Алексей КОЛЕНСКИЙ

29.11.2018

Угрюмый мужчина средних лет прилетает в разрушенный город, чтобы разыскать и спасти оставленную семью, разбирает завалы и попутно переоценивает прожитую жизнь. На экранах — «Спитак» Александра Котта. Фильм посвящен, как и вышедшая полтора года назад лента Сарика Андреасяна «Землетрясение», трагедии 1988 года в Армении.

Написанный десять лет назад сценарий «Спитака» долго блуждал по продюсерским кабинетам — воспользоваться сюжетной схемой мог любой неравнодушный гражданин, но не у всякого хватило духа замахнуться на национальную драму. Сарик Андреасян аккуратно обернул образы бедствия, реконструированные им по хроникальным фотоснимкам, в довольно условную фабулу.

Усилил центральный конфликт, связав его с темой кровной мести: юноша узнает в герое-спасателе виновника автокатастрофы, унесшей жизни родителей, но находит силы для прощения. Если в катаклизме 1988 года есть смысл, то вот он: чудовищная трагедия аннулирует сумму копившихся прегрешений и обид, заставляя людей сплотиться перед лицом стихии. Этот религиозный, по-детски простодушный взгляд на ленинаканское землетрясение определил возвышенную интонацию фильма-реквиема и передал боль утрат, но не добавил правдоподобия отношениям героев.

Александр Котт выбрал иной путь. Вместо реконструкции исторической драмы он воспользовался сценарием сериальщицы Марины Сочинской, напоминающий трафарет для манерного чистописания. Правила игры задает сквозная сюжетная линия. В прологе ленты мать-одиночка приводит нарядную малышку в старое фотоателье. Смахивающий на волшебника мастер рассаживает посетительниц для семейного снимка. Но «птичка» не вылетает — гаснет свет, рушится потолок, взвивается пыль. Старик гибнет. Погребенная под рухнувшей балкой Гоар (Эрмине Степанян) заговаривает страхи невредимой дочки (Александра Политик), рассказывая ей сказки трое суток подряд — не испытывая боли, холода, жажды и панических атак.

Узнав о трагедии, отец семейства оставляет московскую любовницу (Анна Цуканова-Котт) и спешно вылетает к оставленной семье. Добравшись до разрушенного города, Гор (Лерник Арутюнян) бросается разгребать завалы родового гнезда, теряя драгоценные часы, — в отличие от нас, он не догадывается, что жена и дочь замурованы в фотомастерской. Отчаявшийся герой без толку блуждает по руинам, а затем решает вскарабкаться на гору, где его накрывает раскаяние. Пока отец покоряет заснеженную вершину, Гоар, наконец, догадывается посоветовать девочке выбираться из фотоателье самостоятельно. Та семенит на брезжущий из щели свет и встречает осознавшего вину родителя. На втором плане творятся чудеса попроще. Осиротевший малыш сливается в объятиях с обезумевшим от горя стариком. Французская фотокорреспондентка получает моральную поддержку соотечественника-спасателя: снимай все, что видишь, это твоя работа.  

Примерно так же относится к профессиональному призванию режиссер ленты. С упорством, достойным вгиковского дипломника начала девяностых, Котт наслаждается проникающим в фотомастерскую рассеянным светом, упивается заснеженным горным пейзажем и запорошенными пеплом руинами, превращает череду ассоциативно связанных эпизодов в медитативный фантазм.

Ключевыми достоинствами «Землетрясения» была естественная интонация, вдохновенная трепетным отношением к фотодокументам и воспоминаниям выживших. В «Спитаке» о деликатности говорить не приходится, «авторская притча» Котта годится лишь для психоаналитического разбора проблем  среднего возраста. Это фильм-визитка: снимать умеем, но не слишком хотим. Дайте годный сценарий да побольше денег, и мы с холодным носом воплотим любой продюсерский каприз, выдав его за фестивальный продукт.

Казус Андреасяна — Котта свидетельствует о скорбном бессилии российских кинематографистов перед историческим фактом. Претендуя на панорамное обобщение, режиссеры доверяют авторское видение привлеченному со стороны протагонисту, имитируют повествование, лакируют нескладный сюжет эффектными кадрами. Между тем шанс сделать большое кино, показать подлинную трагедию, произошедшую тридцать лет назад, был у обоих, но для этого пришлось бы соответствовать не надуманным стандартам изобразительного качества, а актуальной повестке дня или жанровым канонам. 

Сарик, например, мог бы дать слово пережившим трагедию обитателям Гюмри, как нынче называется Ленинакан. Александр — воспользоваться американским шаблоном фильма-катастрофы, срифмовать разверзающуюся бездну стихии с пропастью между членами семьи, воплотить сильный образ отца-спасителя, демонстрирующего чудеса героизма и сноровки, а не вялотекущий депрессивный психоз.  Но обоим «авторский» взгляд оказался дороже рассказываемой истории.