Андрей САМОХИН

17.09.2015

Несмотря на явные успехи последних лет, кривая сердечно-сосудистых заболеваний вновь поползла вверх, что стало особенно заметно в 2015-м, который объявлен годом борьбы с этими недугами. По уровню летальных исходов в результате осложнений от них наша страна обретается в числе «лидеров». Причем в 40 процентах случаев гибнут сограждане наиболее трудоспособного возраста. 

В преддверии Российского национального конгресса кардиологов, который откроется в Москве 22 сентября, мы беседуем с академиком РАН, президентом Международного хирургического общества имени М. Дебейки, лауреатом Госпремии СССР и РФ — легендарным кардиохирургом Ренатом Акчуриным.

культура: Мировая кардиология развивается, поражая воображение. Так, недавно американским ученым удалось в лабораторных условиях вырастить первое в истории настоящее человеческое сердце из стволовых клеток, взятых из тканей кожи. С другой стороны, инженеры все ближе подбираются к конструированию технических систем, заменяющих наш «пламенный мотор». Что можно сказать о перспективах подобных био- и техно-подходов?
Акчурин: А вы видели это выращенное, я уж не говорю про механическое, сердце воочию? Я лично — нет, только интересные сообщения слышу. Надо понимать, что создание любого полноценно работающего человеческого органа — задача, мягко говоря, непростая. Тем более — сердца. Ведь каждый из них находится в сложнейшей гармонии со всеми системами организма. В любом случае, пройдет еще немало лет, прежде чем удастся приблизиться к цели. Хотя в техническом направлении мы видим огромный прогресс, произошедший всего за несколько десятилетий. Не последнюю роль здесь сыграют нанотехнологии, новые материалы, не вызывающие тромбозов и эмболии. Однако у человеческого организма все-таки, как мне кажется, гораздо больше измерений, нежели у сегодняшних инженерных подходов к нему.

культура: В нулевые много писали о таких передовых методах в кардиологии, как ударно-волновая терапия, неинвазивная контрпульсация, лечение стволовыми клетками и магнитным полем. Какие из этих технологий широко пошли в практику? 
Акчурин: Могу определенно сказать, что, например, ударно-волновая терапия для лечения сердечно-сосудистых недугов — тупиковое направление. Она «антипатофизиологична». Просто некоторые западные компании, поставившие на рынок это оборудование, активно спродюсировали медийный шум вокруг самого метода и тех медиков, которые взялись его применять. Впрочем, и у неинвазивной контрпульсации я не вижу будущего. Невозможно «выдавить» из человека здоровье. Пациент — не кукла, которую можно надувать и спускать. Очень жалко, что некоторые наши врачи, забыв о школе великого физиолога Ивана Павлова, также повелись на моду. Совсем другое дело — аутостволовые клетки, то есть взятые из тканей самого пациента. Думаю, их имплантация сможет эффективно помогать больным с тяжелой неконечной стадией сердечной недостаточности, а также хирургам — в борьбе с серьезными последствиями послеоперационных инфекций, большими раневыми процессами. Но надо, чтобы этим занимались системно — по общегосударственной программе, а не от случая к случаю в разных институтах и клиниках. Ведь программа потребовала бы и определенных профессиональных и юридических прерогатив для врачей, использующих такой метод. Повторюсь, речь идет именно о собственных клетках пациентов и ни в коем случае — об эмбриональных, получаемых в абортариях. Кроме этической неприемлемости, последний вариант, с чисто биологической точки зрения, чреват заражением чужими болезнями, генетическими отклонениями.

культура: В качестве перспективного медицинского хай-тека часто называются нанотехнологии, лазеры и ультразвук. Недавно в Израиле была проведена уникальная операция: стентирование коронарной артерии с использованием растворяющегося стента. Насколько Вы интересуетесь новыми веяниями?
Акчурин: Стараюсь отслеживать все новинки и тренды. Ультразвуковое направление в разных областях медицины было сильно развито в СССР. Еще в 1972 году была присуждена Госпремия за использование ультразвука при «сварке» костей. Одним из соавторов этого метода был известный ректор Первого меда Владимир Иванович Петров. Ультразвуковые волны сегодня пытаются использовать и для разрушения тромбов в сосудах. Так же, как и вибрацию, лазерные импульсы. Но здесь все гораздо сложнее: раздробить тромб — это полдела, нужно предотвратить дальнейший тромбоз. Ведь тромб оседает на поврежденную стенку сосуда, и необходимо как-то подлечить ее, чем-то «замазать». У нас в свое время с Владимиром Торчилиным (известный ученый-биохимик. — «Культура»), возникла интересная задумка — переносить меченные радиоактивным железом молекулы гепарина (вещество, препятствующее свертыванию крови) в точку, где сшит сосуд, и удерживать их там некоторое время магнитом снаружи тела. Идея была отличная! Уверен, она была бы воплощена в жизнь, если бы наши реформаторы не развалили науку, и в частности торчилинскую лабораторию в 90-х. Он вынужден был уехать в Штаты. К сожалению, сам я воплотить эту идею не могу — нужна хорошая экспериментальная база, госпрограмма исследований.

культура: А каков нынче баланс между классическим шунтированием и стентированием? Доводилось читать в популярной прессе, что первый метод вот-вот уйдет в историю...
Акчурин: Мне как практикующему хирургу бывает забавно слышать такие «продвинутые» прогнозы. Понимаешь, что отдельные люди и человечество в целом способны ошибаться очень сильно. В политических и экономических сферах такие вот ошибки приводят к голоду и войнам. Поверьте: в кардиохирургии еще долго придется прибегать к ангиопластике сосудов, то есть расширению их с помощью стентов, а также к шунтированию, то есть созданию обходного пути для кровотока с помощью сосудов, вырезанных из другого участка тела (шунтов). Причем между использованием того и другого будет сохраняться нынешний паритет. Кстати, сегодня все чаще приходится иметь дело с больными, у которых в пораженных сосудах стоит уже много стентов, не справляющихся со своей задачей. Их приходится убирать вместе со всеми бляшками и пришивать шунты.

культура: Уменьшается ли сегодня в России разрыв между высокотехнологичной медициной в специализированных центрах и первичным лечебным звеном? Евгений Чазов утверждает, что эффективная работа на уровне районной поликлиники может снизить смертность в стране наполовину.
Акчурин: Я давно не контактирую с первичным лечебным звеном, работая в научно-исследовательском медицинском учреждении, поэтому не могу здесь дать качественную экспертную оценку. Евгений Иванович абсолютно прав, указывая на важнейшую не только терапевтическую, но и просветительскую роль районных врачей, на необходимость возвращения к массовой диспансеризации населения, успешно проводившейся в Советском Союзе. Никакой «семейный доктор», якобы по всем проблемам, не заменит профильных специалистов поликлиники. Кроме того, этот путь России совершенно не подходит как массовый. За каждой семьей врача не закрепишь. А вот советский институт участковых врачей надо возрождать в полном объеме. Надо признать, основная масса больных в специализированные центры поступает и сегодня по направлению из районных поликлиник. Для качественного улучшения этого процесса, на мой взгляд, давно назрела необходимость в создании электронной базы, где отражался бы рейтинг специализированных клиник, говорящий о том, какая из них лучше подготовлена к лечению тех или иных недугов. Причем список этот должен динамично меняться каждый год.

Кроме того, нужно усиливать в СМИ, особенно по центральным каналам телевидения, социальную пропаганду вреда курения и злоупотребления алкоголем.

культура: Каковы, на Ваш взгляд, главные риски отечественной кардиологии в контексте общих проблем здравоохранения? Что бы Вы при этом назвали явными достижениями?
Акчурин: В числе последних отмечу борьбу с артериальной гипертензией. Была всесторонне прослежена связь сосудистой гипертонии и целой цепочки катастроф в организме, которые приводят к инвалидности и к смерти. Здесь хорошо сработал союз между неврологами и кардиологами. Благодаря усилиям нынешнего министра здравоохранения Вероники Скворцовой в придачу к федеральным центрам сердечно-сосудистой хирургии появились чисто сосудистые центры, где на потоке проводится ангиография (контрастное рентгенологическое исследование кровеносных сосудов. — «Культура»), выявляются критические больные и выполняется первичная хирургическая помощь. Явным прорывом стало и заметное снижение смертности у детей с врожденными пороками, которое удалось достичь после строительства ряда современно оснащенных перинатальных центров.

Среди недоработок назвал бы, например, серьезное отставание России в лечении хронической тромбоэмболии легочной артерии. Это серьезное заболевание с высоким уровнем летальности. А в более широком плане много нерешенных проблем с лечением возрастного атеросклероза сосудов головного мозга, артериальной гипертензии, наконец, ишемической болезни сердца и мозга. 

Конечно, это общемировые заболевания, но в России вопрос стоит особенно остро: ведь народ у нас по-прежнему много курит и пьет, денно и нощно потребляет всевозможные жиры, нарушает любые режимы. Из-за санкций или по другим причинам, но импорт одного из самых вредных для сосудов жира — пальмового масла — ныне резко вырос. И это настоящая беда. Нужны драконовские меры, чтобы остановить эту тенденцию! Я в 90-е годы много оперировал на острове Маврикий, где пальмовое масло в ходу. Так вот, там я сталкивался с массовым атеросклерозом независимо от возраста и пола, связь которого с пищевым рационом четко прослеживалась.

культура: Медики сходятся во мнении, что в 90-х здоровье нации оказалось на угрожающе низком уровне. С начала нулевых ситуация постепенно выправлялась, но, увы, недавно глава Минздрава констатировала, что смертность в большинстве регионов вновь растет...
Акчурин: Ситуация действительно тревожная. Понятно, что разные слои населения испытывают большие стрессовые нагрузки, связанные с экономическими и социальными проблемами, нарастанием в мире политического напряжения. Как медик могу сказать, что нет альтернативы совершенствованию системы национального здравоохранения, увеличению и улучшению структуры его финансирования. Самое пристальное внимание надо обратить также на подготовку будущих врачей. Мы не имеем права допустить падения квалификации, которое, к сожалению, наметилось.

культура: Всего три года назад Российский конгресс кардиологов собрал одновременно президентов 14 европейских национальных кардиологических обществ. Звучали тезисы о «глубокой интеграции российской кардиологии в мировое профессиональное сообщество». Изменилась ли ситуация сегодня после активизации противоборства Запада с Россией?
Акчурин: Я уверен, что наши профессиональные и дружеские связи с зарубежными коллегами не пострадали и не прервутся. Говорю об этом уверенно, поскольку регулярно с ними общаюсь. Не почувствовал я никакого охлаждения отношений — ни в Лондоне на конгрессе Европейского общества кардиологов в этом году, не вижу этого и по своей переписке с американскими врачами.

культура: В середине 80-х годов Вы стажировались в США у самого Майкла Дебейки, хорошо знаете и европейскую медицинскую систему. Стоит ли у них чему-то учиться? В одном из интервью Вы признавались, что жить и работать в Америке Вам тогда не слишком понравилось...
Акчурин: Да мне и сегодня не понравилось бы в США: у них иное мышление, часто непривычные нам человеческие реакции. В профессиональном же плане — у них совсем другая медицина. В американских муниципальных клиниках откровенно мало специалистов по медицинским направлениям. У моей жены, например, возникла там острая пищевая аллергия с высыпанием на коже. Так вот, ее консультировал по этому поводу лор-врач, который по совместительству также считался аллергологом. Такая комбинация довольно далеких друг от друга специализаций не несет ничего хорошего. Что, собственно, и подтвердилось позже: супругу вылечили аллергологи из  2-го меда Москвы.

культура: Так у нас сегодня тоже сливают врачебные профессии, соединяют, «оптимизируя», государственные лечебные заведения. Зато рядом возникают коммерческие центры, где один медик может за хорошие деньги проконсультировать чуть ли не по всем болезням. А потом послать на аппаратную диагностику в те же специализированные государственные центры...
Акчурин: По-моему, это и есть та недопустимая коммерциализация здравоохранения, о которой говорил Владимир Путин на недавнем форуме ОНФ по медицинской тематике. Повторюсь, в СССР была фантастически эффективная система диспансерного наблюдения, которую надо возродить во что бы то ни стало. Речь идет о диспансеризации ревматиков, туберкулезников, язвенников, гипертоников, больных сахарным диабетом. Государство ведь за этим следило, выделяло средства; вот и казалось, что это само собой разумеется и так будет всегда. Ныне нам нужно, как в известном триллере, «вспомнить все». При этом мы должны понять, что западная подготовка врачей отнюдь не лучше той, что была у нас в Отечестве.

культура: В 1996-м Вы провели знаменитую операцию шунтирования Борису Ельцину. Считаете ли Вы ее своей вершиной или были и более значимые?
Акчурин: То, что мне доверили оперировать главу государства, стало, конечно, потрясающей удачей. Тогда собрался целый консилиум зарубежных консультантов — светил хирургии. Кроме Майкла Дебейки, был его помощник Джордж Нун, немцы Аксель Хаверик и Тортон Валерс. Все они очень помогли, но в особенности, разумеется, Дебейки. Что касается сложности операции, то были и потруднее. Я хорошо запомнил, как однажды пришивал обе кисти солдату, который потерял их, заснув на железнодорожных путях. Мне пришлось тогда, почти не отрываясь, просидеть, оперируя у микроскопа, 25 часов. В другой раз я пришивал семилетней девочке четыре пальца, отрезанные в пионерлагере хлеборезкой. Это была тончайшая работа! Представляете, насколько мне было приятно, когда она пришла уже 17-летней девушкой, держа этими пальцами огромный букет цветов! Была и пианистка, которую я оперировал в июне, а в августе она вышла на работу, и никто не узнал, что она лишалась пальцев. Эти операции положили начало другому подходу к коронарной микрохирургии в России. Однако, по совести говоря, отечественным приоритетом это нельзя назвать: мы внимательно изучали опыт китайских ученых 6-го народного госпиталя в Шанхае, которые первыми начали реплантацию кистей и пальцев.

культура: Помните, сколько всего операций Вы провели?
Акчурин: Недавно попытался подсчитать: получилось около 12 000. Некоторые из бывших моих пациентов периодически приходят — я чувствую, что у меня есть как бы огромная семья... 

культура: Какими профессиональными и человеческими качествами должен обладать хирург? 
Акчурин: Главным, кроме профессионализма, должно быть железное спокойствие. Даже в самых экстренных ситуациях ничего нельзя предпринимать, не обдумав. Если ты дашь пролезть в твое сердце страху, то не поможешь больному. Ну а тот, в свою очередь, обязан доверять лечащему врачу. И интересоваться своим здоровьем — то есть помогать тактике лечения. Конечно, нужны врачу и общая культура с образованностью — иначе он не сможет стать сильным мастером своего дела. Могу, правда, признаться, что ходить в театр, смотреть кино, читать художественную литературу удается не часто: работа хирурга такова, что к концу дня сил не остается почти ни на что.

культура: Имеет ли для Вас какое-либо значение вера? Ведь врач постоянно сталкивается со страданиями, смертью. Пытались ли Вы найти дорогу к Богу?..
Акчурин: Пытаюсь постоянно, стараюсь понять для себя это измерение. Не могу сказать, что точно определился. Скорее, нахожусь в процессе.

культура: Чем Вам представляется человеческое сердце — просто насосом или вдобавок вместилищем некой духовной субстанции?
Акчурин: Насчет «вместилища» не знаю, но сам чувствую: сердце — божественное создание. Сила и способность этого «насоса» переносить запредельные нагрузки и потрясения просто изумляют. Что-то есть в этом органе, что превосходит известные нам физиологические характеристики. Разумеется, я говорю о сердце, интегрированном в сложнейшие системы регуляции всего организма. Это относится не только к человеку. Поистине внутренняя «инженерия» любого живого существа достойна восхищения!

культура: Ренат Сулейманович, Вы — состоявшийся человек, явно оставивший след в истории страны и в личной биографии тысяч людей. Есть ли какая-то цель, которую считаете еще не достигнутой?
Акчурин: Цели рождает текущее время. Каждый раз, когда иду в операционную, я знаю, что меня ждет совершенно уникальная работа. Из этого возникает цель — спасти конкретного человека. Я знаю, что могу помочь, когда у пациента поражены сразу несколько систем и предстоит комбинированная операция. С удовольствием работаю в одной команде с онкологами, когда одновременно удаляется опухоль и оперируется сердце. Разумеется, я бы хотел заглянуть в будущее, когда удастся вырастить или сконструировать сердце-трансплантат. Но это, скорее, мечта. А более реальной целью для меня является та, чтобы мои внуки пошли вслед за мной по медицинскому пути. Дети, к сожалению, выбрали другие профессии... Но насильно толкать их в хирургию тоже не буду — пусть сами выберут судьбу и призвание.