Сама его смерть видится символичной. 2011-й был объявлен Годом космонавтики, и последний из соратников великого Королева ради памяти своего поколения обязан был пройти весь юбилейный срок. Но, кроме того, кажущаяся уже привычной и бесконечной череда космических аварий, которые не случались в таком изобилии во времена, когда космонавтикой руководили люди масштаба Королева, делали присутствие Чертока в качестве свидетеля этих неудач обременительным, ненужным. Великий старик мозолил глаза и был белой вороной, потому что в новую эпоху космонавтика скатилась из высоких сфер национального престижа в область, где правит прибыль и царят технологии отката и распила. Его родная ракетно-космическая корпорация «Энергия», носящая имя Королева, подверглась акционированию, но владельцы, как говорил мне Черток, были ему неизвестны. Руководители же «Энергии» в последние годы мелькали чаще, чем тузы в руках у шулера…

С учетом громадной разницы в возрасте можно сказать, что мы дружили, хотя сейчас я отчетливо и с горечью понимаю, что мог бы воспользоваться этой дружбой стократ полнее, чтобы больше узнать о великом старике и его великой эпохе, а не прерывать затянувшийся, как мне казалось, разговор. Ведь старики, и это грустная неизбежность, не замечают времени. Последний раз мы виделись накануне Дня космонавтики, а говорили осенью, когда Борис Евсеевич позвонил, поблагодарил за книгу, где был опубликован мой очерк о нем, и пригласил в январе на традиционные Королевские чтения, которые вел несколько десятилетий. На этот раз они впервые прошли без него.

Борис Черток на Байконуре жил в одном домике с Королевым, а в Москве проживал на улице академика Королева. В его подъезде сначала поселились шесть Героев Социалистического Труда, но с годами остался он один. Борис Черток был заместителем Королева по системам управления, участвовал в создании первой ракеты-носителя для ядерного оружия, первой в мире межконтинентальной баллистической ракеты, первого в мире искусственного спутника Земли, первой в мире межпланетной автоматической станции, первого в мире пилотируемого космического корабля, многих поколений космических аппаратов. До последнего времени он каждый день к восьми утра приходил на работу в родную «Энергию». Еще пять лет назад сам сидел за рулем старой «Волги», но, в конце концов, согласился на личного шофера, который в буквальном смысле стал его телохранителем и помогал взбираться по ступенькам. Признаюсь, это было жуткое в своей несправедливости зрелище: человек, который поднял страну в космос, не мог одолеть лестницу…

Учитывая близость Чертока к Королеву, а также знание тайных пружин и механизмов «оборонки», я допытывался у Бориса Евсеевича, удалось бы нашей стране достичь успехов в космонавтике, первой прорваться в космос, если бы не Королев, чудом выживший на Колыме? По существу, это извечный вопрос о роли личности в истории. Черток был уверен: если бы не Королев, Гагариным стал бы американец. Но, и здесь Черток хитро улыбался, если бы не полетел Гагарин, Армстронг в 1969 году не высадился бы на Луне, потому что американцы не начали бы космическую гонку с СССР.

По рассказам Чертока, когда стало понятно, что СССР проигрывает Америке лунную гонку, Королев метался, как Наполеон перед Ватерлоо: «Черт с ним, пусть высадятся, но мы облетим Луну первыми!» Они вместе выдумывали невероятные баллистические схемы, предлагали связки ракет, даже космонавтов во главе с Леоновым отобрали и подготовили, корабль спроектировали. Но лунную гонку выиграть было невозможно, потому что главным козырем стал не конструкторский талант, а экономические возможности государства. Наши ресурсы ушли по другому важному направлению — на создание ракетно-ядерного щита. И Черток не обижался на страну за то, что она выбрала другой приоритет. По моим наблюдениям, Борис Евсеевич отличался трезвым и даже философским взглядом на мир и его ценности. Он принадлежал к тому чрезвычайно редкому разряду довольно поживших людей, кто не восхвалял трагически прежние ценности, но готов был принять новые ориентиры, хотя судил о них не взахлеб, а удивительно ясно и цепко. Молодые люди сказали бы об этом глубоком старике, что он при делах…

Черток полагал, что космонавтику должны подпирать экономика, машиностроение, электроника, информатика, химия, то есть вся наука. Когда страна сидит на нефтяной игле, Марсом, Венерой, всей этой мутной наукой власть не интересуется. Американской науке Черток откровенно завидовал и как инженер восхищался аппаратами «Хаббл», «Кассини», «Гюйгенс», марсоходами. Однажды он сформулировал алгоритм развития космонавтики: «Наши достижения должны восхищать не специалистов, а высшее политическое руководство».

Черток был убежден, что Луна — обязательный этап в развитии космонавтики. На Луне надо строить постоянную базу — ознакомительные визиты без толку. Но нужны тяжелые ракеты — и Черток возвращался на Землю, где нет ни политической воли, ни былой кооперации из 120 предприятий, ни лидера, как Королев... Что касается Марса, то на него лететь не надо. Черток отговаривал горячую студенческую молодежь от риска, как Дедал предостерегал непослушного Икара. Слишком долго, и нет гарантии, что экипаж вернется. Роботы разузнают все тайны на Марсе лучше человека, который будет трястись и думать о своем возвращении. «Это я говорю вам как столетний старик», — иронично заключал Черток.

После разговоров с Чертоком я задумывался над главным и неразрешимым парадоксом нашей науки. Почему советские ученые жили, как на минном поле, но сумели в период страшных репрессий сохранить состояние внутренней свободы, необходимой для научного творчества, и создали столь мощный задел, что страна кормится им поныне? Они мечтали о том времени, когда сумрак рассеется и творить станет проще. Но в эпоху сытости и открытых границ наука пошла на убыль, интеллектуальная удаль померкла, хотя академиков во времена Королева было полсотни, а сейчас полтысячи. Пока был жив Черток, с ответом можно было повременить, а сейчас вдруг оказалось, что уже поздно...

Есть ли шанс на возрождение или осталось посыпать голову пеплом? Учитывая любовь Бориса Евсеевича покритиковать власть на всех этажах, я однажды спросил: как поступил бы он с космосом, если бы оказался президентом? Черток не смутился ни на миг, словно анализировал такую возможность: «Для возрождения необходимо дать отрасли новый импульс. Если бы я был президентом, стукнул бы министров лбами, потребовал создать мощный холдинг для решения крупных государственных задач в космонавтике. Свободный рынок в наших делах не работает — во всем мире космонавтика является государственным делом. Самой большой бедой является отсутствие стратегии развития российской космонавтики. Если доктрина не будет выработана и если ее не поддержит высшее руководство, о возрождении говорить не стоит».

Жизнь Бориса Чертока прошла под знаком соперничества с Америкой. В нашу последнюю встречу я спросил, может ли российская космонавтика и вообще наука вернуться на передовые рубежи или обречена на благотворительность совместных проектов, где неизбежно томится на вторых ролях? Черток вздохнул: «Бывший заклятый враг сделал выводы из первых поражений в космонавтике. А мы выводов почему-то не делаем. Полет Гагарина — для нас пиррова победа. Каждый раз, когда проезжаю по Садовому кольцу, вижу длинные очереди за визами у американского посольства — и душа стонет. Утечка капиталов — это плохо, утечка умов — катастрофа. Мои студенты целыми группами уезжают на Запад. Пока Россией правят олигархи, ничего в нашей стране не изменится. Наука и космонавтика олигархам не нужны. У великого Королева даже дачи не было, времени на дачу не было, но он сделал для страны больше, чем все олигархи, которые живут в дворцах и плавают на яхтах. Этих олигархов и знают-то только потому, что они проживают в стране Королева и Гагарина».

Неужели век Чертока закончился?