Ольга НИКОНОВА

21.06.2013

Российский дебют с говорящим названием «Иуда» украсит основной конкурс 35-го Московского кинофестиваля. То, что Иуда — вор, предатель, дурной человек, знают даже дети. Однако в 1907 году модный писатель Леонид Андреев попытался реабилитировать христопродавца. А спустя 105 лет нашумевший некогда текст экранизировал молодой режиссер Андрей Богатырев.

культура: Уже более века интерес к повести не ослабевает, однако никто из кинематографистов за нее не брался. Почему Вы обратились к андреевскому сюжету?

Богатырев: Стремление к сути. Многие люди, как и 2000 лет назад, не стараются приблизиться к истине, всю жизнь руководствуются формальными установками. Прочитав много богословской литературы, апокрифов, философских сочинений, посвященных этому персонажу, я полюбил Иуду. Фильм о нем был придуман в период учебы во ВГИКе, пять лет назад, на семинарах историка русской литературы Валерия Ильича Мильдона. Он не только обратил внимание на любопытное произведение, рождающее много противоречивых мыслей, но изменил мое восприятие литературы, интерес к которой загубили в школе. Делать прямую экранизацию не было смысла. Андреев настолько опередил свое время, что его идеи современны и сейчас, он открыт интерпретациям, и я вступаю с ним в полемику. Мое кино — не лобовая экранизация, а «фильм по мотивам…»

культура: Автор повести предложил психологический анализ евангельского сюжета и фактически оправдал предательство Иуды. Он показал его умным, хитрым человеком, который понял, принял и полюбил Христа, но решил проверить, так же ли верят Иисусу другие, готовы ли отдать за него жизнь. Предав, Иуда до последнего надеялся, что хоть кто-то заступится за Спасителя. Этого не случилось. Значит, все лгали, когда клялись Христу в любви. Визуализируя андреевский образ, Вы неизбежно изменяете сложившееся представление об евангельском Иуде.

Богатырев: Каждый должен решить сам для себя, что это за фигура. Искусство в данном случае может лишь подтолкнуть к определенным переживаниям и размышлениям. Только в постоянных сомнениях по поводу своей личности может появиться в человеке понимание того, что он не пуп Земли.

культура: Почему на роль Иуды утвердили именно Алексея Шевченкова?

Богатырев: Он — парадоксальный актер, умеющий органично интерпретировать любой текст, присваивать его себе. У нас и проб-то не было — поговорили, и из нескольких претендентов я выбрал его. Алексей не сыграл, а прожил эту роль.

культура: Назовите лучший, на Ваш взгляд, фильм о Богочеловеке.

Богатырев: «Последнее искушение Христа» Мартина Скорсезе. В нем режиссер попытался высказать свою, уникальную мысль о вере, о мироощущении на примере Христа. Антиподом для меня стал фильм «Страсти Христовы» Мела Гибсона, где основная проблема Иисуса — в том, что его сильно побили.

культура: Какой Христос у Вас?

Богатырев: Живой, не иконописный. Обычный человек, с грязными ногтями и зубами. Но держится особняком, соблюдая дистанцию. Это не канонический персонаж, оторванный от остальных людей. Христос — некая демонстрация Богом того, чего каждый из нас может достичь.

культура: Почему снимали не на Святой Земле, а на Мальте?

Богатырев: Чтобы абстрагироваться от Иерусалима и не попасть под его магию, избавиться от географической достоверности и навязанных стандартов. У нас и Голгофа — не гора, скорее, овраг. Важно не место, а история.

культура: Будучи музыкантом, Вы, должно быть, трепетно относитесь к музыке в своих картинах?

Богатырев: В «Иуде» я отказался от стилизаций под еврейскую музыку. Мне интересны современные мелодии. И молодой композитор Сергей Соловьев их написал. Авангардный автор Дмитрий Курляндский сделал интересные добавления, расширяющие границы восприятия некоторых моментов. Мы не стали перегружать фильм музыкой, давить на эмоции. В «Иуде» следовало соблюсти аскетизм и простоту.

культура: Чем теперь собираетесь заняться?

Богатырев: Делать зрительские картины, создавать новое пространство жанрового российского кино. То, что вижу на экране сейчас — двухэтажные квартиры, супердорогие машины, безумный гламур, — меня не устраивает. Люди так не живут, поэтому не ассоциируют себя с персонажами, засидевшими экраны страны. Самое время сформировать новую мифологию. Американцы свою создали. И уже непонятно — то ли они так живут, и поэтому это снимают, то ли наоборот. У нас жизнь и кино разделены. Следует их связать. Такое соединение приведет к гармонизации и гуманизации нашего общества.