Егор ХОЛМОГОРОВ

15.09.2014

«Никогда и ни в каком случае историк не должен забывать исторической истины, что бы ни подсказывала ему его догадливость и как бы ни увлекало сильное воображение, и раз он забыл это… ему уже трудно верить и можно лишь посоветовать положить совсем историческое перо и взять перо беллетриста», — так безжалостно отозвался на опыты историка Н. И. Костомарова в сочинении романов из древней жизни основатель русской историографии М. О. Коялович.

Вряд ли он отнесся бы более снисходительно к тому, кто, не отложив пера беллетриста, протянул руку к лавровому, а вернее — к терновому венцу историка. Ни многочисленные предупреждения об опасности смешения жанров, ни практически тотальный критический разгром первого тома не удержали Акунина от выпуска романа из древнерусской жизни о похождениях какого-то Кия и публикации продолжения своей «Истории», посвященной самому мрачному, ордынскому, ее периоду.

Первый том сочинения Акунина я назвал «триумфом полузнания». Не владея приемами серьезной исторической критики, не зная современного состояния научной литературы, имея весьма приблизительные и ошибочные сведения о предмете и регулярно в них путаясь, автор дерзает излагать эту путаницу читателю, не снабжая ее даже минимально точными отсылками к источникам и литературе. В качестве ссылки на источники выступают фразы «Летопись сообщает», так что у мало знающего о русской истории читателя создается впечатление, будто «Летопись» — это такая бухгалтерская книга, где записаны события за много веков. Ему даже не придет в голову, что летописей много, что они разнятся по составу, времени написания, тенденциозности, достоверности сведений и, разумеется, по условному названию, данному современными историками: «Лаврентьевская», «Новгородская I», «Никоновская». Что сведения из этих летописей не совпадают, а порой и серьезно противоречат друг другу.

В качестве последнего слова научной мысли на страницах книги фигурируют цитаты из Карамзина, Соловьева, Ключевского — на фоне которых даже пару раз процитированная публицистика Л. Н. Гумилева покажется передним краем науки. В качестве авторитетных характеристик русских князей автор уснащает страницы своего сочинения пространными выписками из помянутого выше украинского историка-москвофоба Костомарова. В, мягко говоря, пристрастности и выставлении оценок с позиций украинского сепаратизма Костомарова небеспочвенно упрекали еще прижизненные критики.

При этом Акунин не счел необходимым приложить к своему тексту хотя бы три странички библиографии, которые позволили бы самым пытливым читателям продолжить самообразование. Как следствие — ложные и произвольные мнения, фактические ошибки, которыми буквально напичкан этот труд, рискуют остаться с ними навсегда.

Первый том изобиловал ошибками анекдотичными и даже по-своему забавными — то славянский бог солнца Даждьбог превращался в «бога дождя», то разводившие, как и все индоевропейские народы, прежде всего коров славяне объявлялись «преимущественно свиноводами». Ошибки и небрежности второго тома столь же изобильны, но скучны. Над ними даже как следует не посмеешься. Например, автор уверен, что в битве при Омовже в 1234 году немецкие рыцари провалились под лед «точь-в-точь так же», как во время Ледового побоища. Он явно не в курсе, что во время Ледового побоища рыцари никуда не проваливались, их просто разбили, а эпизод со льдом выдумал для своего великого фильма Сергей Эйзенштейн, перенеся на Чудское озеро те самые события на Омовже.

Второй том «Истории» Акунина вообще написан очень небрежно. Хотя Коялович и прав — беллетристика и история противоположны, но это не значит, что историк не может быть отличным стилистом и художником слова, какими были Геродот и Тацит, Карамзин и Моммзен, Уинстон Черчилль и Лев Гумилев. Письмо Акунина — стяжавшего себе славу как мастер стилизаций — плоское, тяжелое, напоминающее пересказ вычитанного у Соловьева материала для нужд корпоративного журнала. «Чтобы понимать перипетии ордынской борьбы за власть и значение этих потрясений для русской жизни, нам придется разобраться в запутанных взаимоотношениях…» Не дав читателю научной истины, можно было хотя бы позабавить его веселым русским слогом. Но, увы…

Впрочем, в те редкие моменты, когда автор пытается быть оригинальным, он выдает нечто такое, что лучше бы молчал. Мы узнаем, к примеру, что главной отличительной чертой империи является «газообразность», поскольку она якобы стремится заполнить все пространство. Сразу в голову приходят шутки про «сжиженную империю», неприличные остроты про имперскую экспансию в животе и отличная реклама для «Газпрома»: «Империю в каждый дом!». О том, что это просто неправда и что каждая империя, достигнув максимального расширения, огораживала себя великими китайскими стенами и валами Адриана, я уж не говорю.

Композиционно второй том совершенно неудобоварим — повествование непрерывно перескакивает из Руси в Монголию, Венгрию, Золотую Орду, Китай. Многие страницы отводятся на поверхностное описание нравов и быта монголов, биографии Чингисхана, зато рассказ о монгольском завоевании Руси укладывается в десять страниц, включая картинки.

Такая монголоцентричность преследует вполне определенную цель — внушить читателю, что в 1237 году Россия перестала быть частью Европы, превратилась в окраинную колонию Азиатской империи, что Руси вообще в этот период не существовало. «Руси не было. Не было. Не было…» вдалбливает читателю, словно мантру, автор. «С середины тринадцатого и до второй половины пятнадцатого века страны с таким названием не существовало».

Разумеется, это неправда! Причем, если Борис Акунин действительно освоил те источники, которые сам же цитирует, то получается, что он осознанно вводит читателя в заблуждение.

Название «страна Рус» существует и активно используется на протяжении всего этого периода. Русь знают, описывают и четко отличают от остальных стран. «Росия большая страна на севере. Живут там христиане греческого исповедания. Тут много царей и собственный язык; народ простодушный и очень красивый; мужчины и женщины белы и белокуры… Дани они никому не платят, только немного царю Запада; а он татарин и называется Тактактай, ему они платят дань и никому более… По истинной правде, самый сильный холод на свете в Росии; трудно от него укрыться. Страна большая до самого моря-океана» — простодушно сообщает около 1298 года Марко Поло.

Вторит Марко Поло и египетский книжник Шихаб ад-Дин аль-Калкашанди, около 1412 года составивший «Светоч для подслеповатого в искусстве писца» — энциклопедию для египетских грамотеев. Он целый раздел посвящает описанию «страны Рус» и сообщает, что там проживает «известный народ христианской веры». Как видим, даже восточные авторы, считающие страну Рус частью Золотой Орды, все равно отчетливо различают ее на фоне остальных стран. Что уж говорить о русских книжниках, в чьих текстах «Русская Земля» фигурирует постоянно.

В попытках запихнуть русских в Азию Акунин пускает в ход любые приемы. Например, рисуется карта Монгольской империи, на которой в одинаковый цвет с Сараем и Половецкой степью закрашиваются не только Владимир и Киев, но и Новгород, Кемска Волость и даже половина полуострова Канин Нос. Автор всячески настаивает, что вся Русь была включена в зону непосредственной власти монгольских ханов, полностью утратила независимость и, по сути, не существовала. И вновь прямо противоречит источникам, на знакомство с которыми, судя по цитатам, претендует. Папский посол к монгольским великим каанам Джованни дель Плано Карпини в своем знаменитом отчете о путешествии прямо обозначает границу Руси и собственно владений монголов: «Мы направились из Киева к иным варварским народам. Мы прибыли к некоему селению по имени Канов, которое было под непосредственной властью татар».

Стремление «обазиатить» Русь заводит Акунина так далеко, что в какой-то момент он сообщает читателю, что «Русь формально входила в китайскую империю Юань». Между тем даже скудных сведений, сообщаемых самим автором на соседних страницах, внимательному читателю должно хватить, чтобы понять, что династия Юань была провозглашена внуком Чингисхана Хубилаем только в 1271 году, в то время как «наши монголы из Улуса Джучи» (как называет их Акунин) в династическом споре 1260 года выступили на стороне противника Хубилая Ариг Буги и никогда основателю династии Юань не подчинялись.

«Монгольская империя» от Крыма до Кореи и от Югры до Вьетнама, которую любят изображать на некоторых картах, вообще является абсолютно вымышленным царством. Картографическим фантазмом, никогда не существовавшим на самом деле. Империя Чингисхана, мнимого «завоевателя мира» была на момент его смерти даже меньше по площади, чем держава древних тюрков. По-настоящему большой Монгольская империя была в последний год правления внука Чингисхана Мункэ — 1258–1259, когда его брат Хулагу взял и разграбил Багдад, а сам Мункэ отправился в поход на Южный Китай. Однако уже в следующем году империю навсегда расколола война между Хубилаем и Хулагу, с одной стороны, и Берке, Ариг Бугой и Хайду — с другой.

Соответственно Русь была «частью Азии» лишь в период между 1243-м, когда Ярослав Всеволодович впервые отправился в Орду, и 1262-м годом, когда с молчаливого одобрения золотоордынского хана Берке русские перебили сборщиков дани, присланных из далекого Каракорума. Ни до, ни после никакого единого политического пространства между Россией и, к примеру, Средней Азией не существовало. 19 лет «общей судьбы» как-то маловато для обоснования заголовка «Часть Азии».

Большая и важнейшая часть владений Золотой Орды, кстати говоря, также находилась в Европе. Ханы отправлялись из расположенного в Европе Сарая за реку Урал крайне редко и в основном с военными походами на соседей. Так что и тут говорить о «части Азии» приходится лишь фигурально.

Вымышленные Акуниным вместо русских «русославяне» никогда не входили в состав вымышленной Монгольской империи от Гонконга до Мурманска. А соответственно и не усваивали у азиатов вымышленных «азиатских манер» вроде самодержавия (само слово имеет византийское происхождение — это часть титула константинопольских императоров: «василевс-автократор» — «царь-самодержец»), или публичных казней, которые гораздо сподручней было перенять в тогдашней Западной Европе.

Русь вообще отличалась удивительной сопротивляемостью и враждебностью к азиатским влияниям — черта, которую отмечал академик Дмитрий Лихачев: «Отсутствие литературных связей с Азией является поражающей особенностью древнерусской литературы. Смею утверждать, что среди всех остальных европейских литератур древнерусская литература имеет наименьшие связи с Востоком… Это, несомненно, находится в связи с особой сопротивляемостью Древней Руси по отношению к Азии».

Весь период ордынского ига Русь не жила с Ордой в союзе и согласии, не усваивала азиатские манеры, как пытается убедить нас Акунин, а активно вырабатывала навыки сопротивления ордынству — военные, политические, культурные. Наша история XIII–XV веков — это величественная и кровавая драма выживания и сопротивления кочевому началу, которая в XVI–XIX веках сменилась напористым и жестким контрнаступлением России на Азию, подарившим нам на время Самарканд и Бухару и навсегда Урал, Сибирь и Забайкалье, включая даже предполагаемое место рождения Чингисхана.

Русь не слилась с Азией, но преодолела ее и в итоге возобладала над нею. Но как и почему это произошло, из «Истории…» Акунина, где перед нами проходит вереница плоских и бездарных московских князей, читатель, конечно же, не поймет. Впрочем, отношение взявшегося за историю беллетриста к основателям нашей государственности заслуживает, пожалуй, отдельного разбора.

Об этом — в следующий раз.