Николай ИРИН

14.02.2019

15 февраля 1989-го последние наши подразделения покинули Афганистан: десятилетний конфликт закончился. В советской истории он занимает особое место — «ограниченный контингент» составляли регулярные части, сформированные из юношей-призывников. «Ребята с нашего двора» ехали воевать массово, а возвращались в те же самые дворы либо с обожженными душами, либо покалеченными, а нередко — в цинковых гробах. Кинематограф по определению воплощает коллективную мифологию, оттого вдумчиво разобраться с фильмами «про Афган» — значит, прочувствовать заветные общественные умонастроения, расшифровать бессознательные соображения целого народа на предмет давно уже легендарной Афганской войны.

Похоже, хронологически первой кинокартиной на афганском материале стала лента 1983-го «Жаркое лето в Кабуле». Ее, по сценарию написавшего некогда «Белорусский вокзал» Вадима Трунина, снял постановщик знаменитой «Седьмой пули» Али Хамраев. Заказной характер ленты очевиден: к работе подключили опытных мастеров, причастных к темам «военный опыт» и «гражданская война на мусульманском Востоке». Им придали гениального композитора Эдуарда Артемьева, виртуозного оператора Юрия Клименко, патриарха нашего актерского цеха Олега Жакова и выдающегося исполнителя в жанре «батальная героика» Николая Олялина. Судя по всему, производство запустили почти сразу после ввода советских войск, здраво предполагая, что необходимость войны в незнакомой и цивилизационно далекой стране рано или поздно придется народу объяснять.

Присутствие регулярных советских частей по фильму вообще не ощущается, речь идет исключительно о медицинских работниках. Таков персонаж Олега Жакова — профессор Федоров, светило нашей медицинской науки, который прибывает лишь консультировать кабульских медиков, а на деле втягивается в операции по спасению раненых, попутно стараясь разобраться в обстановке. Политический расклад да и социально-психологическая ситуация здесь, прямо скажем, чудовищно упрощены: есть в стране славные силы социалистического толка, а есть злые засланцы — басмачи-душманы. Они буквально вкладывают оружие в руки не агрессивных крестьян, принуждая тех палить в афганцев хороших — дружественных и демократически сориентированных.

«Спросите его, — указывает пытливый профессор Федоров на раненого паренька, воевавшего за душманов, — знает ли он, что такое «республика»? Это человек, страна или, может быть, город?» Здесь, конечно, не высокомерие. Таким образом обозначено цивилизационное преимущество советской державы, руководители и большая часть граждан которой полагали, что находятся впереди планеты всей, что историческая правда объективно существует и она на нашей стороне. В этом смысле нахождение в Афганистане было чем-то большим, нежели акт военно-политического противостояния боевикам, угрожавшим нашим южным границам, и Западу, который принимал деятельное участие в организации и вооружении моджахедов. «XIV век не уживается c XX», — едва ли не укоризненно бросает Федоров в адрес южного соседа, имея в виду, что двоечников, пускай даже это крупное и формально суверенное государство, необходимо подтягивать. Неторопливая и неяркая пропагандистская картина тем не менее дает наилучшее представление о подоплеке конфликта, напоминая, что менталитет советского руководства и советского общества являлись по-своему уникальными, с весомой мессианской составляющей. Шли в Афганистан с целью не меньшей, чем спасать современность от архаики, а исторический прогресс — от плесени и замшелости.

Впрочем, уже следующая значительная лента, снятая в год упразднения СССР, а значит, целиком свободная от партийно-правительственной цензуры, уточняет цели и задачи отдельного советского человека. В «Афганском изломе» Владимира Бортко с Микеле Плачидо в роли нашего героического майора Михаила Бандуры, убедительно дана афганская повседневность как офицерского состава, так и женского контингента. Регулярно практикуются поездки на городской рынок, который у наших именуется «духан». Там можно выгодно приобрести импортные товары, совершенно недоступные в Союзе. «Часы японские?!» — изумляется даже москвич и сын генерала Никита Стеклов (Филипп Янковский), наперекор отцу попросившийся в Афган в звании старшего лейтенанта. «А то!» — не без гордости отвечают опытные. «Неужели здесь достать можно?!» — Никита еще не знает, что в первом же бою будет тяжело ранен, и пока что полностью сориентирован на доступный импорт. И на еще более доступный секс с медсестричками.

«Афганский излом» важен тем, что, будучи создан «в промежутке», дает, помимо идеологизации с героизацией, частную человеческую проблематику. При доминировавшей советской власти неудобная для идеологов правда настолько запрятывалась, что серьезных кинокартин на данную тему не снимали. Но и в фильмах, сделанных через полтора-два десятилетия после событий, тоже не остается частных интересов, а тем более восторженного приятия военно-полевой раскрепощенности мужчинами и женщинами соответствующего склада. Несколько лет живущая с вообще-то семейным майором Бандурой в качестве фронтовой жены Катя (Татьяна Догилева) подмечает, что афганские годы — уже ясно — навсегда останутся в ее жизни лучшими. «Нравится мне с вами воевать!» — объясняется в симпатии к Бандуре лихой и неуязвимый сержант Арсенов (Алексей Серебряков). «Со мной или вообще?» — уточняет майор. «Вообще нравится. А с вами — особенно: просто, понятно и потери небольшие». Отдадим должное Владимиру Бортко и сценаристам — некоторым на войне лучше, «проще и понятнее», чем в миру. Персонажи вроде Арсенова и Бандуры подходят к любому боестолкновению «творчески», как бы парадоксально это ни звучало.

Закономерно, что Бандура, которого, кстати, выразительно озвучил Олег Янковский, гибнет, когда, изменив себе, жесткому и даже жестокому, внутренне казнится, ошибочно пристрелив сотрудничавшего с нашими русскоговорящего инженера Гулахана вместе с женой и детьми. Бандура вянет, внутренне сдается и фактически подставляет спину вооруженному автоматом мальчику-афганцу, сыну того самого Гулахана. Во многом символичный финал для картины, описывающей сдачу позиций, вывод войск и, косвенно, капитуляцию потерявшего волю к борьбе за собственные интересы Советского Союза. Размышляя над лентой Бортко, догадываешься, что на самом деле никаких особенных оснований для капитуляции у СССР не имелось. Их вывели, их предали, и фактическое самоубийство неуязвимого до сего момента Михаила Бандуры, не исходящее из его внутренней логики, есть своего рода приговор авторского коллектива, который с предельной честностью показал психологический слом людей, причастных к той войне — возможно, ошибочно начатой, но законченной уж точно по соображениям, далеким от военно-стратегических.

В финале эпического размаха ленты Федора Бондарчука «9 рота» (2005) единственный выживший из героев, оборонявших ключевую позицию, младший сержант Олег Лютаев (Артур Смольянинов) произносит, комментируя загадочно поспешный и явно выгодный кому-то третьему уход: «В суматохе вывода огромной армии нас просто забыли на этой высотке. Мы уходили из Афгана. Мы, девятая рота. Мы победили!» Просмотренная в связке с «Афганским изломом» лента вызывает именно этими своими финальными словами недоумение. Так и просится реплика из Максима Горького: «Испортили песню...» Что значит «победили», если, как выяснилось в разговоре Лютаева с начальством, проход нашей колонны уже не планировался, а, следовательно, героические парни погибли совершенно бессмысленно? Лукавство ни к чему, а взвихрение пафоса тем более. Героизм налицо, предательство несомненно, а победили мы в 45-м, но не здесь. Бандура внутренне обмяк и сдался. Эти, из «9 роты», не сдались и совершили подвиг, однако в любом случае не победили. Все же русский язык — наша главная скрепа, и с ним как попало нельзя.

В обеих картинах, и у Бортко, и у Бондарчука, есть элементы натурализма, однако наиболее сильное представление о жестокости войны получаешь, когда о ней рассказывают не буквально, а опосредованно. Вот эпизод из «Афганского излома». Колонна майора Бандуры атакована из засады: сожжены два бензовоза, десантники отрезаны от своих танков. Отстреливаясь из укрытия и осуществляя общее руководство боем, Бандура решительно приказывает рядовому по фамилии Седых — добежать до танкистов и передать тем приказ сбросить бензовозы в пропасть, освободив дорогу. Седых буквально деревенеет. Поймав требовательный взгляд командира, оборачивается на участок, который придется миновать и где у парня никаких шансов остаться в живых. Знает он, понимаем мы. Пауза: лицо обреченного на смерть человека, у которого нет выбора. Это очень сильно, и это есть «последняя правда» о войне. Не виртуозно стилизованная под хореографический этюд «стрелялка», где летят пули, части тела и остроумные реплики, а вот такая незамысловатая на вид коллизия: майор в своем праве, и ему не приходится выбирать — приказывает близстоящему, а рядовой Седых — в своем последнем переживании. Никто, что называется, не виноват. Через несколько секунд Бандура бросится на дорогу за бездыханным телом паренька, который, оценивая собственные шансы, нисколечко не ошибся. Через пару эпизодов на Родину отправится запаянный цинковый гроб, промаркированный фамилией «Седых».

А в «9 роте» героический не только на вид, но и по сути прапорщик Погребняк, он же Хохол (Федор Бондарчук), скорее, от нечего делать приказывает рядовому новобранцу принести два коробка спичек через час: «мне насрать, найди, укради, роди». Тот, вынужденный отправиться в опасное путешествие через кишлак, где засели душманы, лишь по случайности остается в живых. Подобные эпизоды дают понять, что в мужском военном коллективе, где тестостерон перемешан с адреналином, а власть закономерно пьянит и сводит с ума, даже «свой» может оказаться косвенным убийцей. К сожалению, в мастеровитой и хорошо разыгранной по ролям «9 роте» подобные честные эпизоды достаточно некритично покрываются ярким ковром из общих мест. В результате не слишком-то удивляешься прекраснодушному «мы победили» в финале.

«Нога» (1991) Никиты Тягунова по сценарию Надежды Кожушаной — пример экзистенциальной притчи на афганском материале. Иван Охлобыстин играет паренька Мартына, которому ампутировали ногу и который ощущает отторгнутую от себя конечность в качестве суверенной и опасной личности — теневого двойника. Тень эта, пока инвалид Мартын заново устраивается жить в средней полосе России, творит дурные дела где-то в Таджикистане. Таким образом авторы актуализируют бессознательную волю к насилию, которая крепнет в солдатской душе по мере закономерного ожесточения.

В «Пешаварском вальсе» (1994) Тимура Бекмамбетова и Геннадия Каюмова в экспрессивном ключе рассказывалось о легендарном восстании советских военнопленных в лагере Бадабер на территории Пакистана. События показаны глазами британского тележурналиста Чарли Палмера и французского врача Виктора Дюбуа, которые, впрочем, тоже гибнут в процессе подавления героического порыва «наших». При этом Палмер недвусмысленно формулирует точку зрения победившего в холодной войне и упивающегося Запада, добавляя даже несколько кокетливо: «Все мы убийцы, все мы замараны в этой крови». Сюжетные расстановки здесь весьма двусмысленны: француз лечит наших раненых, а потом, перед самым штурмом, выхоженных французом раненых «великодушно» убивают свои, русские. Трудно отделаться от ощущения, что авторы решали, скорее, формальные задачи, попутно солидаризируясь с самодовольно парящими над схваткой душеспасительными комментариями от западной общественности. В 2018-м на телеэкраны вышла выразительная «Крепость Бадабер» режиссера Кирилла Белевича с блистательным Сергеем Мариным в роли организатора восстания. Эта достойная работа, к счастью, скорректировала легенду в направлении здравого смысла и духоподъемной мифопоэтики.

Были замечены критикой и публикой картины дискуссионного характера, вроде «Мусульманина» (1995) Владимира Хотиненко и «Груза 200» (2007) Алексея Балабанова, где Афганская война дана опосредованно, в качестве своеобразной машины по производству ярких психических феноменов: в первом случае — добропорядочности, замешанной на религиозном обращении, во втором — воли к смерти, побеждающей все хорошее в людях. Нет сомнений, что процесс осмысления в игровом киноискусстве афганского конфликта будет продолжаться. У нас была тогда великая страна и великая эпоха, а вот чем стала последняя советская война — в полной мере до сих пор непонятно.