Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

21.11.2022

Элла Давлетшина — не только известный режиссер и сценарист, но также бессменный лидер единственного за Уралом независимого Международного фестиваля документального кино «Встречи в Сибири», недавно отметившего 25-летие. «Культура» побеседовала с Эллой Хамзиничной о цифровой эпохе, конкуренции с игровым кино и режиссерской удаче.

— Сегодня популярны фильмы на стыке журналистики и документалистики — такая визуализированная Википедия. Это еще документальное кино или уже не совсем?

— Телевизионные фильмы теперь часто называют документальными, хотя обычно это неправильно. Потому что это по большей части не кино, а передача — пусть и хорошо сделанная. Ее можно смотреть затылком или включить с любого места, поскольку нет развития, кульминации — то есть сюжета. Это вообще особенность наступившей цифровой эпохи. Каждый может снять видео на телефон: дети с ранних лет осваивают цифровой язык. Но это все равно, как если бы дописьменный народ получил письменность, и тот, кто первым научился писать, назвал бы себя писателем. Да, цифровой язык доступен каждому. Но мы, например, говорим на русском языке, и что, смогли написать «Войну и мир»? Или «Выхожу один я на дорогу»? Или хотя бы небольшой рассказ? Так же и человек, складывающий «слова» на цифровом языке, автоматически не становится режиссером, а то, что он снял, не становится фильмом. Помню, как говорили у нас во ВГИКе после просмотра неудачного фильма: «Старик, кина нет». Считается, что сделать документальное кино очень просто: снять за два часа говорящую голову, потом на монтажном столе разложить кадры, сделать перебивки — виды природы, фотографии. В конце наложить музыку — и готово. Однако это еще не кино. Ведь документальное кино — это искусство говорить правду, причем слово «искусство» здесь — ключевое.

— Фестиваль документального кино «Встречи в Сибири», который вы возглавляете, недавно отметил юбилей. Тем не менее на фестивале звучали опасения, что он может стать последним. Почему?

— Честно скажу, мне казалось, что 25 — хорошее число, на котором все можно закончить. Мы начинали в пленочную эпоху, когда нужно было возить тяжелые банки с пленками из Парижа, Лондона, Берлина. Еще не был широко распространен интернет, и мы стали для наших зрителей светом в окошке. Фестиваль принадлежал определенному периоду истории. Так бывает с театрами — вспомните Таганку, она тоже целиком принадлежала своему времени.

И мне казалось, что наша эпоха тоже ушла. Впрочем, на середине нынешнего фестиваля произошел перелом — когда я вновь увидела зрителей. Часто залы были переполнены — некуда даже сесть. А на дневных, семейных сеансах, напротив, было немного зрителей, но зато приходил, например, папа с четырьмя детьми. Или студенты, которым мы показывали лучшие фильмы прошлых лет. Это были хорошие, настоящие зрители, ради которых стоило продолжать работать! В итоге я на один день исчезла со всех радаров и не спала целую ночь — потому что в Министерстве культуры заканчивался срок подачи фестивальных заявок на следующий год. А надо было сделать проект, фестивальную концепцию, ролик и презентацию: чтобы «Встречи в Сибири» смогли состояться в 26-й раз. Надеюсь, заявку одобрят. Думаю, роль фестиваля будет меняться — например, усилится обучающая функция. Ведь кто-то должен прийти нам на смену, влюбиться, как и мы когда-то, в документальное кино. Главное, мы решили, что будем продолжать.

— В рамках фестиваля прошел студенческий конкурс. Как вам уровень работ? Их авторы росли как раз в цифровой реальности.

— Лет восемь-десять назад вообще был какой-то провал, сплошная самодеятельность. А сейчас мы увидели профессиональные и искренние вещи. Умело сделанные — как визуально, так и с точки зрения выбора героя. Мы, кстати, не сразу ввели студенческий конкурс. Просто в какой-то момент поняли, что молодым авторам нужно показывать фильмы на больших фестивалях. Однако их туда не берут, поскольку работы еще немножко сырые, да и длительность всего 10 или 20 минут. А профессиональных студенческих конкурсов не так много.

— Сейчас говорят о том, что новое поколение предпочитает нон-фикшн, если речь о литературе — биографии, исторические книги. Как вы думаете, почему реальная жизнь кажется интереснее художественной?

— Это какой-то признак времени. Кстати, многие успешные игровые фильмы в России тоже сделаны на основе документальной истории. Мне самой интересен этот феномен. Возможно, люди ищут правду, человеческие истории. Ведь, как говорил Чехов, жизнь каждого из нас — сюжет для небольшого рассказа. А иногда — даже целой эпопеи. Особенно если речь об успешном человеке. Возьмите фильм Ирины Зайцевой «Русское рондо Наталии Шаховской». Вроде бы история лежит на поверхности — замечательный музыкант, обласканный премиями. А тебе показывают другие детали: как она жила в проходной комнате в коммуналке, как готовилась к конкурсу имени Чайковского, как ее, сироту, старались накормить, приодеть. Такой трудный, непростой путь.

— А молодым людям интересно документальное кино?

— Вы знаете, когда я сама была молода, меня постоянно приглашали сделать что-нибудь для молодых — и чтобы получилось побыстрее, побойчее, повеселее. Такой сложился стереотип. И я говорила: ну ведь я тоже молодая, а мне это не интересно. На рубеже XX-XXI веков я сняла фильм «Ретро» — о том, как ансамбль Александра Джагорова играет старые шлягеры в новосибирских парках, а пожилые люди танцуют. Мне хотелось дать портреты героев и их эпохи, а еще показать их умение быть счастливыми. Пусть у них есть лишь пятачок в парке, но это их жизнь, а сами они — красивые люди. Однажды мы показали этот фильм молодой аудитории, и после просмотра одна девочка вытерла слезки и сказала: «Мне теперь не страшно стареть». Значит, фильм действительно задел. Вообще документальное кино помогает преодолеть разрыв поколений, как и кинохроника, которой мы занимаемся. Возьмите наш город Новосибирск. Он расположен на Оби, и до 1955 года здесь был только понтонный мост. И у нас есть уникальные кадры: открытие коммунального моста через Обь. Мы видим множество людей — плохо одетых, но счастливых. Диктор говорит: «По мосту пошел трамвай» — и показывают вагон, облепленный мальчишками. Это само время в кадре! Нужно, чтобы сегодняшнему зрителю помогали подключиться к потоку времени, ощутить себя частью общей жизни. Ведь здесь жили его бабушки, дедушки, а теперь живет он сам. И если он не соотнесет свою жизнь с этим потоком, то совершит преступление против самого себя.

— Как вы выбираете героев для фильмов? Читала в одном интервью, что вас интересуют спортсмены — люди, умеющие преодолеть свои слабости.

— Кино начинается с того, что режиссер себе говорит — я хочу, чтобы это увидели другие. Мне интересна, прежде всего, история, сюжет. Однажды мы снимали тренировку по греко-римской борьбе, и я обратила внимание на 10-летнего мальчика. Ему кричали: «Давай, Ромео!» И мы сняли, как он разбегается и делает кувырок. Это был будущий двукратный олимпийский чемпион Роман Власов. Через 12 лет он поехал в Лондон и в первый раз стал олимпийским чемпионом. И что вы думаете? Когда понял, что победил, развернулся, разбежался и исполнил точно такой же кульбит, как в том маленьком зале в Новосибирске. Для документалиста подобные вещи, конечно, подарок судьбы. В итоге получился фильм «Роман Власов: кто следующий».

Или другой пример: потрясающий спортсмен, новосибирец Станислав Поздняков, четырехкратный олимпийский чемпион. Как-то раз мне нужна была девочка для съемок, и моя коллега по фестивалю Вика Холодова сказала: «Сейчас позову Настю с дочкой Соней». Я уже настроилась снимать, а они говорят: «Мы не можем, завтра улетаем. У нашего папы чемпионат мира в Петербурге». Так я познакомилась с семьей Станислава Позднякова. У него две дочки, Анна и София: последней тогда было 10 лет. Станислав в десятый раз готовился стать чемпионом мира, и никто не собирался запечатлеть его триумф. Тогда мы с оператором Володей Леонтьевым собрались и полетели в Петербург. Сняли, как Соня болеет за отца, кричит: «Давай, ты можешь!» И вот прошло несколько лет, и София Позднякова стала олимпийской чемпионкой, и уже Станислав Поздняков, председатель Олимпийского комитета России, болел за нее. В итоге история закольцевалась. Сейчас работаем над этим фильмом — правда, пока не имеем финансирования — но все равно снимаем.

— А как финансируется документальное кино?

— Господдержка у нас есть, Министерство культуры Российской Федерации выделяет гранты. Но нужно содействие на местах: чтобы региональные власти поддерживали документальное кино, как это делается, например, в Красноярске. Там принят отдельный закон о поддержке издательской деятельности и документального кино, и каждый год выделяются гранты: не по 100 тысяч рублей, а больше, порой по миллиону на фильм. Хороший фильм не сделаешь без экспедиций — представьте, в какую сумму они сегодня обходятся. Команда, транспорт, свет. Оплата работы съемочной группы, монтажера, гонорар композитору… В целом нужно как раз не меньше миллиона рублей. Конечно, есть фильмы, снятые телефоном в соседней квартире, и они тоже находят своего зрителя. Но если хочется качества для большого экрана — нужны деньги. Тем более, когда документальное кино вынуждено конкурировать с игровым, где совсем другие бюджеты.

Впрочем, молодая поросль документалистов ищет и другие источники финансирования — например, стриминговые платформы. В Москве есть замечательная студия «Амурские волны», в прошлом году мы показывали на фестивале их фильм «Дуров» — посвященный Павлу Дурову, основателю социальной сети «ВКонтакте» и мессенджера Telegram. Этот фильм создавался при участии МТС Медиа (производит контент для онлайн-кинотеатра Kion, принадлежащего МТС. — «Культура»). Вообще, в мире документальное кино обычно финансируется из нескольких источников, так что это направление тоже будет развиваться.

— Прокат документального кино может быть успешным? Сейчас вроде бы подходящий момент: большие западные студии не дают свои фильмы, и кинотеатры не знают, чем привлечь публику.

— Я по-прежнему не верю в прокат документального кино. Успех может быть только у масштабных проектов — вроде фильма «Да здравствуют Антиподы!» Виктора Косаковского. Мне ближе идея, о которой на «Встречах в Сибири» рассказал Павел Печёнкин, президент Международного фестиваля документального кино «Флаэртиана» и создатель «Пермской синематеки». Его проект социальных кинозалов уникален. Сегодня людям как никогда нужно, чтобы с ними разговаривали: для этого можно пойти в церковь или присоединиться к какому-нибудь сообществу. А можно поставить в сельских библиотеках хорошую аппаратуру и обучить человека — чтобы он стал модератором киновстречи, то есть куратором кинопоказов. Как известно, оркестру перед игрой нужно настроиться, вот и зрителю необходимо дать ключ для восприятия фильма. То есть сначала поговорить с ним и потом уже погрузить в темноту. Этот проект хорошо развивается в Пермском крае, где в последнее время открывались десятки кинозалов в год. Все показы для зрителей бесплатные: Министерство культуры Пермского края выделило на это деньги.

— На «Встречи в Сибири» приезжали участники из-за границы — почетным гостем фестиваля был даже голландский режиссер Йос Стеллинг. Какая сейчас ситуация с зарубежными контактами?

— Дружеские связи остались, от нас никто не отвернулся. Четыре года назад к нам приезжал французский режиссер Жером Диаман-Берже: привозил фильм о потомках участников французской киностудии «Альбатрос», организованной после революции русскими эмигрантами. Среди тех, кто снимал фильмы на «Альбатросе», был, например, Иван Мозжухин. Эта киностудия оказала огромное влияние на развитие французского кинематографа — ее архив лег в основу Французской синематеки. Жером Диаман-Берже приехал к нам, познакомился с племянником Андрея Тарковского Михаилом Тарковским, сфотографировался. Так вот, на днях он опубликовал старый снимок с фестиваля с подписью: «Я мог бы сейчас встречаться с друзьями в Сибири. Верните мне это!».

А в 2010 году к нам приезжал Алан Хейм, киномонтажер, лауреат премии «Оскар» за фильм Боба Фосса «Весь этот джаз». Как сейчас помню: Алан спросил, сможем ли мы ему купить билет на самолет в бизнес-класс. Я написала, что такой билет — весь бюджет фестиваля, поэтому, извините, решайте — прилетите или нет. В итоге он прилетел из Лос-Анджелеса и дал бесплатный мастер-класс по монтажу. И мы подружились. Ведь фестиваль — не просто конкурс, где выбирают победителей. Это площадка, задуманная для того, чтобы мы становились друзьями и партнерами.

— Как вы, родившаяся в Москве, оказались в Сибири?

— Сначала я в 1982 году переехала в Красноярск. Мы с мужем тогда работали на Вологодском корпункте Ленинградской студии документальных фильмов — лучшей студии страны. Обком партии почему-то не дал нам снять фильм про Батюшкова — уроженца Вологды. И тут нам сказали, что в Красноярске открывается филиал Свердловской киностудии. Ну и мы поехали в Сибирь. Когда я прибыла в Красноярск, на Ленинградской студии запустили съемки фильма по моему сценарию — про Виктора Петровича Астафьева. Фильм вышел, получил хорошую профессиональную оценку. Это был вообще первый фильм об Астафьеве. И однажды мне позвонили: сотовых телефонов еще не было, вызвали на телефонную станцию. Я думала, это подруга из Новосибирска, но услышала ясный четкий голос: «Здравствуйте, это Алла Ивановна Мамонтова, я вас беру на студию». Так я попала на Западно-Сибирскую киностудию. Вскоре студия переехала в новое здание, где был шикарный зал перезаписи, прекрасная проявка, монтажные. Но главное — замечательный коллектив. Не было дня, когда я не хотела бы пойти на работу.

А потом студию закрыли, здание вместе с землей в 2015-м продали. Мы вывезли оттуда в наш Музей документального кино все, что смогли, — стол, за которым мы монтировали, камеры. Хожу, поглаживаю их и думаю — ну, вот здесь мне хорошо.

Вообще новосибирский Музей документального кино — единственный в мире. Мы привезли из Москвы уникальную хронику — например, первое исполнение Утесовым и его ансамблем «Жди меня» в Новосибирске в 1942-м. Музыку написал Евгений Горбенко, впоследствии — главный хормейстер Новосибирского театра оперы и балета. Сейчас оцифровываем «Сибирь на экране» — киножурнал, первый выпуск которого вышел в 1928 году. Вообще съемки кинохроники были великим делом. В Свердловске делали «Советский Урал», в Ленинграде — «Наш край», «Сибирь на экране» охватывал Западную Сибирь… В год выходило 48 номеров, то есть сюжеты выпускали почти каждую неделю. Один экземпляр обязательно отправляли в архив. Это сильно упрощает жизнь нынешним документалистам: многое можно найти в архиве. Сегодня кинохронику уже не снимают — не понимают, зачем она нужна, ведь есть телевидение. Однако, во-первых, телевидение делает сюжеты для своих задач. И во-вторых, попробуй получи к ним доступ. С государственным архивом все просто: заказал, заплатил за оцифровку, получил уникальные кадры. Но есть надежда, что ситуация начнет меняться. В прошлом году в объявлении о конкурсе Министерства культуры в области документального кино я увидела строчку «Кинолетопись». Это порадовало. Ведь если бы я, например, не снимала для киножурнала, то не было бы уникальных кадров тренировки юного Ромы Власова. Ну и не получился бы фильм.

Элла Хамзинична Давлетшина родилась в 1947 году в Москве. Окончила филологический факультет Ленинградского университета, затем — сценарный факультет ВГИКа. Режиссер-документалист, сценарист, продюсер. Фильмы Эллы Хамзиничны не раз удостаивались дипломов и наград фестивалей, в том числе международных. Картина «Есть ли жизнь на Земле?» получила главный приз «За лучший документальный фильм» на фестивале в Венгрии в 1996 году и специальный приз жюри международного фестиваля «Дакино» (Румыния). Фильм «Ретро» в 2002-м получил главный приз на международном фестивале в Дьоре (Венгрия). Директор Международного фестиваля документальных фильмов «Встречи в Сибири» (проходит при поддержке Министерства культуры РФ), руководитель Дома документального кино Музея Новосибирска. Живет в Новосибирске.

Фотографии: Сергей Ясюкевич, Александр Брежнев (на анонсе). Предоставлены Эллой Давлетшиной