Алексей КОЛЕНСКИЙ

23.11.2018

В Академии Никиты Михалкова 16 ноября прошла творческая встреча с  Елизаветой Боярской. Предваряя общение со слушателями, актриса оговорилась: — Странно давать мастер-класс в столь незрелом возрасте. Но понимающие люди сказали, что на моем примере можно изучать отражение режиссуры. Научить я пока ничему вас не могу, но буду рада поделиться складывающимся опытом...

слушатели: Как готовитесь к пробам?
Боярская: Все зависит от материала. При работе с оригинальным сценарием надо выучить текст, разобраться с биографией и вероятной предысторией героя, его отношениями с персонажами, особенностями характера, профессиональными деформациями личности. С экранизацией классики еще сложнее. Нужно досконально проработать текст, выписать все, что думал о персонаже автор и другие участники событий. Но невзирая на все трудности, я очень люблю пробы. В кино все должны двигаться по одним рельсам, а на пробах можно хулиганить, позволить себе все что угодно. При этом нужно быть готовой много предлагать режиссеру и партнерам, не стесняться спрашивать, переигрывать эпизод — постановщик должен чувствовать заинтересованность. Лучше показать десять собственных вариантов сцены, чем ждать, когда из тебя вытрясут один. Правда, не все зависит от нас. В кино важна внешность, типаж, язык, партнеры, авторское восприятие, собранность. Время сейчас летит стремительно, режиссерам комфортно с артистами, которые умеют работать быстро и с полной самоотдачей.  

Порой у меня не все складывалось. Мимо прошли «Стиляги» Тодоровского и «Обитаемый остров» Бондарчука, несколько раз разминулась с Джеймсом Бондом. Но нет худа без добра — вместо «Стиляг» снялась в «Адмирале» Кравчука, сыграла в новой «Иронии судьбы» Бекмамбетова.

О приглашении к Шахназарову на пробы «Анны Карениной» узнала за десять дней, на съемках «Контрибуции» Сергея Снежкина. Мы работали по ночам, между дублями читала обернутый в газету сценарий, все интересовались — чем так увлечена. А я пыталась разгадать Анну Аркадьевну. Кто-то считает ее ранимой, иные — наглой, некоторые обаятельной, нужно было придумать партитуру каждой сцены, понять, отчего Каренина наталкивается на непонимание и отрицание, вспыхивает, как спичка, почему ее не спасает любовь.

Кроме предложенных эпизодов, выучила финальный монолог Анны в карете и отправилась на пробы с участием будущих Каренина и Вронского. Затем предложила свою заготовку. Почувствовала, что получилось хорошо, и тихо ушла. А через некоторое время мне позвонили и сообщили: утверждена. К этому моменту точно знала, какой должна стать моя Анна.

слушатели: Каренина — Боярская, Вронский — Матвеев. Брачные узы не мешали играть?
Боярская: Наоборот. Все самые талантливые и продуктивные идеи рождаются на кухне. Наша с Максимом стала академической библиотекой, заваленной актерскими дневниками и томами Толстого. Мы, как Наполеон перед картой, колдовали над нашими репликами, ремарками, сценами: давай так сыграем, нет, давай так. Настоящее творческое счастье — сидеть с любимым человеком и вышивать роли крестиком. Как бы ты ни притерлась с партнером, передать интимную связь на площадке очень трудно. Я не стесняюсь очаровываться и влюбляться, но уровень близости, достигнутой на уровне физиологии, ничто не заменит. Помню постельную сцену, это было прекрасно, полная расслабленность и правда. Мне помогало то, что я знала про Максима-Вронского. Играть было почти ничего не нужно, только обострять отношения по Толстому. В целом Карен Георгиевич сильно отзывался на нашу заряженность. Корректировал, но «переигрывал» по-своему нечасто... После Карениной у меня не осталось ни одной эмоции — не могла ни улыбаться, ни плакать, все было выхолощено. Так тяжело мне работалось только с «Леди Макбет нашего уезда» в постановке Камы Гинкаса.

слушатели: 12 лет Вы играете в питерском Театре Европы у Льва Додина. Он славится жестким перфекционизмом.
Боярская: У нас в театре штрафуют за каждое неправильное слово, самовольно замененный реквизит — считаю, это правильно. На репетициях присутствует представитель каждого цеха: художник, гример, костюмер, осветитель следят за нашими поисками и что-то предлагают режиссеру. В идеале так должно быть и на съемках — совместная работа от и до, начиная с общей читки. Нормальные люди ни в кино, ни в театр зарабатывать не идут, здесь вкалывают только фанаты. И если ты приходишь, то должен быть таким же конченным психопатом — уметь удивлять, импровизировать, фантазировать, жить творческой жизнью с коллективом.

слушатели: Как шла работа над дипломной «Жизнью и судьбой»?
Боярская: Трудно. Я поступила к Додину в 16 лет, а у нас в театре есть такая практика — когда спектакль имеет привязку к определенной территории, мы выезжаем в экспедиции. Побывали в Норильске, Дудинке, куда приходили баржи с заключенными, посещали бывшие рабочие зоны Норлага... Обычные, благополучные ребята, мы просто не могли представить, что это такое. Нам было необходимо пропустить весь этот ужас через себя, пообщаться с людьми, перечитать Шаламова, Гроссмана. А потом мы репетировали «Жизнь и судьбу»  в течение пяти лет — меньше было просто невозможно.

Сильные впечатления оставила малая родина Федора Абрамова. Готовя новую редакцию «Братьев и сестер», мы ездили в архангельское село Веркола. Мальчики отправились на лесоповал, девочки — на косьбу, ходили в баню по-черному, готовили шанежки, общались с местными жителями, записывали говор, вслушивались в мелодику речи. Это была не просто актерская работа, а объединяющий команду опыт, из которого рождалась наша сплоченность.

слушатели: Ваша первая крупная кинороль — «Ирония судьбы», трудно было перестроиться после театра?
Боярская: Я была дикой фанаткой «Бригады» и как только узнала, что в кадре будет Безруков, просто обалдела. Смотрела на него влюбленными глазами, больше ничего и не требовалось. Это ведь не Чехов. К тому же с такими выразительными, неистощимыми на выдумки актерами, как Безруков и Хабенский, игралось легко. Я наблюдала, как они жонглируют репликами и смыслами, завидовала их внутренней свободе. Обратилась в большое прислушивающееся к режиссеру ухо, но мечтала: наверное, и я когда-нибудь так смогу... Трудно было лишь однажды. Одна из смен длилась 21 час. Очень долго ставили свет, в четыре утра оператор отозвал Бекмамбетова и развел руками: снимать артистку мы не можем. В чем дело? От переутомления один глаз у меня стал заметно больше другого, и поделать ничего было нельзя.

слушатели: В чем еще хотите себя попробовать?
Боярская: Каждый артист мечтает сыграть то, что ему несвойственно. Это опасная штука, особенно в кино, ведь типажность есть типажность. Мне было бы интересно попробовать Бланш Дюбуа, которую прекрасно играла моя мама — надломленную, хрупкую, женственную героиню. Но Катерина Измайлова в  «Леди Макбет нашего уезда» мне гораздо ближе. С мая в Театре Наций начну репетировать Елену Андреевну в «Дяде Ване». Обожаю Чехова, в него можно погружаться бесконечно, открывать новые глубины и смыслы. Никогда не сталкивалась с античной драматургией, а было бы любопытно прикоснуться к Антигоне или Медее с их колоссальной внутренней силой.

слушатели: Вы испытываете страх?
Боярская: Да, когда недостаточно готова к роли. На сцене такое случается в основном на первых спектаклях, когда играешь, не до конца понимая свою героиню. По-настоящему спектакль рождается на 25-м показе. Так было с «Жизнью и судьбой», «Братьями и сестрами» и в недавнем «Гамлете», который сейчас стал гораздо лучше. В последний раз как школьница чувствовала себя на пробах девушки нового Бонда. Там было много текста, я его зубрила сутками, но так и не выучила на зубок — не могла думать о том, что играю, только то, о чем говорю. Короткую сцену показала неплохо, а длиннющую кое-как. Осталась очень недовольна собой.

Результат очень трудно угадать. Театр — это сговор, мы существуем в единой  сформированной режиссером атмосфере. А кино — тоже коллективное дело, но оно может быть хорошо снято и сыграно, а смонтировано плохо. Порой не срабатывает гениальный сценарий, потрясающий партнер или чрезмерно рефлектирующий режиссер. Панацеи нет.

слушатели: Вы фаталист?
Боярская: Уже нет. Поначалу была творчески жадной, бралась за все, что предлагали. Сейчас смело отказалась бы от половины сыгранных ролей. Была бы поумнее — удержалась. Но попробуйте объяснить это 18-летней актрисе! Сейчас могу позволить себе не сниматься год или два, играть в театре, где всегда есть классические роли, которые хочется сочинить и наполнить собой. Главное — не бояться ошибаться, все чувства брать в работу и помнить: если не падаешь, то и не поднимаешься.

Фото на анонсе: Ксения Борисова