Алексей КОЛЕНСКИЙ

26.12.2019

Премьера в столичном «Октябре» вызвала ажиотаж, умело подогретый продюсерами проекта. Вдоль фасада гарцевали бравые уланы, у входа с публикой приветливо раскланивались светские пары в нарядах пушкинской эпохи. На выходе те же ожившие тени прошлого одаривали зрителей апельсинами, а затем озадаченная публика проходила сквозь густой строй серошинельных солдат с примкнутыми штыками.

Прозрачный намек: тут вам не Европа, а особый путь от пылких мечтаний до тюрьмы и сумы, двести лет назад предначертанных вольнодумцам твердой монаршей рукой. Та же нехитрая идея питала воображение создателей ленты.

К чести продюсеров Эрнста и Максимова, сценаристов Высоцкого и Маловичко, режиссера Кравчука и оператора Гринякина, соавторы подошли к ее осмыслению максимально объективно, удержав нейтралитет к сторонам рокового конфликта и отчасти обнажив его движущие силы. А вот с мотивами вышла неловкость.

Отчасти, в этом нет ничьей вины — восстание декабристов остается слепым пятном российской истории. Похоже что романовской династии было выгодно выдать его за бунт полоумных якобинцев, скрыв истинные обстоятельства и роль в них законного наследника престола Константина, которому успел присягнуть младший брат Николай. Что подтолкнуло последнего месяц спустя объявить себя императором на заседании сената 13 декабря 1825 года? Венценосный «смутьян» ссылался на зафиксированную в завещании волю новопреставленного царя и желание Константина остаться наместником Польши. Александр I скончался в Таганроге при весьма загадочных обстоятельствах и не успел придать официальный статус этому документу. Престол по праву переходил среднему брату, но младшим двигало отнюдь не властолюбие. Дело в том, что Константин не спешил в Петербург на собственное помазание. Очевидно, он неспроста тянул время — речь шла о торге с придворной аристократией, которой надлежало потесниться у престола, предоставив ключевые места польскому окружению нового императора. Эмиссарами в подготовке новых порядков служил граф Милорадович и адмирал Мордвинов, вероятно, им покровительствовал и ближайший советник Александра I Сперанский.  

Если бы им удалось разыграть католическую польскую карту, православной державе и сакральной царской власти настал бы конец. Осознав опасность, Николай решился опрокинуть стол и восстать против брата, а Милорадович рискнул подавить его бунт. Вероятно, именно военный генерал-губернатор Петербурга вывел гвардию на Сенатскую площадь, предполагая напугать нового императора демонстрацией силы константиновской партии. 

Дальнейшие беспорядки произошли из-за убийства Милорадовича мужиком в тулупе, возможно, что агентом Николая I, которое на процессе дознания взял на себя Каховский (именно по этой причине висельники не подали ему руки на эшафоте). Потеряв лидера, гвардейцы буквально лишились головы, ведь официального приказа не присягать новому императору они не получали и плана дальнейших действий у них не имелось, как и офицера, уполномоченного приказать разойтись или идти на штурм Зимнего дворца. 

Между тем такой человек был, только он находился за тысячу верст под арестом. Возглавлявший Южное общество немец Павел Пестель был подлинным революционером, мечтавшим поголовно истребить род Романовых и превратить Россию в полигон социальных экспериментов, о которых сам имел весьма запутанное представление. Зато методы Пестеля были известны наперед. Для возбуждения в нижних чинах своего полка неудовольствия, он подвергал их жесточайшим наказаниям, при которых обыкновенно изъявлял притворное сожаление к истязуемым, уверяя их, будто жестокость ему предписана государем Александром. Распорядись судьба иначе и окажись Пестель в Петербурге, события могли бы принять самый беспощадный и бессмысленный оборот.

Такова известная и вероятностная канва реконструируемых событий, явно знакомая создателям, но проявленная ими лишь отчасти. Например, Константина и Сперанского в картине нет, но Милорадович и Мордвинов играют против Николая I в пользу его старшего брата. Провоцирует бунт именно Мордвинов, поспешивший донести декабристам через Рылеева о намеченной на 14-е переприсяге. Милорадовича в «Союзе спасения» убивает Каховский (так ли это было на самом деле — легко погуглить и обнаружить сделанные с натуры рисунки очевидцев восстания). Важнее другое. Не рискнув встать на тропу войны с выдающими себя за историков советскими служителями культа «радетелей за русский народ», создатели ленты превратили героев в «оранжистов» без определенных, кроме бунта, занятий. Повезло лишь одному персонажу. Образ Пестеля выявляется самой ценной и точной находкой картины — Павел Прилучный играет мощную, полнокровную демоническую помесь Ставрогина с Верховенским. Остальным персонажам «Союза спасения» карта не легла. Вины актеров тут нет — она лежит на ответственности соавторов, составивших классический крыловский квартет. История этого анекдотического музицирования требует не менее тщательной реконструкции, чем подлинная историческая картина. 

Складывается ощущение, что пара генералов заказала составить план стратегической операции двум майорам. Те, в силу разумения, потрафили заказчикам и предложили умозрительную шахматную композицию. Дабы не испортить красивую игру, «комбинаторы» поручили ее воплощение исполнительному прапорщику и еще более дисциплинированному сержанту. Итог закономерен: не уразумев функционала и ранжира исторических фигур, режиссер Кравчук и оператор Гринякин сыграли ими в шашки, а затем и вовсе перещелкали их, словно «чапаевцев».   

Наглядное представление о профессионализме постановщиков дает пролог ленты, в котором Александр I (ничуть не схожий с оригиналом Виталий Кищенко) принимает парад войск на сколоченной из картона и кое-как оцифрованной парижской площади. Под копытами лошадей путается взбалмошный офицерик с бутафорским ящиком шампанеи. Подвернувшийся государю безобразник (герой войны Муравьев-Апостол в исполнении Леонида Бичевина) удостаивается полупрезрительного монаршего прощения, вызывающего острое чувство неловкости. Желая зафиксировать дистанцию между государем и аристократом, соавторы скатились в пасквиль на капризного барчука и расшалившегося холопа. Дальнейшие перипетии и образы сшиты теми же гнилыми нитками, демонстрирующими уровень «классовой сознательности» советского псевдоисторика Покровского.

Чопорную сдержанность в «Союзе спасения» демонстрирует лишь Николай I (Иван Колесников), выведенный ангелом вселенской скорби. Между тем именно император приказал бить по бунтовщикам картечью сквозь толпу не желавших расходиться зевак. Прочие участники драмы — интриган Рылеев (Антон Шагин), мечтательный «диктатор» Трубецкой (Максим Матвеев), эпизодический и безликий Бестужев-Рюмин (Иван Янковский), романтичный Милорадович (Александр Домогаров), прекраснодушный и ничуть не лукавый Мордвинов (Сергей Колтаков) — смотрятся благороднейшими господами, желавшими Родине только добра. Какого именно, остается загадкой. Салонная болтовня о чаемых вольностях дается впроброс, прения ни в чем не твердых заговорщиков, придворные интриги и расстрел толпы ретушируются.

Именно поэтому достигнутая мера условности позволяет выгодно продать драму трагического противостояния на Сенатской площади и бунт Черниговского полка. Однако бытовые эпизоды сняты на грани мыльного фола — словно укушенная малахольным вампиром, камера Гринякина то и дело совершает бессмысленные наплывы и па, диффамирующие выразительность композиций и актерских работ. В итоге кровавая трагедия разрешается в духе прекраснодушного соцреализма — бесконфликтного поединка хороших, но заигравшихся мальчиков с ответственным старшим товарищем.