Андрей САМОХИН

09.09.2015

Нынешний год богат на юбилеи и события в отечественной трансплантологии. Полвека — первой пересадке почки, 25 лет — аналогичной операции с печенью. Летом же были приняты парламентариями, а затем подписаны президентом изменения в закон «Об основах охраны здоровья граждан в РФ», открывающие новую страницу в посмертном, в том числе детском, донорстве. Еще во время обсуждения поправки вызвали протесты части общества. 

О выдуманных и реальных болевых точках отрасли мы беседуем с директором ФНЦ трансплантологии и искусственных органов им. академика В.И. Шумакова, главным трансплантологом Минздрава РФ Сергеем ГОТЬЕ.

культура: Эксперт комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей иеромонах Димитрий (Першин) предложил ввести в стране добровольную «карточку посмертного донора» — как вкладыш в паспорт. По его мысли, такая форма станет разумным компромиссом между презумпциями «несогласия» и «согласия» на посмертное изъятие органов. Именно последняя, кажется, вызывает наиболее ожесточенные споры в обществе? 
Готье: Ныне в РФ действуют несколько актов, касающихся констатации смерти, волеизъявления покойного о донорстве и должного отношения к телу умершего. В законе о трансплантации 1992 года была подтверждена работавшая в СССР презумпция согласия. То есть, если нет ясно выраженного запрета человека или его родственников, то органы после смерти могут быть изъяты. Сохранилась она и после нынешних поправок. Все мои коллеги, которым ежедневно приходится смотреть в глаза людям, чья жизнь зависит от донорских органов, убеждены — это правильно. 

Что касается «карточки согласия» отца Димитрия — то идеологически это полезный шаг, но она должна быть где-то зарегистрирована. Нужен официальный регистр, где добровольные потенциальные доноры будут отмечены, что сделает процесс добровольного посмертного изъятия органов эффективно работающим в масштабах страны. Пока же добровольное донорство не стало массовым, надо совершенствовать существующую систему. Слава Богу, летом лед тронулся: приняты долгожданные поправки к закону «Об основах охраны здоровья...», выделены бюджетные средства, которые позволят материально мотивировать лечебные учреждения сохранять органы после смерти человека. Важно, что, благодаря утвержденной инструкции по констатации смерти мозга мы с 1 января 2016-го теоретически сможем работать и с детскими органами, разумеется, с согласия родителей.

культура: А есть ли альтернатива трансплантологии как таковой? 
Готье: Совсем недавно медикаментозно побежден гепатит С, считавшийся неизлечимым. Приводя очень часто к циррозу и раку печени, этот недуг дает огромное количество «очередников» на пересадку. Через некоторое время число таковых будет снижаться во всем мире. Если взять сердце, то во многих странах и у нас, в том числе активно занимаются созданием искусственных устройств, заменяющих его при сердечной недостаточности. Есть промежуточные результаты по выращиванию сердца мышей из стволовых клеток. При всем нынешнем несовершенстве этих путей, думаю, через 10–20 лет они могут привести к полноценной альтернативе пересадке. Кстати, наш центр стал разработчиком первого в России искусственного левого желудочка сердца. Сейчас его уже начинают ставить больным в некоторых городах. Резюмирую: трансплантология будет постепенно вытесняться другими методами, но на сегодня для сотен тысяч землян это единственная надежда на продление жизни.

культура: Ваши оппоненты, особенно в контексте последних поправок, утверждают, мол, мотивированные реаниматологи могут заведомо «не усердствовать», возвращая к жизни «ценного» донора...
Готье: Аргумент совершенно неграмотный. Чтобы получить нормальный орган, пациента нужно очень хорошо лечить даже при подавляющей вероятности летального исхода. В донорском материале должно сохраняться полноценное кровообращение и после констатации смерти мозга. Это попросту исключает намеренное «недолечивание» в реанимации. Возникает даже такой парадокс для неспециалистов: мозг уже не работает, но тело еще продолжают лечить... 

Считаю, в этом году в стране произошло эпохальное событие — поддержание некоторых функций организма, несмотря на диагностированную клиническую смерть, признано медицинской деятельностью. Соответственно, тяжелейший труд врачей, занимавшихся этим на чистом энтузиазме, будет, наконец, оплачиваться. Кстати, о детском посмертном донорстве: обязательность испрошенного согласия родителей установлена законом. Таким образом, полностью снимается тема возможности «разбора на органы» умерших сирот из детских домов.

культура: Недавно в прессе выплыл скандал с «несанкционированным» изъятием органов 19-летней студентки Алины Саблиной, скончавшейся в больнице после ДТП... 
Готье: Скандал был раздут из-за элементарного незнания закона. Ведь в нем не прописано, что врачи обязаны сообщать родственникам умершего об изъятии органов после констатации смерти. Именно поэтому тем отказали в возбуждении уголовного дела. Но, с другой стороны, посудите сами: умер близкий человек, а врач, сообщая о трагедии, предлагает сокрушенным родичам сию же секунду определиться — изымать ли из трупа органы. Да может ли человек в таком состоянии что-то решать? Кроме того, в большинстве случаев, найти родственников и взять у них письменное согласие — дело не одного дня, а порой это вообще невозможно. 

Нормальный подход к проблеме донорства в США: при оформлении водительских прав (а их там получают чуть ли не поголовно) разрешение или запрет на посмертное донорство собственных органов помечается особым значком. Я согласен далеко не со всем, что происходит за океаном, и чем дальше — тем больше. Но именно такая традиция дает им ежегодно 26 случаев посмертного изъятия органов на миллион населения. Что обеспечивает примерно 20 000 трансплантаций в год. Сравните: у нас подобных операций проводится полторы тысячи в год, при соответствующих цифрах изъятия органов чуть более трех на миллион. И это при действующей презумпции согласия! Даже в соседней Белоруссии аналогичный показатель равен 18. Выходит, люди там относятся друг к другу более... братски, что-ли. 

культура: А россияне? 
Готье: А россияне, извините за правду, — в большинстве случаев негативно, порой даже по-жлобски. Это и есть главная проблема развития трансплантологии в нашей стране. Соотечественники просто не хотят понимать, что, отказывая, они лишают надежды на жизнь нескольких сограждан. По-христиански, да и просто — по-человечески ли это? Не думаю. К сожалению, ни государство, ни Церковь, за исключением отдельных ее представителей, до недавних пор не занимались разъяснением этического смысла донорства. А ведь делать это надо начинать, чуть ли не с детского сада, как в европейских странах.

культура: Ну, в Европе много чему с детского сада учат...
Готье: Согласен, далеко не все надо перенимать, да и для донорства нужно находить слова и понятия не «заемные», а укорененные в национальных смыслах. И такие есть. В этом году государство, похоже, повернулось лицом к проблеме общественной пропаганды донорства. И наша Церковь начинает, наконец, более определенно высказываться на эту тему.

культура: Вообще-то в «Основах социальной концепции Русской православной церкви» давно записано, что трансплантация органов на основе волеизъявления человека — проявление христианской любви.... 
Готье: Конечно, я знаю об этом и считаю Русскую православную церковь, равно как и другие традиционные конфессии, союзниками. Но, к сожалению, некоторыми СМИ как бы от лица верующих до сих пор транслируется немало вредных вымыслов относительно нашей работы. Страшилок столько, что не успеваешь на них реагировать.

Часть ужасных сценариев, высказываемых «экспертами», не знающими сути дела, вызывает стойкую оскомину у профессионалов. Ибо противоречит простым реалиям. Например, «выращивание» богатыми злодеями будущих органных доноров «под себя». У донора и реципиента должны совпасть масса показателей. Есть закономерность: из 17 000 землян только одна пара полностью совместима для пересадки. На практике не больному подбирают орган, а для уже изъятого органа ищут подходящего реципиента. Этим занимается Московский координационный центр органного донорства с единой автоматизированной онлайн базой изъятых органов и людей, ждущих пересадки. Создан он был благодаря московскому департаменту здравоохранения; в остальной России ничего подобного пока нет.

культура: Но ведь международные «черные трансплантологи» — это не байки!
Готье: В Косово во время противостояния с сербами человеческие органы действительно преступно изымали, как показало расследование ООН. Есть косвенные сведения, что подобное варварство совершалось и в прошлом году на Донбассе. Но в обоих случаях налицо были война и государственный хаос. В России же сегодня каждое изъятие фиксируется и протоколируется многократно: никаких частных клиник, криохранилищ, путей подбора реципиентов и транспортировки просто не существует. В нашей стране осуществлять такую деятельность тайно просто нереально. Кстати, в СССР одно время действовал договор со странами СЭВ об обмене органами. Но эти потоки были столь минимальными, что проект лопнул сам по себе. Может ли подобный договор возникнуть в рамках ЕАЭС или БРИКС? Теоретически — да, но это дело отнюдь не завтрашнее.

культура: Не является ли ползучая коммерциализация медицины причиной недоверия к трансплантологии? Так, резкую критику в СМИ вызвала аккредитация в мае Минздравом РФ сети коммерческих индийских клиник Fortis, специализирующихся на пересадках органов, как официального партнера российского государства. Что это — санкция на трансплантационный туризм?
Готье: Коммерциализации в этой сфере ни в коем случае нельзя допустить — ни законодательно (как сейчас и есть), ни даже на уровне дискуссий. В 2008 году большинством стран, развивающих у себя трансплантологию, была принята «Стамбульская декларация», одним из главных принципов которой стало развитие органной самодостаточности. То есть, дабы не подвергать граждан соблазну продать за границей, например, свою почку. Или наоборот, поехать в расчете на чужой орган в зарубежную коммерческую клинику, что и называется трансплантационным туризмом. 

Россию на ту встречу официально не пригласили, но наше профессиональное сообщество добровольно следует принятой декларации. Скажем, ни в одной отечественной клинике не производят коммерческую пересадку органов иностранцам. Хотя закон этого не запрещает. Это этическая аксиома! Если в России донорской «российской» же почки ждут около 17 000 наших сограждан, то почему богатый «зарубежник» должен получить приоритет? Пока я занимаю свою должность, такого не будет. 

Что касается индийских клиник, то ситуация здесь следующая. Россияне имеют полное право отправляться за рубеж за медицинской помощью, которая не может быть оказана им дома. Например, до нынешнего дня — пересадка сердца детям. Более того, государство даже обязано направлять их туда. Почему Индия? Да очень просто: там квалифицированные медики, качественные клиники и... высокая детская смертность. Надеюсь, что с развитием российской трансплантологии, в том числе ее «детского» направления, вынужденная необходимость подобных партнерств отпадет. 

«Органный ресурс» — это национальное богатство, причем из тех, которыми не торгуют ни при каких обстоятельствах. Это однозначно зона ответственности государства. В этом смысле новый закон, принятый летом, а также Государственная программа развития здравоохранения до 2020 года — долгожданные шаги к трансплантационному суверенитету России.