Татьяна УЛАНОВА

06.08.2015

15 августа — юбилей у народной артистки Екатерины Васильевой. Можно было бы по традиции напомнить самые известные ее роли. Но Екатерине Сергеевне это вряд ли понравится. Не любит она вспоминать о кино — давно другой жизнью живет. И интервью предпочитает не давать. Исключение сделала для спецкора «Культуры». И позвала пить зеленый чай на природе, на берегу неторопливой Десны.

культура: Сбежали из Москвы? 
Васильева: Сбежала много лет назад. И в город не тянет. Сейчас и семья батюшки (так актриса называет сына Дмитрия. — «Культура») рядом, у детей каникулы. 

культура: Но Вы же казначей, а отец Димитрий — настоятель храма Святого Антипы. Разве вам не нужно каждый день быть на службе? 
Васильева: У меня работа общественная. Так что могу жить в тиши и уединении.  

культура: История возвращения вашего храма сложная. Долгие годы зданием распоряжался музей имени Пушкина...  
Васильева: В 90-е годы каждый храм, который передавался РПЦ, испытывал невероятные проблемы и колоссальные материальные трудности. До этого отец Димитрий служил в сельской церкви в Курской области. В Москву мы приехали, когда основная «раздача» храмов состоялась. Остались двенадцать на выбор. Поехали смотреть — один страшнее другого, проблемы казались неразрешимыми. Выбрали два. В первом — Софии Премудрости — находился склад, грунтовые воды заливали его. Пришлось убирать гаражи, переселять людей... Все преодолели. И несколько лет были там. Второй храм — Святого Антипы — взяли «на всякий случай». Уж больно красивый. Хотя было ясно, что его не отдадут никогда. Долгие годы нас даже не пускали на порог, мы ходили по чиновникам, поднимались до президента — и ничего не получалось. Ирина Антонова так ловко маневрировала, что даже Лужков, который решал все вопросы левой ногой, в какой-то момент понял, что ничего не может сделать, и рассердился на меня. Я же его буквально за горло брала. Мы поднимались на самый верх, вдруг Ирина Александровна делала очередной хитрый ход, и мы снова оставались ни с чем. Мата Хари просто! Такая дуэль была интересная! Но мы и тут победили. Антонова не могла поверить. А я боялась, что она не переживет. Когда мы наконец вошли в храм... Боже! Вспоминать страшно...  Что делать — опять пошли с отцом Владимиром Волгиным (духовный отец Екатерины Васильевой, в те годы — настоятель храмов Софии Премудрости и Священномученика Антипы. — «Культура») просить деньги. Когда церкви начали передавать РПЦ, все побежали к одним и тем же людям. Приходим в кабинет, а нам говорят: «Мы уже давали». И так через раз. Иногда, увидев меня, чиновник спрашивал: «Сколько надо? Вам дам, на церковь — нет»... Это сейчас просить не тяжело. А тогда, помню, сидим с батюшкой у кабинета. Я жалуюсь: «Ходим, ходим, а толку мало...» Он отвечает: «Катенька, Господь нам в две минуты может дать то, что мы просим. Только чем же заниматься станем? Это — наше делание. Послушание»... А теперь уже и отец Димитрий протоиерей, два года как настоятель храма Святого Антипы. И на Пасху у нас бывает шестьсот причастников. 

культура: Удивительно — самый центр, жилых домов-то рядом немного...
Васильева: Антонова тоже вопрошала: «Кто к вам ходить будет?» Но потом наверняка видела из окна наши крестные ходы. Храм необыкновенной красоты. Уникальный по архитектуре, двухэтажный. Пять приделов, у каждого свое лицо. Внутри, правда, еще не расписан. У церкви вообще нужд много. Это большое хозяйство. И священникам надо платить зарплату. Так что деньги по-прежнему приходится доставать.  

культура: Вы ведь и в семье казначей? 
Васильева: Сейчас в основном батюшка. Хотя стараюсь и я, конечно. Все-таки восемь детей в доме. В общем, немного работаю. На многое меня уже не хватает. Да и выбор не очень — возраст такой. Ну, сколько можно играть мам, бабушек? Актрис много. Продюсерам надо только в графу «сколько стоит» посмотреть. А так как стою я, к сожалению, дорого, то меня и не торопятся приглашать. Что ж, надо умерить аппетит, затянуть потуже пояс. 

культура: Антрепризный спектакль «Я была счастлива» еще играете?
Васильева: Уже нет. Очень тяжело. Невероятная физическая нагрузка. На одном дыхании, на очень высоком градусе. Прямо на разрыв аорты. Самый любимый спектакль за всю жизнь. Пьесу по моей просьбе написал друг — Володя Салюк, режиссер, драматург. Я не могла найти текст, с которым не стыдно выйти на сцену. Православный, душеспасительный. А он такой сделал — по письмам Анны Григорьевны Сниткиной, жены Достоевского, и отрывкам из его произведений. Получилось очень сильно. Хотелось, чтобы посмотрели как можно больше зрителей. Не из-за меня. Из-за смыслового значения. 

Сейчас играю «Олимпию» в «Мастерской Петра Фоменко». Полные залы. Плачут даже мужчины. Там и патриотическое, и православное, и русское, и человеческое. История страны с 1970-х до наших дней. И каждый находит что-то свое, близкое. Играю, конечно, православную бабушку. В дирекции так и сказали: если согласитесь, будем ставить. Надо было, чтобы зритель сразу поверил, что героиня верующая. И для меня эта роль — не лицедейство. Бабушка — фигура знаковая. Она молится, и молитва побеждает. 

культура: Вчера посмотрела одну из последних Ваших работ — фильм «Марафон». Милый, душевный. Теперь такое кино не в тренде. 
Васильева: Да, о светлой любви говорить немодно. И на фестивали такие фильмы не берут. Весной закончила сниматься в сериале. Больше пока ничего нет.   

культура: Не предлагают или все больше отказываетесь?
Васильева: Да наотказывалась уже. Все знают мои закидоны — в хорошем смысле слова: на что попало не соглашаюсь, поэтому чушь и глупость не предлагают. Да и денег продюсерам жалко. Звоню агенту: «Наташ, что делаем — умираем с голоду?» А она: «Такие суммы предлагают — все равно откажетесь». Сниматься-то тяжело. Мне всегда это было трудно. Не люблю кино. В общем, и так пытка, да еще бесплатно?! Я все-таки театральная актриса. На сцене были удачные работы. 

культура: Вы сотрудничали с лучшими режиссерами. Однако многие говорят, у Вас характер...
Васильева: Плохой, да... Думаю, моя малая заинтересованность в работе влияла. Вроде я есть, а вроде меня нет. Для режиссера этого не может быть! Он — гуру, артисты — его секта. Они должны принадлежать постановщику полностью. У меня так не было. Никогда. Помню, репетировали с Додиным «Господ Головлевых» — четырехчасовой спектакль во МХАТе. Тяжелая и постановка, и роль Анниньки. Вдруг Лев Абрамович говорит: «Вот смотрю на Вас, Кать, и поражаюсь. Вы же все равно будете здесь до трех часов, никуда не уйдете — в три я Вас отпущу. Ну почему не использовать это время для погружения в то, что мы делаем? У вас даже одна нога в сторону двери повернута». Я так хохотала! Однако в отставленной ноге, видимо, и было дело. Всегда. Для режиссера это унижение, оскорбление. А я же не нарочно. Просто нервничала, постоянно смотрела на часы. Тут, конечно, и моя самоуверенность, и наглость, и гордыня — не добродетели, но пороки, как потом поняла. А уж когда в церковь пришла, мне все это совсем неинтересно стало. Много лет тяготилась, пока не покинула подмостки. Так писали обо мне. А я просто ушла из стационарного театра в свободное плавание.

культура: Хорошо, что ушли. Что бы Вы сейчас там играли?
Васильева: Да, да... Все знаю, хотя ничего не смотрю. Была бы в зале — вместе с людьми выскочила бы на сцену, не выдержала. Вообще театр, и пусть мне никто не рассказывает, всегда был идеологическим искусством. Сейчас эти, с позволения сказать, художники утверждают, что право имеют... Какое право? Извращать идеи? дезинформировать? соблазнять зрителя? Страшно! Я очень страдаю.   

культура: Теперь уже все знают, что Вы не уходили в монастырь — информацию переврали. А мысль такая возникала? 
Васильева: Не раз. Но в жизнь не воплощала никогда. Просто поехала паломницей на две недели в Толгскую обитель. Этого оказалось достаточно, чтобы мне на долгие годы приклеили ярлык. Духовник отговорил уходить в монастырь — мол, там нет сильных духовных отцов. Потом мы еще не однажды возвращались к этому вопросу, и каждый раз он повторял то же самое. Такова была позиция и отца Иоанна Крестьянкина, старца.  

культура: У Вас в роду — священники. А иконы в доме в советские времена были?
Васильева: Какие иконы?! Отец — известный советский поэт, естественно, коммунист. Хотя уж из такой религиозной семьи! Я была на его родине — в Кургане. Видела храм Святого Александра Невского, где дед служил старостой, наш дом, заимку. Купцы Васильевы были очень богатыми. Мои тетки все перебрались в Москву, и отец, самый младший, но поднявшийся выше всех, не только помогал с жильем, но даже содержал их, потому что любил очень. Тетя Маня, тетя Валя... Мне кажется, все были верующими. Наверняка каждая в своей комнатке молилась у иконы. Только отцу не показывали — боялись навредить. А он просто не мог быть верующим. По статусу. Жизнь такая была. Да и у мамы — линия Макаренко, все коммунары. Но... Как характер и внешность передаются из поколения в поколение, так и вера никуда не девается. Как говорил Достоевский, русский человек может быть против Бога, за Бога, но никогда — без Бога. Генетически вера сохраняется в человеке независимо от его желания. И в экстремальный момент «выстреливает». В защиту человека, конечно. Господь хочет, чтобы человек не пропал, чтобы спасся. А тот не понимает, не хочет идти в церковь. И Бог посылает испытания... Есть же поговорка: гром не грянет — мужик не перекрестится. Образно! Смешно! Но ведь так и есть. Любой, заслышав раскаты грома, непроизвольно совершает крестное знамение: «Батюшки святы! Господи, помилуй!» А ведь какой сакральный смысл в этом! Что ж, пусть люди приходят в церковь как в последнюю инстанцию, когда больше идти не к кому, кроме Бога. Первый шаг в храм — уже смирение.  

культура: Что из детства вспоминаете?
Васильева: До семи лет жила у бабушки в Люботине под Харьковом. Обожала ее. И только много лет спустя поняла, что она верила в Бога — когда сама, уже воцерковленная, попала в храм на Троицу. В этот праздник бабушка весь дом застилала травой, расставляла березовые ветки. Забитая жизнью, она жила в каком-то постоянном страхе, боялась собственной тени. Только и могла — травку постелить, пока мои родители в Москве и не видят... Потом была дача в Переделкино, голубятня. Уже родился мой младший брат. Все помню...

культура: Но, по-моему, не любите об этом рассказывать. Ваши родители всю жизнь были вместе?
Васильева: Нет, к сожалению. Расстались, когда мне было 12, а Антону — четыре года. Мы жили богато: дача, машина с шофером, большая квартира с домработницей. С уходом папы началась совсем другая жизнь. Квартиру разменяли, мы с мамой и братом оказались в коммуналке. И это была... ох... очень резкая перемена... Мама вскоре заболела. А я повзрослела, стала в семье старшей. Конечно, мы общались с папой, связь не прекращалась. И маму он любил, все не так просто... Но родители уже не были для меня авторитетами, не имели влияния. Я стала сама себе хозяйкой, что и привело ко многим печальным последствиям, в том числе к поступлению во ВГИК. Ни с кем не советовалась, никого не слушала. Делала что хотела. И, конечно, сделала не-пра-виль-но... Если б можно было вернуться назад — изменила бы все. Совсем не устраивает меня та жизнь, которую прожила. 

культура: Былое не знает сослагательного наклонения. 
Васильева: Но я недовольна, ставлю себе «двойку». Что ж, Пушкину можно, а мне нельзя: «И с отвращением читая жизнь мою...»? Когда человеку 70 лет, какие-то итоги он должен подводить. Волей-неволей приходят такие мысли. Неизвестно, сколько мне еще Господь отпустит... 

культура: Вы ведь тоже развелись с Михаилом Рощиным, когда Мите не было и двух лет. Развод — генетическая болезнь? 
Васильева: Да, передается по наследству. Совершенно очевидно. Мой 30-летний опыт в храме только подтверждает это. 

культура: То есть, если знаешь, что у любимого человека родители развелись...
Васильева: Вообще не выходи замуж! Любой старец подтвердит: чудо, если развода не случится — значит, милость Божия необыкновенная, труды невероятные внутри семьи. Если только это не христианский брак. Однажды во время чаепития в доме моего духовного отца Владимира Волгина я услышала его напутствие молодым перед венчанием: «Хочешь узнать, какая Маша, — посмотри на маму ее. А ты хочешь узнать, какой Паша, — посмотри на папу его». Это веками накопленный опыт... Развод — ужас, крах для всех. Рана, которая обязательно даст о себе знать в будущем. Вина непроходящая. Моя перед Мишей, например. Столько лет уже прошло. Его нет на свете. Отец Димитрий — папа восьмерых детей (старшей уже 18), взрослый, состоявшийся, глубокий священник. Все слава Богу. И я, кажется, прощена. Но — нет... Время не лечит. Приди я в храм раньше, конечно бы, не развелась. Ради Мити. 

культура: Михал Михалыч не общался с сыном?
Васильева: Что Вы, они обожали друг друга. Но... Не помню на своем веку случая, чтобы у оставшихся вдвоем матери и сына не было проблем в отношениях. И дело даже не в разводе. Мать и сын — вообще отдельная тема, одна из самых кровавых ситуаций на свете. У Цветаевой много об этом. В стихах, в письмах, в прозе. Я Вас не пугаю. Но будет очень тяжело. Это неизбежно. Приготовьтесь. Испытания покажутся бесконечными. Начнутся в 12 лет и будут продолжаться до 22–23... Это очень приблизительная арифметика. 

культура: Мите было лет семь, когда Вы его привели в храм? 
Васильева: Да, мы его тогда только крестили, раньше Миша не разрешал... Матери, которые в храме, конечно, защищены. Причастием, постоянным общением с духовником, его советами. Если слушаются — выплывут из любой ситуации. Но это напряженный духовный труд, и это — основное делание матери в жизни, а вовсе не работа — актерская, журналистская или любая другая. Задача — сохранить ребенка. Любовью, смирением, молитвой, терпением, постоянным бодрствованием духа. Это и есть материнство. Господь не спросит, учили ли Вы ребенка английскому, водили в бассейн или на дзюдо. Но спросит, причащался ли, любит ли Бога, жил ли церковной жизнью? Помню, у Мити еще и мыслей о священстве не было, а мне батюшка сказал: «Единственное, за что он будет Вам благодарен, — за то, что Вы привели его в церковь». Вот это действительно нужно ребенку. Каждому.   

культура: Ваш день рождения — в строгий Успенский пост. Торжества вряд ли будут. Но что для Вас было бы лучшим подарком? 
Васильева: Празднований никогда не любила. Не общественный человек.  Не в тусовке. Разве что батюшка благословит по бокалу шампанского после службы. А подарок... Кажется, Митя готовит что-то. Уже проговорился: «Знаю, о чем ты мечтаешь...»  

культура: Не новость о девятом внуке?
Васильева: А-а-а... Не знаю, кстати (смеется).

культура: Спасибо, что согласились побеседовать, Катерина Сергеевна. Знаю, не любите давать интервью.
Васильева: Во славу Божию. Только, по-моему, опять получилась назидательная православная беседа.

культура: Теперь у Вас миссия такая. Проповедовать.
Васильева: Ну, да... Духовный отец иногда благословляет на интервью. Говорю: «Батюшка, ну ведь одно и то же!..» А он: «Вы знаете, Катенька, и у меня всю жизнь — одно и то же, одно и то же! Хоть бы какое-то разнообразие...» Я так хохотала!