Женатый на русской, «обросший» русскими друзьями, для которых придумывал сценарии и писал трогательные картины, Гуэрра стал для нас чем-то вроде распахнутой настежь двери в Европу.

Вычеркните имя Гуэрра — и вы останетесь без кинематографа. «Амаркорд», «И корабль плывет» Феллини, «Взгляд Улисса», «Вечность и один день» Ангелопулоса, все самые великие работы Антониони, в том числе «Ночь» и «Фотоувеличение», картины братьев Тавиани и Витторио Де Сика — всего этого просто не существовало бы, не будь Гуэрра. Как не было бы и «Ностальгии» Тарковского, если бы Тонино однажды не наткнулся в газете на рассказ о сбрендившем отце семейства, на несколько лет запершемся в доме с женой и детьми — потому что грядет апокалипсис.

Свои истории Гуэрра начал сочинять в нацистском концлагере — чтобы выжить и не сойти с ума. И привнести хотя бы искру жизни туда, где ее не должно было быть по определению. С тех пор он любил ее — жизнь — просто так, ни за что, за один факт своего существования. Создавал оркестры в лагерях военнопленных, на пустырях с мусором разбивал фруктовые сады, придумывал истории про усатых ангелов, а из музыки предпочитал шум дождя. И ни о чем не сожалел. Пожалуй, лишь о том, что после смерти придется расстаться с землей, солнцем и ветром. Он расстался с ними на 93-м году жизни.