Евгений ТРОСТИН

08.02.2023

Материал опубликован в январском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

Этому стихотворцу по прошествии нескольких эпох особенно подошли бы два эпитета — «выдающийся» и «недооцененный». Василий Жуковский стал первым и последним в XIX веке русским литератором, который не за страх, а за совесть воспевал как Российскую империю, так и двух ее правителей, внуков Екатерины Великой. В нем часто видят чистого лирика, автора бесподобной строчки «Жизнь и поэзия — одно», хотя вклад Василия Андреевича в нашу словесность не только огромен, но и весьма разнообразен.

НЕЗАКОННОРОЖДЕННЫЙ

Он появился на свет в селе Мишенском Тульской губернии в семействе состоятельного помещика Афанасия Бунина. Матерью будущего поэта была крещеная турчанка Сальха, которую русские воины когда-то захватили под Бендерами. В России ее величали Елизаветой Дмитриевной. Фамилию и отчество будущий поэт получил от своего крестного, небогатого дворянина, жившего в бунинской усадьбе, Андрея Жуковского. Обоих, Афанасия Ивановича и Андрея Григорьевича, Василий называл отцами, и оба относились к нему вполне по-отечески.

Первоначальное образование он получил дома, потом отучился в школе пансиона Христофора Роде. Наставником отрока стал известный философ и писатель Феофилакт Покровский. Правда, после нескольких занятий почтенный литератор выдал вердикт: никаких способностей у Василия нет. И тем не менее, начитавшись Плутарха, одиннадцатилетний подросток сочинил трагедию «Камилл, или Освобожденный Рим», которую сам же и поставил в усадебном театре с помощью сестры. С тех пор мальчишку обуревали только литературные мечты. Он проявил талант к изучению языков, постигая особенности античной, немецкой, английской словесности.

В юности его жизнь, как и у всех незаконнорожденных, была непростой. Тогда Василий, наверное, не мог и представить, что уготованная ему судьба будет связана с деятельностью при дворе, с тамошними устоями, ритуалами, чертогами. В дневнике юный Жуковский поставил перед собой вопрос: «Что ты разумеешь под словом: служить?» И сам же ответил: «Разумею действовать для пользы отечества и своей собственной, так, чтобы последняя была не противна первой».

РАЗ В КРЕЩЕНСКИЙ ВЕЧЕРОК

Состояния он не унаследовал, поначалу служил на третьестепенных должностях, но рано почувствовал свое призвание в поэзии. Совсем еще молодым человеком создал один из самых знаковых в истории русской литературы журналов — «Вестник Европы». В некоторых номерах печатались исключительно произведения Жуковского, и читателей это вполне устраивало: в то время очень многие считали его первым поэтом России. Публиковались гравюры с известных европейских картин и тут же — эссе издателя. Со временем вокруг журнала сплотились как молодые таланты (Петра Вяземского, Константина Батюшкова и некоторых других позже назовут поэтами пушкинской плеяды), так и опытные литераторы, один из коих, Иван Дмитриев, успел даже послужить министром юстиции.

«Раз в крещенский вечерок/ Девушки гадали:/ За ворота башмачок,/ Сняв с ноги, бросали...» — вольный перевод баллады немецкого поэта Готфрида Бюргера «Ленора» стал замечательным русским стихотворением. Василий Андреевич и не скрывал, что к подобным переложениям он относился как к своеобразному состязанию поэтов. Вместо германской элегической обреченности его «Светлана» наполнена светлыми чувствами-эмоциями, и неудивительно, что до сих пор любители отечественной поэзии помнят эти лирические строки. В учебниках литературы сей феномен объясняется слишком схематично: стихотворение, мол, ознаменовало переход от сентиментализма к романтизму, а автор «Светланы» стал самым ярким представителем последнего.

Конечно же, все было не так просто и прямолинейно, по многогранности творческих интересов Жуковский в нашей тогдашней литературе уступал разве только Пушкину. Многое взявший у сентименталистов поэт любил писать о тонких душевных переживаниях. Сочувствие и сердечность были его маяками и в творчестве, и в обыденной жизни. С баллад Василия Андреевича в нашей литературе начался золотой век. И кто бы мог подумать, что подчеркнуто миролюбивый, немного рассеянный человек станет талантливым царедворцем, более того — одним из главных творцов имперской идеологии.

В 1812 году он был офицером и любимым поэтом армии, а по завершении Наполеоновских войн в адресованных императору Александру I стихах провозгласил:

Когда летящие отвсюду шумны клики,

В один сливаясь глас, Тебя зовут: Великий!

Что скажет лирою незнаемый певец?

Дерзнет ли свой листок он в тот вплести венец,

Который для Тебя вселенная сплетает?..

О Русский Царь, прости! невольно увлекает

Могущая рука меня к мольбе в тот храм,

Где благодарностью возженный фимиам

Стеклися в дар принесть Тебенароды мира —

И, радости полна, сама играет лира.

Это — начало пространного послания, иногда называемого поэмой.

«БУДУЩЕЕ ИСПОЛНЕНО НАДЕЖДОЙ»

Как любой крупный поэт, Жуковский многомерен. Его считали благодушным, погруженным в мистические и любовные грезы меланхоликом, «самым добрым человеком в русской литературе», а он в военную пору стал выдающимся баталистом, во время декабрьских потрясений 1825 года сказал свое твердое слово в защиту монархии, а затем прославлял имперскую мощь, с которой связывал будущее страны на века. Выступал за реформы, смягчение нравов, но при сохранении монархии как «палладиума России», полагал, что власть должна быть человечной, великодушной, однако менять ее форму не считал возможным.

Старший современник Пушкина остался в тени «победителя-ученика», с юности показавшего себя в поэзии ярче, смелее, ставшего настоящим творцом нового литературного языка. Жуковский помог ему, пожалуй, как никто другой. Даже всем известную формулу «гений чистой красоты» Александр Сергеевич позаимствовал у Василия Андреевича. Гармоничный, напевный пушкинский слог — тоже в какой-то мере его наследие. Впрочем, Пушкин на сей счет высказался сам: «Жуковский — отец-кормилец моей музы».

О декабрьском восстании (причем в частном письме) этот поэт-патриот писал: «Мы видели день ужасный, о котором вспомнить без содрогания невозможно. Но это — дело Промысла... Он показал России, что на троне ее — Государь с сильным духом... Теперь будущее исполнено надеждой».

Такие откровения шли вразрез с мнением большинства собратьев по перу. Николай I в ту пору мало у кого из них порождал какие бы то ни было надежды. В основном его считали диктатором, едва ли способным управлять Россией, но Жуковский сразу же разглядел в Николае Павловиче крепкую руку и превосходный инженерный ум.

Литературные моды и веяния не поколебали монархических убеждений. Самое серьезное испытание поэту пришлось пережить во время Польского восстания, когда общественное мнение вновь раскололось. Оппозиционеры выражали собственные взгляды вполголоса, но не учитывать их в писательских кругах было невозможно. Жуковский нашел единомышленника в Пушкине. Они совместно выпустили книгу, в которой опубликовали свои посвященные бородинской годовщине стихи и блистательное пушкинское «Клеветникам России». Без дружеского влияния старшего собрата это стихотворение могло и не появиться. Вместе они работали и над сказками, и даже над гимном России, находили наиболее точные интонации, порой спорили, но оставались неизменными единомышленниками в главном — в своей любви к Родине. Наверное, только литературоведы помнят, что эти великие творцы когда-то издали «Молитву русского народа», где несколько строф написаны Василием Андреевичем, а два шестистишия — младшим товарищем, тогда еще лицеистом.

Повидавший виды литератор легко мирился с пушкинским максимализмом, отбросив в сторону личные амбиции первого стихотворца России. Это благородство по отношению к молодому гению вошло в легенду. После гибели Пушкина его мудрый друг написал высоким античным слогом строки: «Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе руки свои опустив».

Именно Жуковский ходатайствовал перед Николаем I о поддержке семьи погибшего, хлопотал о прощении долгов, помощи вдове. Более того, если бы не Василий Андреевич, то после смерти Пушкина сравнительно немногие в России осознали бы настоящий масштаб утраты...

«НА БОСФОРЕ РУССКИЙ ФЛАГ»

Что же привнес он в отечественную литературу? Прежде всего, во многом благодаря ему наша образованная публика стала говорить, читать и думать по-русски, а для этого Жуковский переводил лучших европейских поэтов, в первую очередь немецких и английских. Часто — близко к оригиналу, иногда — с известными вольностями, нередко — переиначивал до неузнаваемости. Но при этом всегда демонстрировал гибкость и красоту русской литературной речи. Оказалось, что по-нашенски немецкие баллады звучат зачастую лучше, чем в оригинале. Для современников поэта это стало настоящим потрясением, знаменовало смену вех.

До него целому поколению русских дворян казалось, что будущее национальной культуры — в постепенном переходе на все французское. Жуковский безо всякого публицистического нажима сумел приохотить к родному слову тысячи людей, показал, что наша поэзия существует и не уступает европейской. Оды Гаврилы Державина и Михаила Ломоносова звучали для молодой публики уже несколько архаично, а лирику Василия Жуковского стали читать жадно, поначалу — вопреки мнениям именитых профессоров, традиционно не жалующих какие бы то ни было литературные новации. Его стихи поднимали в атаку героев 1812 года и чудо-богатырей, побеждавших под знаменами Дибича и Паскевича. Русские громили поляков, турок, персов, освобождая православные народы.

В огромном наследии стихотворца особое место занимают такие строчки:

День Полтавы — праздник славы;

Измаил, Кагул, Рымник;

Бой Московский; взрыв Кремлевский,

И в Париже Русский штык.

За Балканом Русским станом

Устрашенный старый враг;

И в ограду Царю-граду

На Босфоре Русский флаг.

Василий Андреевич был воспитателем будущего царя-освободителя, цесаревича Александра Николаевича, одним из ближайших советников Николая I. Чуть ли не единственным крупным идеологом того времени мы почему-то считаем министра просвещения графа Сергея Уварова. Однако поэт-наставник сделал в этом смысле не меньше, и прислушивались к нему охотнее, нежели к автору знаменитой триады (православие — самодержавие — народность). Ведь яркие, облеченные в стихотворную форму формулировки звучат намного выигрышней.

Николаевская Россия прорвалась на Балканы, продолжила вековую традицию военных побед, казалось, держала в руках ключи от Священного союза европейских монархий, и стихотворение Жуковского могло бы стать хрестоматийным, если бы страна в начале ХХ века не совершила очередной крутой поворот. Царь Николай Павлович в интерпретации поэта уподоблен русскому богатырю:

Грянем песню круговую

Про царя на русский лад.

Царь наш любит Русь родную,

Душу ей отдать он рад.

Прямо русская природа;

Русский видом и душой,

Посреди толпы народа

Выше всех он головой.

На коня мгновенно прянет,

Богатырь и великан,

В ратный стан командой грянет —

Огласит весь ратный стан.

Мир он любит, рад и бою

И на пушки сам вперед,

А по нужде и с чумою

Подерется за народ.

Когда он писал эти посвященные государю стихи, особенно важен для автора был жанр — солдатская песня. Жуковский вспоминал о своей ратной службе, апеллировал к воинскому братству, которое ценил очень высоко. Поэт понимал, что без сознательного патриотизма, верности русским идеалам, доверия к императору армия не сумеет оставаться непобедимой.

СОКРОВИЩЕ ДУШИ МОЕЙ

Царской милостью он не был обделен. Среди наград — Бриллиантовый перстень с вензелевым именем Его Величества, орден Св. Анны и Св. Станислава I степени, серебряная медаль на голубой ленте «В память Отечественной войны 1812 года». Присвоенный ему чин тайного советника соответствовал воинскому званию генерал-лейтенанта. Трудно себе представить, что свой жизненный путь он начинал как незаконнорожденный, что в его дворянском происхождении многие сомневались. Причем высоких степеней и регалий Василий Андреевич добился без особых усилий. Наград для себя не выпрашивал, больше думал о творчестве, нежели о карьере, однако же не затерялся в пестрой толпе придворных.

После шестидесяти он все чаще болел, но бодрился, строил литературные планы. Жуковский был любимым собеседником Гоголя, а их переписка — настоящий литературный памятник. В марте 1852 года, во время Великого поста, находясь в Германии, поэт получил письмо из Москвы с сообщением о смерти Николая Васильевича, и это стало для него болезненным ударом. Затем и сам он слег с тяжелым недугом и вскоре после Светлого Воскресения Христова, 12 апреля, умер. В предсмертном письме жене признался: «Я любил тебя, как лучшее сокровище души моей». Все-таки Жуковский был счастливым человеком: встретил настоящую любовь, снискал признание соотечественников. Когда-то в стихотворении «Умирающий лебедь» он написал:

Слышишь, как он сладкогласно

При конце своем поет!

Кто на свете жил прекрасно,

Тот прекрасно и умрет...

Оказалось — себе напророчил.

Оплакивала его вся просвещенная Россия, включая императора и цесаревича. Последним пристанищем этого достойнейшего человека стала Александро-Невская лавра.