Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

27.03.2014

Пятисотстраничный труд «Пикассо: творец и разрушитель» подробно освещает путь художника. Еще мальчиком он подавал большие надежды: «Этюд к торсу» 11-летнего Пабло поражает не меньше «Автопортрета» 13-летнего Дюрера. Достигнув потрясающей техники рисунка благодаря долгим штудиям голубиных лапок, Пикассо взбунтовался. Фотография и кино все больше заявляли о своих правах, положение реализма становилось шатким. Так был придуман кубизм.

Впрочем, главными мотивами творчества являлись не художественные поиски, а жажда славы и власти. Без очевидных попыток оправдать художника, автор рассказывает о его жесткости по отношению к близким. Холодность к отцу, обожавшему сына и переехавшему в Барселону, чтобы дать Пабло приличное образование. Злословие в адрес тех, кого Пикассо называл своими друзьями. Его предательства, порой становившиеся фатальными для людей, которых «Минотавр» по внезапной прихоти выкидывал со своей орбиты. Ревность по отношению к состоявшимся художникам, в частности, к Анри Матиссу. Завистливые слова даже в адрес собственных детей: «Я старый, а ты молодой. Лучше б ты умер», — заявил он за закате дней сыну Клоду.

Автор детально препарирует личную жизнь андалузца. Пикассо был крайне груб с женщинами. Параллельные романы (хотя больше подошло бы слово «связи» — «его интересовал только процесс соблазнения»), внебрачные дети, специально создаваемые художником «любовные треугольники» — ему нравилось, когда за него дерутся в буквальном смысле. Побои и моральное давление как неотъемлемая сторона жизни с «монсеньером»...

Пристальное внимание к любовным связям Пикассо разбавляет искусствоведческий анализ. Автору удается не скатиться ни в пошлую мелодраму, ни в морализаторство. Только бесстрастный, чуть сочувственный рассказ: о женщинах, не устоявших перед бешеной силой и обаянием Пикассо (две из них покончили с собой после его смерти), о самом художнике, мечтавшем «достичь абсолютной живописи», но потерпевшем поражение. Ненавидевший неудачников, Пикассо, несмотря на мифы, создаваемые его окружением, не обладал безусловным гением Веласкеса или Рембрандта. Это стало очевидным, когда он вступил в бой с классическим наследием, сделав серию работ, посвященную «Завтраку на траве» Мане. Сравнение оказалось вовсе не в пользу андалузца.

Жаждавший славы, Пикассо не гнушался никакими средствами. Не возражал, когда его записывали в борцы Сопротивления, хотя остался в Париже просто потому, что боялся за свою жизнь. Вступил в Коммунистическую партию, руководствуясь, как полагает автор, соображениями скорее моды, чем идеологии. Выдавал работы — одну за другой, нередко закрывая глаза на качество. Но не оказался ли он в итоге в стане проигравших, когда, оставив бесконечные поиски женщин и «смирившись с жизнью», вступил в брак с сиделкой? То ощущение «распада, деградации и смерти», которое Пикассо пронес до конца своих дней, возможно, связано с тем, что никто не знал ему цену лучше, чем он сам.