Андрей САМОХИН

17.09.2024

Материал опубликован в августовском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

Его ямбы и хореи невероятно легко сочетались с нотами романсов и оперных арий, поскольку уже при рождении отличались уникальным мелодизмом. В этом было сродство Александра Сергеевича с античностью, ведь муза Эвтерпа вдохновляла одновременно лирических поэтов и музыкантов, а на русского гения трудились еще и Мельпомена с Талией, а также Каллиопа, Эрато, Полигимния, Клио...

«ИЗ наслаждений жизни — одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия», — говорит один из гостей Лауры в «Каменном госте». В этом состояло глубокое убеждение (кредо) самого автора. Прежде чем поместить процитированные выше слова в свою драму, Пушкин написал их в альбом талантливой пианистки и композитора Марии Шимановской, творчеством которой восхищался.

О гармоническом единстве рифм, ритмов и аккордов однажды высказался Сергей Рахманинов: «Поэзия вдохновляет музыку, ибо в самой поэзии много музыки. Они как сестры-близнецы». Ярчайшее подтверждение этого тезиса — творчество нашего главного поэта. О музыкальности строф Александра Сергеевича великий Чайковский сказал: «Независимо от сущности того, что он излагает в форме стиха, в его звуковой последовательности есть что-то проникающее в самую глубь души. Это и есть музыка».

Во второй половине ХХ столетия специалисты подсчитали: обращаясь к сочинениям Пушкина, более тысячи композиторов, начиная с современников поэта, создали около трех тысяч произведений. Это — оперы, балеты, симфонические и камерные композиции, хоры, оратории, кантаты, а также — музыка к кинофильмам и спектаклям. Только «пушкинских» романсов насчитывают свыше двух тысяч!

Между тем сам русский гений на музыкальных инструментах не играл, певческим голосом не обладал и свою природную музыкальность воплощал через слово. Охотно вплетал в собственные сочинения народные песни, где-то услышанные или придуманные им самим. Баян у него пел в поэме «Руслан и Людмила», Земфира — в «Цыганах», черкесы — в «Кавказском пленнике», крымские рабыни — в «Бахчисарайском фонтане», русские девушки — в «Евгении Онегине». В «маленькой» трагедии «Пир во время чумы» звучит шотландская народная песня...

Многие из этих вокальных произведений Александр Сергеевич, надо полагать, исполнял вполголоса (или «про себя») на какие-то одному ему известные мотивы. Анна Керн вспоминала, что Пушкин, записывая ей в альбом стихи («Я ехал к вам. Живые сны...»), «напевал их своим звучным голосом».

Народный мелос окружал и завораживал великого поэта с детства. Хрестоматийную роль тут сыграла няня Арина Родионовна. В стихотворении «Наперсница волшебной старины» он с нежной благодарностью ей писал: «Ты, детскую качая колыбель, / Мой юный слух напевами пленила / И меж пелен оставила свирель, / Которую сама заворожила». Народному пению он постоянно внимал в Михайловском, Тригорском, Болдино. Во время дорожных скитаний брали за душу ямщицкие напевы: «Пой: в часы дорожной скуки / На дороге в тьме ночной / Сладки мне родные звуки / Звонкой песни удалой».

Бывая в Москве, он часто гостил в доме братьев Киреевских, слушал, как младший из них, Петр Васильевич, исполнял собранные в поездках по родной стране произведения фольклора.

Любил Александр Сергеевич и современную ему классическую музыку. Еще лицеистом смотрел в царскосельском домашнем театре графа Варфоломея Толстого оперы Евстигнея Фомина и Джованни Паизиелло. Друг поэта Иван Пущин вспоминал, как Пушкин вместе с другими лицеистами ходил слушать игравший перед вечерней зарей полковой оркестр Царского Села. Музыкальные впечатления того периода отразились позже в стихотворении 1829 года «Зорю бьют».

О том, как воздействовала на юного гения музыка, свидетельствовал актер и писатель Николай Куликов: «Пушкин, лежа на диване, заложив руки под голову и закрыв глаза, повторял: и замереть, и умереть можно».

В Петербурге он ходил на концерты ирландского пианиста Джона Фильда, придумавшего ноктюрны, восхищался сопрано итальянской певицы Анжелики Каталани.

В «Евгении Онегине» упоминается «упоительный Россини», а соседка Ленского Дуня поет арию Лесты «Приди в чертог ко мне златой!» из «Днепровской русалки» Фердинанда Кауэра. Улыбаясь переводу с французского на русский письма-признания Татьяны, поэт сравнивает его с «разыгранным Фрейшиц перстами робких учениц»: речь идет об опере Карла Марии фон Вебера «Вольный стрелок» (по-немецки Der Freischütz).

Дух великой музыки царит, конечно же, и в трагедии «Моцарт и Сальери», с венским гением наш поэт чувствовал родство душ.

Особое значение для Пушкина имело знакомство с Алексеем Верстовским и Александром Алябьевым. Они первые написали на его стихи ставшие широко известными в России романсы. Подобные попытки предпринимали ранее лицейские композиторы-любители Николай Корсаков и Михаил Яковлев (например, вместе с нотами Яковлева было опубликовано стихотворение «Слеза»). Однако шумный успех музыкальной пушкинианы начался с кантаты Верстовского на стихотворение «Черная шаль», автор мелодии тогда нащупал, что называется, «пушкинский нерв». В восторге оказался и сам поэт.

При жизни Александра Сергеевича этот композитор сочинил еще дюжину мелодий на его слова. Немалой популярностью пользовались романсы «Старый муж, грозный муж», «Гишпанская песня» («Ночной зефир»), «Два ворона», «Цыганская песня».

Из алябьевских композиций публике особенно нравились «Черкесская песня» («В реке бежит гремучий вал»), «Увы, зачем она блистает», «Зимняя дорога».

Со временем развернулось негласное соревнование по музыкальному прочтению Пушкина, и в некоторых случаях определились абсолютные чемпионы. Стих «Я помню чудное мгновенье» в разные годы приглянулся множеству композиторов, однако вряд ли их произведения стоят вровень с блестящим романсом Михаила Глинки. Элегическое настроение строк «Я вас любил...» никому не удалось передать лучше, чем композитору-любителю Борису Шереметеву.

В нескольких случаях получились примерно равнозначные музыкальные оформления одних и тех же пушкинских строк. К примеру, «Грузинская песня» («Не пой, красавица, при мне») хороша и в простом «народно-грузинском» варианте Глинки, и в пестрой восточной «инкрустации» Милия Балакирева, и в меланхолической обработке Сергея Рахманинова. А вокально-фортепианное переложение «Пророка» и «Анчара», выполненное Николаем Римским-Корсаковым, выходит далеко за жанровые рамки романса, это — настоящая музыкальная драма в миниатюре.

При жизни поэта россияне положили на музыку более 70 лирических произведений Пушкина (романсы, кантаты, элегии). Если бы тогда за публичные исполнения были узаконены отчисления автору, то Александр Сергеевич, несомненно, озолотился бы.

Отдельная глава музыкальной пушкинианы — сценическое искусство. Блестящая опера «Руслан и Людмила», написанная Глинкой уже после гибели автора поэмы, поначалу была принята публикой на удивление прохладно. Зато позже стала эталоном и бездонным кладезем для русской музыкальной культуры. Гениальное пушкинское слово, причем не только рифмованное, выплеснулось на сцену фейерверком шедевров: «Русалка» и «Каменный гость» Даргомыжского, «Евгений Онегин» и «Пиковая дама» Чайковского, «Моцарт и Сальери» Римского-Корсакова, «Алеко» и «Скупой рыцарь» Рахманинова... Прекрасной музыке сопутствовали талантливые либретто, которые писали порой сами композиторы.

В плане композиции музыкальных драм «Борис Годунов» Модеста Мусоргского обеспечил задел на многие десятилетия вперед, дав образец интерпретации Пушкина-драматурга.

Работая над оперой «Евгений Онегин», Чайковский в письме к Надежде фон Мекк признавался: «Если я горел огнем вдохновения, когда писал сцену письма, то зажег этот огонь Пушкин, и откровенно Вам скажу, вовсе не из напускной скромности, а вполне сознательно, что если моя музыка заключает в себе хотя десятую долю той красоты, которая в самом сюжете, то я очень горжусь и доволен этим».

Радостное многоцветие Пушкина-сказочника засияло красками в операх Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане» и «Золотой петушок». Юмор, сатира, тонкий лиризм, скоморошество этих поэтических шедевров отразились в зеркале музыки, такой же задорной и волшебной, как памятные всякому русскому строчки.

Пушкин любил балет и это свое увлечение засвидетельствовал в «Евгении Онегине»: «Там и Дидло венчался славой / Там, там под сению кулис / Младые дни мои неслись». Балетмейстеры довольно скоро ответили ему взаимной любовью. В конце 1821 года в Москве, в Театре на Моховой был показан пантомимный спектакль в пяти действиях под названием «Руслан и Людмила, или Низвержение Черномора, злого волшебника». Осуществил постановку ученик Шарля Дидло Адам Глушковский, а музыку для нее написал дирижер Московской труппы императорских театров Фридрих Шольц. Имя великого поэта среди авторов не упоминалось: он в ту пору находился в первой своей ссылке в Кишиневе. Через три года представление показывали уже в петербургском Большом театре. К тому моменту Александр Сергеевич находился в «михайловской» ссылке, однако на сей раз его авторство в афише указали.

Пушкинские балеты ставились всю первую половину XIX века. Тот же воспетый в романе Дидло в 1823 году на сцене Большого театра Санкт-Петербурга осуществил балетную постановку под названием «Кавказский пленник, или Тень невесты» на музыку Катарино Кавоса. В 1831-м Глушковский, используя мелодии разных композиторов, создал спектакль «Черная шаль, или Наказанная неверность». В 1854-м в Воронеже балетмейстер Григорий Васильев показал публике свой «Бахчисарайский фонтан», а в 1867-м Артур Сен-Леон с помощью музыки Людвига Минкуса продемонстрировал на сцене петербургского Большого Каменного театра, как можно в трех актах станцевать сказку «Золотая рыбка».

Затем в балетной пушкиниане наступил довольно длительный перерыв, который окончился в 1934 году: композитор Борис Асафьев с балетмейстером Ростиславом Захаровым создали новый шедевр «Бахчисарайский фонтан» — хореографическую поэму в четырех действиях с прологом и эпилогом. Это была симфонизированная постановка с использованием театральных принципов Станиславского. С небольшими модернизациями она пережила на сцене десятилетия.

К широко отмечавшейся в СССР столетней годовщине смерти поэта композитор Сергей Василенко и балетмейстер Николай Холфин поставили «Цыган». И тут на смену слишком длительному «пусто» вновь пришло «густо»: 1938-й — «Кавказский пленник» балетмейстера Леонида Лавровского на музыку Асафьева; 1940-й — «Сказка о Попе и о работнике его Балде» композитора Михаила Чулаки, балетмейстера Владимира Варковицкого, автора либретто Юрия Слонимского, а далее, после войны — «Барышня-крестьянка», «Каменный гость», «Медный всадник», «Станционный смотритель», «Граф Нулин»...

Самым «пушкинским» композитором в Советском Союзе стал Борис Асафьев, кроме него в жанре балета отдали дань уважения русскому гению Рейнгольд Глиэр и Андрей Петров.

Музыкальные спектакли по произведениям Александра Сергеевича ставила и русская эмиграция. Наиболее значительными зарубежными постановками считаются «Золотая рыбка», впервые показанная в 1937-м в Нью-Йорке труппой «Мордкин Балле» (музыка Николая Черепнина, балетмейстер Михаил Мордкин), «Золотой петушок» Римского-Корсакова, по-новому прочитанный выдающимся балетным реформатором Михаилом Фокиным (1937, Лондон, Ковент-Гарден), «Алеко» Чайковского, поставленный Леонидом Мясиным с декорациями Марка Шагала в 1942-м в Мехико.

Балетная пушкиниана пополняется и в наши дни, а главными сценами для нее остаются Большой театр в Москве и Мариинка в Петербурге.

Не прекращалось весь прошлый век связанное с Пушкиным творчество и в других жанрах. Весьма удачными вышли романсы «Осень», «Брожу ли я вдоль улиц шумных» Анатолия Александрова, «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день») Юрия Шапорина, «Я ехал к вам» Исаака Шварца (из кинофильма «Станционный смотритель») и, конечно, шесть композиций Георгия Свиридова, с которых он начал свое восхождение к музыкальным вершинам. Достойным вкладом в сокровищницу нашей культуры стал свиридовский концерт для хора «Пушкинский венок» (1979) — тот случай, когда музыка не только «иллюстрирует» гения слова, но и раздумывает вместе с ним, ведет диалог через века.

Среди заметных соприкосновений высокой музыки с прекрасной поэзией следует назвать работы Сергея Прокофьева к спектаклям «Борис Годунов» (в Театре Мейерхольда) и «Евгений Онегин» (в Театре Таирова), вокальный цикл Дмитрия Шостаковича, пушкинские хоры Сергея Слонимского. А еще — написанные Альфредом Шнитке проникновенные мелодии к фильму «Маленькие трагедии».

Эстрадная (поп и рок) музыка тоже как будто не сторонилась «солнца русской поэзии», хотя адекватных пушкинскому духу вещей выходило, прямо скажем, совсем немного. К примеру, песня «Во глубине сибирских руд» из первого альбома группы «Калинов мост» 1986 года — явный треш и откровенный стеб. Чем-то похожим отличилась группа «Монгол Шуудан», превратив «Черную шаль» в рокабилли.

Одна из версий «Чудного мгновения», напетая Вячеславом Бутусовым с группой «Орден Славы» в 2019 году для альбома «Аллилуйя», показывает, как может звучать романс в «электрическом» исполнении — без ударника и гитарных рифов. Потом, словно вспомнив про свой статус, те же музыканты пропели хрестоматийный текст под музыку в стиле рок-н-ролл.

Цикл на стихи Пушкина, написанный к его 210-летию Давидом Тухмановым (по просьбе Олега Митяева и Вениамина Смехова), тоже получился весьма неровным. Тут есть и относительно удачные современные романсы, и хоровая «Вакхическая песня», и разухабистые эстрадные композиции «Признание» («Я вас люблю, хоть я бешусь»), «У Гальяни и Кальони». От Александра Сергеевича такая музычка очень далека.

Из действительно удачных, не опошляющих пушкинское творчество вещей можно, пожалуй, назвать две мощные песни в стиле симфорок Ольги Кормухиной на стихи «Что в имени тебе моем?» и «Пророк».

А вообще... всем, кто берется «оригинально озвучивать» великого русского поэта, стоит задуматься над словами писателя Дмитрия Мережковского: «Пушкин — воздух, которым мы дышим, белый свет, в котором мы видим все другие цвета, он — русская мера всего, наш собственный взгляд на все, он — мы сами в нашей последней, еще для нас самих не открывшейся глубине».