08.06.2022
Креативным продюсером Свердловской киностудии стал Евгений Григорьев — режиссер-документалист и вице-президент Гильдии неигрового кино и телевидения России (2013-2016). Также в прошлом году на фестивале «Кинотавр» Евгений представлял свой первый игровой полный метр — фильм «Подельники», получивший приз имени Олега Янковского «За лучшую мужскую роль» (Павел Деревянко).
— Евгений, вы родились в Свердловской области и о знаменитой киностудии не могли не знать. Какой вы ее себе представляли в детстве?
— Ни в детстве, ни в подростковом возрасте я о киностудии даже не слышал. Я жил в деревне и впервые оказался в большом городе только в девять лет. В кино же я попал благодаря бальным танцам. Моя мама преподавала немецкий язык, и мы с ней вместе участвовали в конкурсе «Учитель года». А там за первое место давали цветной телевизор, а за второе — видеомагнитофон «Электроника». В финале надо было станцевать вальс, поэтому я молил силы небесные, чтобы мы станцевали не слишком хорошо — иначе бы нас сделали первыми. К счастью, мои молитвы были услышаны, мы стали вторыми — и у меня дома, в нашей глуши появилась заветная «Электроника».
Это была такая диковина, как если бы сейчас на моей крыше стоял личный вертолет! Я залпом пересмотрел 92 фильма, сюжет каждого записал в тетрадку, а потом понял, что надо что-то менять. Пошел к педагогу по бальным танцам и сказал, что нашему городу Тавда не хватает ток-шоу, сделанного по примеру «Темы» с Владом Листьевым, и что я мог бы такую программу вести…
— И вам это удалось?
— Да что вы, мне же было 16 лет! Но меня не прогнали, чему я до сих пор удивляюсь, а предложили сделать сюжет в новостях. Так я сначала стал внештатным журналистом, а после школы сумел поступить на журфак Уральского университета. И вот только тогда я впервые попал на Свердловскую киностудию, куда мы приезжали снимать репортажи. А чуть позже я начал сбиваться с пути истинного, все чаще думал о том, что вчерашние новости никому не нужны, в итоге заинтересовался документалистикой — и сбежал во ВГИК.
— А киностудия в те годы еще работала?
— Да, в то время фильмы снимались. Но в 2003-м сменился директор, и киностудия пришла к тому, к чему пришла. Вот, к примеру, первый павильон — изначально он был “мокрым”. Это значит, что в него можно было набрать воды — и даже на лодках плавать. Плюс на полу были деревянные балки, на которых можно было устанавливать декорации, и конструкция получалась устойчивой. Но теперь в этом павильоне бетонный пол. И этот пол очень удобен для того, чтобы проводить на киностудии ярмарки шуб, вот только поставить там декорации теперь практически невозможно. Потому что для этого придется сверлить бетон. В общем, о бывших коллегах либо хорошо, либо ничего. В данном случае — ничего.
— Почему возрождение киностудии так важно и для региона, и для отечественного кино?
— Понимаете, Свердловская киностудия — это не просто 19 тысяч квадратных метров в центре Екатеринбурга. Это самая восточная из всех уцелевших студий. И, если мы ее потеряем, мы упустим возможность развивать наше кино на востоке. А только в Уральском федеральном округе живет 12 миллионов человек — огромная аудитория, равная населению небольшой европейской страны. Так что решение Министерства культуры РФ реанимировать киностудию, вернуть ее обратно в кинопроцесс было совершенно осознанным.
С другой стороны, Свердловская киностудия — это не только производственная организация. Это особое духовное пространство, культурная институция. У нее, в отличие от коммерческих компаний, есть много типов ответственности. Она, во-первых, должна вводить в индустрию новых людей, то есть помогать начинающим местным кинематографистам снимать свое кино в Екатеринбурге, а не вынуждать их в обязательном порядке переезжать в Москву или Питер. Во-вторых, у нее есть ответственность территориальная: она обязана отражать те трансформации, которые происходят в регионе сегодня.
Ведь вот в чем штука. СССР нет давно. Но это до сих пор самая «снятая» страна в мире. То есть такого объема кино- и видеоматериалов нет больше нигде. Благодаря этому мы знаем не только как выглядел Юрий Гагарин, но и, к примеру, как выглядели рабочие со Свердловского шинного завода: просматривая старые кадры, мы можем понять, во что они были одеты, как они себя вели, как жили… Сегодня мы эту функцию повесили на телевидение, но оно занимается только информированием и публицистикой, а это другой тип осмысления реальности... Поэтому киностудия должна работать, чтобы сохранять дух времени и помогать понять, что с нами происходит.
Следующий тип ответственности — социальный. Киностудия должна заниматься с молодыми людьми, которые еще не определились с профессией. Чтобы они могли прийти к нам, посмотреть-потрогать и сказать: «Это мое, я хочу работать в кино»…
— Допустим, я тот самый молодой человек, который приехал на киностудию и понял, что без работы в кино мне не жить. Что вы можете мне предложите? Ехать в Москву, штурмовать ВГИК?
— В прошлом году мы открыли набор в Школу кино, где готовим специалистов во второй состав съемочных групп (это администратор площадки, второй режиссер, механик камеры и так далее). Образованием первого состава (режиссеров, операторов и других) мы не занимаемся: это сложный образовательный процесс, требующий обучения в вузе, а мы все-таки кинопроизводящая организация. Но если какой-то парень поработал пару лет механиком камеры и точно знает, что хотел бы стать оператором, то он найдет способ, как это сделать. Ведь Женя Григорьев сумел-таки добраться до ВГИКа из деревни Кошуки Свердловской области, хотя в 2000 году это было гораздо сложнее сделать, чем в 2022-м (улыбается).
— То есть все дороги по-прежнему ведут во ВГИК, а получить кинообразование в регионе попросту невозможно?
— Понимаете, организовать ВГИК в регионах — задача невероятно сложная. Да, кто-то пытается это сделать, но пока, на мой взгляд, ничего равного московскому ВГИКу ни у кого не вышло…
— Но приехал же Сокуров в Кабардино-Балкарию — и на базе местного университета организовал свою мастерскую. А через несколько лет у нас появились режиссеры Кантемир Балагов, Кира Коваленко, Владимир Битоков и Александр Золотухин…
— Сокуров один. И он сделал подвиг. Повторить нам его пока не с кем. Поэтому мы начали с малого, но реалистичного: открыли школу, которая дает возможность получить профессию за несколько месяцев. Запрос на такие короткие общеобразовательные программы огромный: на пять специальностей с общей численностью 90 мест мы получили 1019 заявок.
Как бы то ни было, помимо подготовки кадров мы еще должны заниматься восстановлением технической инфраструктуры. Потому что — вы не поверите! — когда год назад мы пришли на Свердловскую киностудию, там не было ни одной цифровой кинокамеры! Это была и не киностудия вовсе, а выжженное пепелище… Чтобы все восстановить, нужен минимум миллиард рублей.
— Как я понимаю, сегодня у этого «пепелища» началась новая жизнь: там снимаются или находятся в разработке сразу несколько проектов…
— Да, сейчас мы занимаемся сразу несколькими доками, причем часть из них уже в запуске. Также мы подали в Минкульт заявки на три игровых полных метра, а в сентябре стартуют съемки моего нового игрового фильма, который я хочу снимать именно в Екатеринбурге.
Ну и, конечно, совсем скоро мы запускаем лабораторию «Код города». Это франшиза, которая уже отлично сработала в Ростове-на-Дону и в Первоуральске. Суть ее в том, что жители сначала думают, как бы «раскодировать» свой родной город, то есть пытаются сформулировать для себя его идентичность, а потом снимают о нем свои первые неигровые истории. Кстати, четверо выпускников первоуральской лаборатории сейчас работают с нами на киностудии, так что это отличный способ для нас найти новых людей. Плюс в следующем году Екатеринбургу исполняется 300 лет — и нам хотелось бы сделать фильм о городе, зафиксировать его таким, какой он сейчас. Причем речь идет не о парадном портрете, а о живом, созданном горожанами.
— Почему региональное кино развивается с таким трудом?
— Кино — это дорого. И, чтобы оно развивалось, необходима инфраструктура. А у нас даже кинокомиссии работают не везде. Плюс в девяностые мы умудрились потерять одновременно и кинопрокатную сеть, и кинопромышленность. И теперь, с одной стороны, у нас очень маленький внутренний спрос (мало кинотеатров, да и зритель не слишком охотно идет на отечественное кино), а с другой — у нас нет своего оборудования. Мы не производим ни камер, ни штативов, ни осветительных приборов, ни оптики — ничего! А маленькая страна Япония выпускает полный набор! Так что кинопромышленность — это тоже часть технологического суверенитета.
— Но как же якутское чудо? Почему не получается повторить его в любом другом регионе?
— А в чем состоит это чудо?
— Якутская кинематография появилась фактически из ниоткуда за десять лет. Якутское кино окупается: да, его снимают за полтора рубля, но якуты охотно смотрят фильмы на своем языке и с готовностью идут на него в кинотеатры.
— Вот вы сами на свой вопрос и ответили. Во-первых, у якутов своя собственная уникальная культура и свой язык, а на Урале живет несчетное количество национальностей, и какого-то специального «уральского языка», понятное дело, не существует. А значит, нет и мощного объединяющего фактора, который сработал в якутском кино. С другой стороны, у нас нет зрителя, готового смотреть фильмы, снятые за полтора рубля: мы насмотренны и избалованны. Так что якутское кино прекрасно, говорю это на полном серьезе, но у якутов свой путь. А все остальные регионы должны искать собственную дорогу и никого не копировать.
И еще: мне кажется, что регионам нельзя соперничать друг с другом, а надо, наоборот, создавать систему сотрудничества. Ключ не в конкуренции, ключ — во взаимодействии. Я считаю, человечество выжило не из-за того, что люди конкурировали друг с другом, а потому что они помогали своему ближнему. Надо же было кого-то поставить с копьем у пещеры, пока ты спишь и пока беззащитен! Так что доверие и сотрудничество — это то, что дает нам возможность сделать что-то по-настоящему важное.
Фотография: Ксения Угольникова.