Ольга СИЧКАРЬ

04.12.2024

Астьер Базилио 7 лет назад приехал из Бразилии в Россию изучать русский язык и литературу. Он перевел на португальский около 80 поэтов — от Серебряного века до современности. Сегодня он рассказывает «Культуре», как судьба привела его в нашу страну и сделала заметной фигурой литературного сообщества.

— Астьер, расскажи о детстве и юности в Бразилии. Не тогда ли пришел интерес к русской культуре?

— Это пришло позднее. В Бразилии же все дети мечтают стать футболистами. И я, конечно, тоже! Старший брат был меня талантливее, он стал профессионалом и до сих пор работает как футбольный тренер, занимается с детьми. Я был не самым лучшим игроком, но и не последним — во дворовых матчах на воротах не стоял. Но также с детства меня интересовало и искусство. Хотя бабушка с дедушкой у меня даже не умели читать и писать. Родители умели и учились в школе, но высшее образование им получить не удалось. Я был первым из семьи, кто закончил институт. Но, если честно, я не знаю, насколько это хорошо.

— Как это?

— Иногда чувствую себя изолированным. Многим, что для меня важно, я не могу поделиться с семьей. Они просто не поймут! Это печально. Но я как-то поделился своей грустью с товарищем по перу, он мне сказал, что хотя у него в семье — профессора, и тем не менее его тоже не понимают! Как только я это услышал — мне легче стало. Так вот, сначала я начал рисовать и думал, что буду художником. Но в Бразилии живопись — неподходящее занятие для ребенка из бедной семьи. Материалы стоят дорого: бумага, холсты, краски… А в 14 лет я начал еще и писать стихи. Директор школы узнала, что в классе есть поэт. Она дружила с главным редактором приложения газеты, которая выходила у нас в городе. Кампина-Гранди называется мой родной город; он второй по величине город в штате, но сам по себе — скорее средний, не мегаполис. И вот в 14 лет впервые напечатали мои стихи в газете. Первая книга стихов у меня вышла в девятнадцать.

— Вот это успех — первая книга в девятнадцать!

— Да, к сожалению…

— Почему к сожалению?

— Я считаю, это нужно запретить. Издать закон, что нельзя печататься в таком юном возрасте. Теперь-то я понимаю, что это слабые стихи. Стихи подражания. Почти невозможно в таком возрасте написать хорошие. Это, может быть, только у Рембо получилось и еще у нескольких гениев. В моих первых стихах была и рифма, и ритм, и лиризм, но еще же нужно, чтобы было что сказать! А это приходит гораздо позднее…

Тем временем я пошел учиться на факультет журналистики и на филологический одновременно. Утром на один факультет, вечером — на другой. Учиться на журналистике мне было сложно, потому что параллельно приходилось работать. Родители не могли меня поддерживать материально, и даже посоветовать ничего не могли, потому что у них такой опыт – учебы в институте — отсутствовал. Но я все же получил диплом. А филфак я бросил — я был сильно разочарован, видя, что преподаватели не любят ни родную литературу, ни свой язык.

— Как такое может быть? В российских гуманитарных вузах я такого не встречала...

— Вот и становится понятно, почему я здесь, в России! В России я тоже такого никогда не видел! Еще учась на журналиста, я начал писать как критик, в том числе о поэзии. Много читал стихов, изучал. У меня стало хорошо получаться. И я переехал в столицу штата — город Жуан-Песоа и там поработал во всех крупных газетах. Какое-то время я работал с политиком, с депутатом — надо же было на что-то жить! В столице, в отличие от моего сравнительно небольшого родного городка, меня никто не знал, я начинал с нуля — там у меня началась взрослая жизнь.

— А с русской культурой ты как начал знакомство?

— Очень люблю Достоевского, как вся интеллигенция в Бразилии. У нас классику русской литературы все любят: Достоевского, Толстого, Чехова, Гоголя. В театрах постоянно идут постановки Гоголя и Чехова. И еще — Исаак Бабель.

— Интересно, почему именно Бабель?

— Один из лучших бразильских прозаиков, который недавно умер, Рубен Фонсека очень любил Бабеля, читал его на английском. И он придумал роман, рассказывающий, как режиссер снимает фильм по Бабелю. И благодаря нашему великому бразильскому писателю в стране возник настоящий культ Бабеля! Перевели на португальский и издали его «Конармию». Вот так случилось, что мы в Бразилии знаем, уважаем и любим этого писателя.

— То есть какая-то случайность — через любовь конкретного человека.

— Да, Бразилия — это страна, где все происходит через конкретного человека. Роль личности необыкновенно сильна. И это важно, чтобы понимать душу страны. В истории Португалии есть эпизод: в XVI веке молодой король уехал воевать в Африку и по пути умер. Его тело не нашли, и страна много-много лет ждала, что он вернется. И эту часть характера португальцы передали и нам: в Бразилии привыкли надеяться на какого-то конкретного человека, что он придет и всех спасет. В каждой области нашей культуры есть человек, личность, который всем управляет.

Кроме тех, кого я уже упомянул, мы в Бразилии очень любим Маяковского, Хлебникова, Ахматову. Много издательств связано с бразильской компартией, они многих напечатали. Для меня часто загадка — почему кого-то любят и читают, а кого-то нет. Сейчас вот Пушкина начали издавать, Цветаеву, Михаила Кузмина...

— Когда и что ты прочитал первое из русской литературы? Наверное, в школе?

— О, нет! В школе нас вообще не обременяли чтением. Мы мало читали и не было никаких списков литературы… Бразилия же музыкальная страна, а не литературная. Все поют и танцуют, а не читают. Литература не занимает большого места. Не так, как в России! Вы сами не замечаете, насколько все здесь у вас построено вокруг литературы, потому что привыкли. Недавно видел рекламу банка, где Раскольников берет кредит и ему не нужно никого убивать. Или, к примеру, вы гадаете по книге. Это — повсюду, в воздухе! Я — человек, приехавший из другой страны и другой культуры — вижу это везде. А у нас также с музыкой. Мы гордимся нашей музыкой и нашими музыкантами. Советская поэтесса Агния Барто в 1973 году была в Бразилии, в фавеле. Там она увидела мальчика, который ходил, будто танцевал — и написала о нем прекрасное стихотворение. Для нас же в Бразилии — это совершенно обычно, мы этого не замечаем. Но сам-то я — литературоцентричный. И поэтому я здесь!

Скажу правду, русский язык не был первым, который я стал изучать. Первый мой иностранный — французский, и я за него взялся из-за поэзии Верлена и Рембо… К сожалению, бросил. Я изучал и английский, и испанский — тоже чтобы читать литературу в оригинале. А русским я изначально занялся из-за истории и политики. Я изучал историю моей страны и понял, что все движение революционеров в Бразилии связано с коммунистической идеей и с русской революцией. Я начал читать о русской революции. И понял, что это нужно делать на русском. Только потом уже пришла идея читать Достоевского в оригинале, и русскую поэзию, и стать переводчиком. К моему счастью, когда я начал изучать русский язык и читать русскую литературу, я быстро понял, что на политику и историю мне не хватает времени. Любовь к литературе пересилила. А первое что я прочитал на русском — был роман Сорокина «Очередь».

— Расскажи, как ты оказался в России?

— Бумажные газеты, в которых я работал, закрывались одна за другой, а я поклонник настоящих бумажных газет. И я начал размышлять тогда — примерно десять лет назад — а чем же я хочу дальше заниматься? Чем могу? У меня тогда были деньги — я получил Национальную премию по драматургии от Фонда правительства Бразилии (Funarte) за пьесу Maquinista («Машинист»). Три или четыре года я думал о дальнейшем пути. И решил приехать в Россию — учить русский язык. Где же я там буду изучать русский, подумал я? И вспомнил, что в моем родном городе есть человек, который знает язык. Я пришел к нему и спросил — Бранку, где ты учился? Он сказал: «В Институте русского языка, в Москве, и мне там дали стипендию!» Дома я открыл компьютер, нашел Институт русского языка имени Пушкина, написал им, спросил, сколько это будет стоить. Они ответили. Сначала я решил поехать на 3 месяца, ведь бразильцу это можно сделать без визы. И россиянин, кстати, может поехать в Бразилию на три месяца без визы — такой договор между странами.

Так я приехал в Россию, начал учиться и все считал: на сколько же мне еще хватит денег? Жил в общежитии сначала, ведь квартиру снимать совсем без знания русского — невозможно.

У меня, как я говорил, был неприятный опыт учебы на филфаке в Бразилии, и я опасался: а вдруг здесь та же картина? Поэтому решил — год поучусь и, наверное, уеду; потом самостоятельно смогу продолжать русский совершенствовать и работать переводчиком. Но вот я стал ходить на занятия — и это была совсем другое дело! Преподаватели говорили о русской литературе, любили свою литературу, и меня поразило — насколько! Я ходил на занятия с таким удовольствием! Я просто влюбился в это все! И раздумал возвращаться на родину.

А еще у меня особое отношение к городу Петрозаводску — там я впервые заговорил на русском.

— Как ты там вообще оказался? Я так в Петрозаводске и не была ни разу…

— Я решил пожить какое-то время в небольшом городе, в том числе и потому, что думал, что там дешевле. В Москве я читал газету Moscow Times, русскоязычную прессу тогда еще не мог, и там была интересная статья о человеке из Петрозаводска, который занимался историей репрессий. Так я узнал о существовании этого города и подумал: почему бы не Петрозаводске — там как раз есть подготовительный факультет к магистратуре. Я тогда жил в России примерно полгода и решился поступать в магистратуру в Институт Пушкина. Но я не такой смелый человек, чтобы с таким уровнем знания русского языка сразу пойти в магистратуру, рассчитанную на носителей языка, на русских, и изучать там литературу наравне со всеми. И вот я отправился на подготовительный факультет в Петрозаводске. Первый опыт общения на русском у меня случился там. В Москве-то у меня был круг знакомых, которые знали английский, и вот я прилетаю в Петрозаводск, сажусь в такси… И там на английском почти никто не говорит! Пришлось мне общаться только на русском! Было столько приключений! Страну ты узнаешь, только когда ты говоришь на ее языке!

Учиться в магистратуре мне было очень сложно. Она же на русском языке! И преподаватели, и студенты говорят быстро, ничего не понятно. После первой учебной недели я подошел к декану и сказал: «Я ничего не понимаю и я боюсь!» Она посмеялась и ответила: «Не переживай, все будет хорошо! Увидишь!» Успокоила и посоветовала попросить однокурсников, чтобы они мне помогали. И все так и было. Это стало уроком для меня: надо быть смелым, не бояться, а продолжать! Я закончил магистратуру в 2022-м, с отличием, между прочим! Когда началась пандемия, я решил остаться в России. Просто понял, что, если я сейчас уеду домой — потеряю язык. Пусть мы все умрем — неважно! И остался. Многие из моих коллег, кто тогда уехал — так и не вернулись сюда. А я решил не останавливаться и поступил в аспирантуру Литературного института им. А.М. Горького, где и учусь сейчас.

— Как ты начал заниматься переводами русской поэзии на португальский?

— Первый свой перевод я с большим трудом сделал во время пандемии, в 2020-м. Он неудачный получился: я тогда не смог понять интонацию — система стихосложения у вас другая. У нас силлабическая, а у вас силлабо-тоническая, и музыка стиха разная. Не поняв, я не мог увидеть красоту, мелодику. А когда сообразил, в чем дело — для меня открылся новый мир, музыка русской поэзии! Я теперь каждый раз пытаюсь найти эквивалент на моем языке. Например, ямб — «Мой дядя самых честных правил». На португальском надо найти что-то похоже по ритму, потому что также нельзя — у нас по-другому устроено. И каждый раз мне нужно придумать свою стратегию, ухватить и передать музыку. Я начал придумывать свой подход. У меня был учитель, Рафаэль Фратес; он занимается переводами, хотя сам и не поэт. Мой первый более-менее хороший перевод — это «Легенда о Марко» Горького. Рафаэль меня похвалил.

У меня в друзьях в соцсети много людей из Бразилии, связанных с литературой — писателей, поэтов, да и просто тех, кто любит стихи. Меня читают, мне пишут, это прямой контакт с читателями, который очень помогает. Всегда замечают, когда ты сделал хорошую работу, хотя и не знают русский язык. Помню, перевел стихотворение Варлама Шаламова, и сначала я сделал по 10 слогов в строке, это удобно, потому что в такой длинной строчке можно больше сказать. Но это хитрость. И когда я опубликовал — ну, была какая-то реакция… А потом я переделал на 8 слогов, как и положено — а это нужно всю голову сломать, придумывая! И когда я новый вариант опубликовал, все сказали — ух ты! Какое хорошее стихотворение! Это для меня большой урок. Не надо хитрить, надо по-настоящему делать!

Сейчас я занимаюсь огромной работой — трехтомной антологией российской поэзии начиная с Серебряного века до современности.

И еще одно важное дело: в 2022 году я начал вести субботнюю колонку в бразильской газете A União. К каждой субботе, неделю за неделей я делаю перевод стихотворения и пишу об этом поэте. Я веду колонку уже 2,5 года. Правда я время от времени повторяю поэтов, например, о Маяковском или Игоре Северянине писал много раз. На этой неделе я переведу стихотворение Сергея Городецкого и напишу о нем. Думаю, поэтов 80 я уже перевел. И я очень люблю переводить современных, ныне живущих поэтов.

— Как выбираешь, кого?

— Моя задача — показать амплитуду, панораму русской поэзии. Я выбираю поэтов разных направлений. Когда я перевожу, выступаю как актер, которому надо кого-то изобразить. Говорят, переводчик ищет в поэзии кого-то похожего на себя. Я так не люблю. Мне неинтересно переводить что-то, похожее на то, чтобы я сам смог написать. К моменту, когда я начал переводить поэзию, я не писал стихов уже много лет. Но тут почувствовал силу русской поэзии и снова начал сочинять, и теперь пишу по-другому. Перевод воскресил во мне поэта! Сейчас я жду результатов конкурса, на который отправил свой сборник, и это самые настоящие русские стихи, написанные на португальском!

— Ты говорил, что переводишь не стихи, а поэта. Что это значит?

— Это касается поэтов предыдущих поколений, которые у меня в антологии будут. Я погружаюсь в поэта: обязательно смотрю документальные фильмы, слушаю в записи, как он читает свои стихи, слушаю лекции, смотрю передачи. А если брать классиков, таких как Мандельштам — то этот процесс долгого и глубокого изучения. Я занимаюсь Мандельштамом 4 года. Я всегда спрашиваю у русских, тех кому близка поэзия, что ты думаешь об этом поэте? Собираю разные мнения. Я очень люблю читать биографии. Чтобы жить в мире поэта много что важно, и в музеи ходить, и смотреть, и слушать. Все вместе.

Мой научный руководитель в Литинституте — Игорь Иванович Болычев очень помогает. Я ему показал план антологии, он сказал свои замечания по хронологии. В результате первый том у меня будет, начиная от выступления Мережковского и до формирования Советского Союза. Второй том — от появления Советского Союза до смерти Сталина, третий — от смерти Сталина до распада Советского Союза.

В первом томе у меня будет 50 поэтов, но дальше будут пересечения, например, Ахматова присутствует и во втором томе. Но, конечно, это две очень разные Ахматовы.

— Ты гармонично вписался в московское поэтическое сообщество — тебя знают и любят. Ты был на недавнем Волошинском литературном фестивале в Дагестане, ты частый гость на вечерах поэзии. Как все это сложилось?

— Начну с самого начала. В «Доме книги» на Новом Арбате, улице, которую я очень люблю, я нашел журнал «Читаем вместе». Написал главному редактору журнала, что хочу сотрудничать. Меня пригласили на литературный вечер. Это было начало 2022 года. Там я впервые посмотрел на живых поэтов, послушал их. Вел вечер Павел Крючков из журнала «Новый мир», там же были поэты Анна Трушкина и Илья Оганджанов. Стихотворение Анны мне так понравилось, что я попросил разрешение перевести его. Так я и начал писать субботнюю колонку о поэзии — с Ани Трушкиной. И так я начал знакомиться вживую с русской поэзией.

Когда ВКонтакте я написал о планах издавать антологию русской поэзии советского андеграунда, мне написал Андрей Коровин, пригласил меня в свой литературный салон в Булгаковском доме. Там я познакомился уже с огромным количеством поэтов, и с тех пор постоянно хожу на эти вечера. Дальше я стал участвовать в Волошинском фестивале и узнал еще новые имена.

— Какие у тебя планы помимо антологии поэзии? Мечты, может быть?

— Я много, о чем мечтаю. Но есть и конкретные планы. Следующим летом выйдет сборник переводов стихов Бориса Рыжего. Если получится, то и Мандельштама — он почти готов. Еще я хочу сделать полное собрание сочинений Маяковского. Полного собрания на португальском нет. Издательство просило меня перевести Ахматову. Другое крупное издательство заказало мне перевод романа «Мы» Замятина. Я на днях его закончу и потом два месяца буду редактировать. У меня лежит дома огромная папка «Мир Замятина». Читаю то, что связано с его прозой: «Записки сумасшедшего» Гоголя, романы Герберта Уэллса … А мечта у меня — вернуться к собственной литературе. У меня есть наброски к роману, для него нужно время — а его нет! Действие моего романа разворачивается в Бразилии. А вот стихотворения я пишу уже о России. И я даже начал сочинять стихи на русском. Но это пока только для себя. Не хочу, чтобы было видно, что это пишет иностранец.

Фотографии: из архива Астьера Базилио; (на анонсе) автор фотографии Андрей Коровин.