С Ниной так и познакомились. Шла мимо: на лавочке под резным окном сидит женщина, никуда не торопится, от непогоды не прячется. Спросила, как жизнь, она в ответ счастливо засмеялась:

— Да красота! Белыми по самое горло опузатились — насолили, насушили. Ведер шестьдесят набрала, а туристы мои так и поболе увезли. Хочешь, и тебе прям щас наберем? Лисичек еще море.

Но какие грибы? Второй день идет занудный дождь, весь городок похож на размокший пряник. Хочется не в лес, а поближе к русской печке.

Печка у Нины нашлась. Веселая такая печура посреди комнаты, разукрашенная диковинными птичками. Лежанка широченная, 5-6 туристов укладываются разом, находившись по лесу, прогревают косточки. За это Нина берет с них по 800 рублей в сутки, включая собственные услуги по сопровождению на грибные места, а также завтрак и ужин из того, что там набрали. Подмигивает: бизнес хоть маленький, но свой. Многие в Городце теперь так промышляют, приваживая туристов. Зато красные, желтые и зеленые птички на ее печке радуют глаз гостей совершенно бесплатно.

— Да это Колька, младший мой, балуется, — опять смеется Нина. — Стаю, что мне до пояса, рисовал еще карапузом, лет с трех, все, что выше, — в младших классах. А сейчас он уже до потолка достает, того гляди, угнездит там какую-нибудь Жар-птицу.

Нина хотела сделать из младшего резчика по дереву, ножички подсовывала, топорики. Старший сын Женя именно по этой части и пошел — наличники делает, вырезает на досках разные сцены для интерьера. Уважаемый мастер, и зарабатывает дай бог каждому. А Коле топорик — только для того, чтобы разукрасить топорище. Строгать, тесать ему неохота.

— К нам специалист приезжал из Нижнего, — рассказывает Нина. — Посмотрел Колькину мазню, выносит вердикт: это старинная городецкая роспись, примерно XVII век. Мне, конечно, такая древность польстила, но истина дороже. Говорю эксперту: наш дом, хоть и постарше Октябрьской революции, но все же не такой лохматый, чтобы в нем сохранилась печка из XVII века, да еще раскрашенная акварелью из соседнего супермаркета. А он мне: ну, тогда вам вдвойне повезло, у Коленьки проснулись гены от какого-то талантливого прапрапращура. Перерыли родословную до седьмого колена — воины в роду были, судостроители были, даже разбойника нашли с большой дороги, а рисовальщики не водились...

Дальнейшие поиски пришлось прекратить, у Нины муж ревнивый. Короче, подходящий генофонд для талантливого Коленьки так и не нашли, живет самородком, расписывает печку в манере семнадцатого века.

Что интересно: пока Городец был обыкновенной депрессивной глубинкой, по скорости экономического падения догоняющей Эвенкию, гены предков беспробудно спали у 90% населения. Жизнь вообще вяло тянулась. Повсюду так в малых городах России, где стареющее население и всего одно «градообразующее» предприятие, готовое испустить дух от малейших колебаний на финансовом рынке. В Городце, правда, предприятие было не одно, но для властей это, скорее, не плюс, а минус, потому что надо изобретать гораздо больше экономических подпорок и выдумывать антидепрессанты для тех, кто уже потерял работу или готовится к этому. В кризис 2008 года безработица могла накрыть Городец с маковкой. Но чума прошла стороной. Некоторые ее даже и не заметили, потому что Городец как раз переживал второе рождение, то есть из провинциального захолустья превращался в туристический центр с уникальными народными промыслами и памятью об Александре Невском, который именно здесь окончил свое земное существование, возвращаясь из Золотой орды.

У них тут всегда было много чего хорошего. Например, городецкая топорная игрушка, широко известная в России с ХVII века, а в простых семьях Нижегородской губернии еще раньше — со времен царя Гороха. Каждый глава семьи с помощью топора и ножа мог легко изготовить из баклушки куклу для маленького ребенка. У папаш из других местностей руки, видать, были приделаны не так, потому что на ярмарках кукол со стесанным лицом пару веков разбирали влет, как и игрушечные кроватки, и тележки с колесиками. А уж когда городецкие мастера освоили деревянных коней, парами и тройками запряженных в тарантасы, да еще и стали ярко разрисовывать их, ценились такие игрушки, как настоящее произведение искусства. Для сравнения: батон хлеба на рубеже XIX — XX веков стоил 4 копейки, бутылка «казенной» водки — 40 коп., рубаха выходная — 3 рубля, сапоги яловые — 5, патефон — 40, гармонь — 7 руб. 50 коп., а за коняшек давали десять целковых.

Игрушечное баловство оказалось для крестьян очень прибыльным делом. На этом промысле поднимались целые семьи и делали состояние городецкие купцы, хотя, казалось бы, на Волге им и так было чем заняться. Кораблестроением, например. В этом они тоже преуспели, причем настолько, что Петр I пригласил их для строительства флота. А к Николаю II они запросто ходили сами — с 25-килограммовым пряником «секретного» местного производства. Подношение было милостиво принято и откушано, а вот пряничную доску, которая выдавливала на прянике узор в виде двуглавого орла, государь почему-то не взял. Купцы сфотографировались наперевес с ней и тем самым сделали широкую рекламу не только городецкому прянику, но и единственному в России производству пряничных досок.

Съемные прялки с узорчатыми донцами, а то и с многолюдными сценами из городской жизни тоже делали только в Городце. Их давали в приданое дочерям, дарили любимой девушке, чтобы не скучала на посиделках. В советское время орудия женского закрепощения массово выбрасывали на свалку, а вот на донца рука не поднялась, во многих домах они висят на стенках вместо картин.

Слава Богу, что вслед за прялками в Городце не извели еще и купеческую недвижимость. Было дело, покушались — искали клады. Находили. Ничего интересного — раскрашенные петухи да качалки, этого добра у каждого в сарае полно. Золото-бриллианты ни разу не попадались — городецкие купцы не скопидомничали, а сразу пускали нажитое на благо родного города. Купцу Плеханову, видать, что-то помешало заняться благотворительностью. В его доме, отстроенном незадолго до революции, спустя сто лет, в 2010-м, обнаружили заначку — кучу царских денег, кассовый аппарат, замки, печные крышки и другую утварь, включая сосуд для глинтвейна. Хватило на целый «музей добра» ( в смысле — музей имущества). Горожанам больше нравится другой смысл. Поэтому в музеи (их в Городце аж 6 штук) тащат все, что откопали у себя дома — утюги, весы, безмены, старинную вышивку, глиняные свистульки, игрушки, которыми забавлялись несколько поколений детей. Дарение оказалось так заразительно, что даже начальник УФНС по Нижегородской области Николай Поляков презентовал Городцу свою коллекцию самоваров — 400 штук.

Старинные особняки составили целый музейный квартал. Если не читать таблички с названием улиц, то полное ощущение, что в центр города вернулся XIX век. Но таблички, конечно, отрезвляют: «улица Ленина», «набережная Революции»… На одной из улиц с советским именем несколько лет назад установили памятник купечеству России.

— Многие думают: черный юмор, а это политика, — со значением сказал корреспонденту «Культуры» местный оппозиционер Сергей Игнатьевич. — Они даже Александра Невского разместили на набережной Революции!

Похоже, это самая серьезная претензия к властям за последние пять лет. Больше, вроде, и придраться не к чему: власть, развернувшись с туризмом, выбила у недовольных все козыри. Ведь это еще уметь надо, чтобы сделать захудалый городишко с 30-тысячным населением культурно-историческим центром. Но, правда, и в «активе» у города было много чего — 860 лет бурной истории, народные промыслы, монастыри и храмы, живописная природа, судоходная Волга. Спасибо властям уже за то, что догадались: доставшееся наследство — не тяжкое обременение для городского бюджета, а перспективная точка для его наполнения.

Сейчас в Городец приезжают по 300 тысяч туристов в год, 200 теплоходов, 3500 автобусов. Создано 1140 новых рабочих мест, налоги от туриндустрии достигают 37 миллионов рублей. Гостиницы на каждом шагу — семь в городе, десять — в районе, не считая спальных мест в частных домах. В музеях толкотня, за топорными игрушками давка. Кто бы мог подумать, что в век электронных игр раскрашенный петух и примитивная каталка будут востребованы так же, как и двести лет назад.

— Идея пошла от народа, — настаивает резчик Алексей Любушкин, не желающий отдавать властям первенство по переустройству Городца. — Деньги, конечно, они нашли — ну там дороги, благоустройство, ремонт, пятое-десятое. А старые промыслы — наше дело. Людей как прорвало: лепят, пилят, коняшек разрисовывают. Мне вот уже за шестьдесят было, сроду никаким творчеством не занимался, а тут взял инструментик, корягу березовую чик-чик — и получились у меня две черепахи в обнимку. Вошел во вкус, любую композицию из горбыля делаю. Корреспондента «Культуры» до глубины души поразила история Натальи Смирновой — известной в Городце бизнес-леди. Женщина пришла на экскурсию в «Город мастеров» (это такой терем на набережной, где умельцы прямо на глазах творят поделки, именуемые городецкими народными промыслами). Так вот, пришла, а там известная мастерица лепит из глины свистульки.— Я эту глину-то первый раз в жизни увидела, помяла, дырки проделала и дунула — свистит! — сама себе удивляется Наталья. — И все, меня как будто озарило.

В результате этого озарения она бросила бизнес, подучилась у мастерицы, а затем и превзошла ее. Потому что у наставницы свистят только скромные птички, а у Натальи — разнаряженные в пух и прах козы.

От такого хеппи-энда в голову лезли всякие подозрения насчет самобытности городецких промыслов, продолжения старинных традиций и все такое. Хотя мысль о пробудившихся генах все-таки успокаивала.