не узнал бы

Пятидесятилетний Геннадий Троицкий работает «дворецким» у московских дачников. 

— Что в этом плохого? — с вызовом спрашивает он. — Платят 15 тысяч в месяц, зимой хозяев нет, я только дом охраняю и протапливаю пару раз в неделю. Летом приедут на неделю — охота, рыбалка и опять я сам себе предоставлен.

Одно плохо: хозяин велит таскать его всюду, где ступала нога Тургенева-охотника. И не отклонишься в сторону — по книжке сверяет.

— Хозяину не докажешь, что все давным-давно изменилось, — жалуется Геннадий. — Бежин луг, к примеру, и сам Тургенев бы не узнал. Вдоль него еще при советах отсыпали дорогу, вода перестала стекать в речку, луг наполовину заболотился. Верхнюю часть испохабили карьером — все кому не лень брали оттуда песок и щебень, потом бросили. 

Но если смотреть с холма вдаль, то вид по-прежнему берет за душу: бескрайний простор, перелески в синей дымке, слева едва различимая деревенька. 

Дотащились, кое-как вытягивая ноги из раскисшего чернозема, до Парахинских кустов, где Тургенев стрелял куропаток и коростылей. Никаких кустов нету, сейчас на том месте пруд. Когда вырыт? Зачем? Непонятно. Единственный рыбак безнадежно гоняет удочкой карася.

На пути старинное село Льгов. То самое, куда барина заманил Ермолай пострелять уток на пруду. Тогда они набили полную лодку. Сейчас с бугра видны только заросли камыша. Воды — с маленькое блюдце. 

— Куда ни ткнись — везде так, — сокрушается Геннадий. — Прошлым летом из Москвы собралась целая компания — искать лесную усадьбу Хоря. Неделю напрасно кормили комаров — ничего не осталось. 

Любовь под дубом

Василий Михайлович Песков, известный журналист, светлая ему память, оказался удачливее.

— В тургеневских краях он бывал много раз, все исходил, — рассказывает Николай Левин. — И даже утер нос нашим научным сотрудникам. Мы много лет пытались узнать, где в Колотовке стоял кабак, в котором состязались певцы. Самой деревни уже нет. На месте барского дома дикие заросли, по всей территории шиповник, груша — не продерешься, одни кабаны лазают. Песков тоже полез и, вы представляете, нащупал фундамент. Показал находку, и мы двинули туда с миноискателем — если это то, о чем мы думаем, он нащупает монеты. Их всегда теряют в заведениях такого рода. Есть! Нашли пригоршню серебряных и медных монет, кольцо с пальца, ржавый обруч от бочки. Такая удача! Бывшую Колотовку обозначили табличкой, кто доберется, пусть вспомнит здешних певцов.

А ведь люди в самом деле бродят по тургеневским местам — в одиночку, небольшими группами, школьными стайками во главе с учительницей. Словами и не выразишь, что сюда тянет — милый сердцу пейзаж? Воздух, пронзительный и чистый? Тоска по временам, уходящим от нас все дальше? У каждого свое… 

К дубу, посаженному Тургеневым в усадебном парке, заворачивают все. Тут, у главного спасского символа, любят фотографироваться свадьбы, орловские и тульские молодожены просят долголетия своему браку. Тургенев ведь тоже был уверен, что самое лучшее в жизни «иметь свое гнездо и жить для детей». Но как-то не сложилось — до конца дней оставался холостяком.