6 марта исполняется двести лет со дня рождения Петра Ершова, поэта, прозаика, автора культовой стихотворной сказки о похождениях простака Иванушки и его предприимчивого четвероногого друга, Конька «с двумя горбами да с аршинными ушами», которую многие приписывают Пушкину. «Культура» побеседовала с исследователем творчества Ершова, доцентом кафедры русской и зарубежной филологии Тюменского государственного университета Татьяной САВЧЕНКОВОЙ. 

культура: Вы автор ряда работ о сенсационном литературоведении, сделавшем «открытие», будто бы «Конька-горбунка» написал не Ершов, а Александр Сергеевич. Как возник этот миф? 
Савченкова: Глупейшая версия появилась в конце девяностых — прежде в авторстве Ершова никто не сомневался. В 1996 году в одной из столичных газет вышла статья литературоведа Александра Лациса с броским заголовком «Верните лошадь!» В ней доказывалось, что в сказке слишком много перекличек с пушкинской поэзией, есть «пушкинские приемы», и вообще, тобольский учитель словесности был слишком молод, чтобы написать такую нетленку. На момент публикации «Конька» в «Библиотеке для чтения» Ершову исполнилось 19 лет. Миф подхватили критики Перельмутер и Козаровецкий. Заговорили, будто Ершов — сибирский валенок, провинциальный, невежественный, просто не мог создать что-то стоящее. И хотя пушкинист Непомнящий высказался по этому поводу вполне определенно: «Выдумку нельзя опровергнуть», она оказалась очень живучей. До сих пор многие передачи по телевидению строятся по единому сценарию: «Да, гениальная сказка. А знаете, кто ее написал?..» Обидно. Надо совсем не чувствовать музыки стиха, стилистики речи, не знать биографии Петра Павловича, чтобы говорить такие вещи. 

культура: Переклички действительно есть...
Савченкова: Да! Но на сказку откликнулся сам Пушкин, восхищавшийся работой молодого сибирского поэта. Он даже сказал, прочитав «Конька-горбунка» — больше сказок сочинять не будет. Но потом все же написал «Золотого петушка», эдакий литературный ответ Ершову. И это даже не переклички и аллюзии — единый претекст. Царь-девица сидит в шатре, точь-в-точь как Шамаханская царица, и шатер-то на берегу, и в путь на восток отправляются на день «осьмой». Сластолюбивый слабый царь, задиристый петушок, который «ругается», кричит «Кири-ку-ку. Царствуй, лежа на боку!» Так же и конек не церемонился с Иваном. 

культура: Точно.
Савченкова: В этом новаторство произведения. До «Конька» в сказках была несколько другая структура — былинная. А тут острая диалогичность, юмор, афористичность, активное взаимодействие персонажей. Они, как живые, видят и слышат друг друга, моментально выдают реакцию, спорят, подначивают. Конек-горбунок ругает хозяина, что тот подобрал перо Жар-птицы. Учит жизни, помогает продвигаться по службе. Все очень настоящее. Иван ворчит, подглядывая за Царь-девицей, проделав дыру в шатре: «И бледна-то, и тонка, / Чай, в обхват-то три вершка, / А ножонка-то, ножонка! / Тьфу ты! словно у цыпленка! / Пусть полюбится кому, / Я и даром не возьму». У Ершова впервые появилась экспрессия, задор. Не зря сказка разошлась на крылатые выражения. Даже такой барин, как Иван Сергеевич Тургенев, цитировал Ершова в переписке с друзьями: «Это — службишка, не служба...» А уж на сколько языков мира ее перевели, даже подсчитать не берусь. По-моему, на все. Казалось бы, русская специфика, а книжку любят китайцы, японцы, французы, итальянцы. Даже сказки Пушкина не так популярны у иностранцев. 

культура: Почему?
Савченкова: Тут, думаю, вот какой фокус. Вещь, написанная задолго до появления постмодернизма, делает читателя соавтором, приглашает к игре, диалогу, сотворчеству. Не зря дети ее так любят. С удовольствием рисуют героев. Ты буквально видишь этого кита, девушек, которые ищут грибы среди усов... Считается, что Ершов написал нетленку в очень молодом возрасте и больше ничего не делал. А он все время над ней работал. Одних прижизненных изданий — семь. Петр Павлович шлифовал сказку, вставлял новые сцены. Сторонники пушкинской версии говорят — «портил». Но надо быть слепым, чтобы не замечать, как текст становился точнее, тоньше. 

культура: Говорят, авторских редакций было столько, что издательства путаются — не знают, какую версию брать. 
Савченкова: Да, и часто соединяют разные тексты в одной книге. 

культура: А в советские времена правильная была сказка?
Савченкова: Тоже разные версии ходили. Если написано: «За горами, за лесами, / За широкими морями / Не на небе — на земле / Жил старик в одном селе. / У крестьянина три сына...» — это первая редакция, та, что была написана в годы учебы в Санкт-Петербургском университете. А если — «Против неба, на земле» и «У старинушки три сына» — последняя. Мне кажется, стоит ориентироваться на издательскую практику XIX века, когда брали последнее дополненное авторское издание 1861 года. Он полностью выражает волю поэта. 

культура: Слышала, в сказке то и дело находили крамолу и что-то вычеркивали. 
Савченкова: Изначально «Конек-горбунок» был принят на ура, его от руки переписывали, наизусть учили, а уже в 40-годы позапрошлого столетия вдруг принялись критиковать, называть непедагогичным. Усматривали сатиру на царя и церковь. Потом и вовсе социальный подтекст стали выискивать. Вот, например, строчка: «Там пшеницу продавали. / Деньги счетом принимали. / И с набитою сумой возвращалися домой». В годы коллективизации заменили на «И с телегою пустой возвращалися домой». Иначе получалась история «карьеры сына деревенского кулака». А в середине нулевых татары нашли в сказке экстремистское высказывание: «Что я — царь али боярин? / Отвечай сейчас, татарин!» Слово использовалось как ругательное, попросили убрать...  

культура: Но ведь сказка — не социальная сатира, скорее, стилизация под народную. Кстати, откуда все эти образы: длинноухий конек, чудо-юдо рыба-кит, Царь-девица? Они фольклорные? 
Савченкова: Не совсем. Каждый образ имеет свой генезис. Конек с двумя горбами и аршинными ушами — оригинальнейшее создание самого Ершова. Похожих зверей не было! Была рябая корова, к которой Крошечка-Хаврошечка влезала в ушко. Серый волк, сопровождавший Ивана-царевича. Но смешной Конек — персонаж не тотемный, он авторский, психологизированный. Он даже умнее своего хозяина. Милое удивительное существо. Что касается рыбы-кит, кто-то ищет в ней библейские корни. Не исключено, хотя я нашла другие. Ершов обожал книгу «Тысяча и одна ночь». Читаю как-то историю Синдбада-морехода и вдруг натыкаюсь на такую сцену — моряки высаживаются, начинают разжигать огонь, готовить обед, и вдруг под ними шевелится земля. Оказалось, гигантская рыба! И надо бежать, пока она всех не сбросила и не проглотила. Там сложный симбиоз, сплав всего и вся. Даже есть шутливая подпись автора — Ерш Ершович. «Глядь: в пруде, под камышом  / Ерш дерется с карасем». Петр Павлович не был увальнем. Его возвращение в провинциальный Тобольск походило на явление бойкого ерша в карасьем затоне. Он довольно едкие эпиграммы писал на местных чиновников. А народной сказкой я бы «Конька» не назвала. Она — литературная. Тут авторская воля, авторская выдумка, авторский взгляд. Наконец, личность Ершова, присутствующая в каждой строке. Его юмор — беззлобный, точный. Он был веселым и добрым человеком, хотя на его долю выпало немало бед.

культура: Он же сделал в Тобольске неплохую карьеру, был инспектором народных училищ, цензором, организатором первых женских школ. Хотя друзья ругали за возвращение в провинцию из Петербурга... 
Савченкова: Многие не понимали, почему он не остался после университета в столице. Известный востоковед Василий Григорьев сетовал в переписке: «Он там мохом обрастет. А еще жениться задумал. Пропал как поэт». А у Петра Павловича принципиально другой взгляд на Сибирь, он здесь родился и не воспринимал ее как глухую провинцию. Мечтал стать исследователем этого края, изучать народы, наречия, поэзию. Но как-то не сложилось — рано женился, усыновил чужих детей, потом свои пошли.  

культура: Одна из его падчериц, Феозва Лещева, стала женой Менделеева.
Савченкова: Феозва — дочь его жены Серафимы. Влюбился в вдову с четырьмя детьми. Долго ее добивался, а она раздумывала. Жили очень дружно, но их преследовали несчастья — дети умирали в младенчестве. Потом при родах скончалась и Серафима. Он снова женился — на молоденькой Олимпиаде Кузьминой. Та тоже умерла. Говорил: «Мое сердце на могиле детей». 

культура: Грустно... Но Ершов не унывал, продолжал работать. Кстати, сторонники пушкинской версии ставят в упрек, что он больше ничего не написал...
Савченкова: Таков еще один расхожий миф о Ершове. А между тем у него много других прекрасных произведений. Повесть «Осенние вечера», баллада «Сибирский казак», поэма «Сузге», которую хвалил даже Белинский, культовой ершовской сказки не любивший за отсутствие подлинного «русского духа». А вот «Сузге» ему понравилась. Поэма, действительно, очень выразительная — на сибирском материале. Драматическая история — столкновение русских с ханом Кучумом. Погибли не только воины, но и жена хана, красавица Сусге — спасала свой народ. 

культура: Другую его поэму — про мертвого казака — называли анахронизмом, подражанием Жуковскому...
Савченкова: Критикам она не понравилась, а зря. Красивая, страшная сказка. Казак пообещал молодой жене, что вернется из похода живым или мертвым. Вернулся мертвым и унес ее с собой в степь. Конечно, к тому времени Жуковский уже написал «Светлану», и Ершов в какой-то мере подражал мэтру. Но литература невозможна без перекличек. Ершов откликнулся на Жуковского, а Пушкин — на Ершова. Тут важнее о творческом взаимодействии говорить, а не о том, кто у кого слямзил.