Валентина КНУРОВА

26.03.2014

культура: В русской литературе Вы известны своим метким, острым словом, а возможно ли описать всю Вашу жизнь одной фразой?
Гоголь: Я терпел в жизни строгую нужду, не был богат и не имел никаких связей, но умел гордо презирать одно и не искать другого.

культура: Сегодня часто повторяют, что классика невостребована, неактуальна и вообще мало кому интересна. Можно ли исправить подобное положение вещей?
Гоголь: Можно все пиесы сделать вновь свежими, новыми, любопытными для всех от мала до велика, если только сумеешь их поставить, как следует, на сцену. Это вздор, будто они устарели и публика потеряла к ним вкус. Публика не имеет своего каприза; она пойдет, куда поведут ее. Не попотчевай ее сами же писатели своими гнилыми мелодрамами, она бы не почувствовала к ним вкуса и не потребовала бы их. Возьми самую заиграннейшую пиесу и поставь ее, как нужно, та же публика повалит толпой. Мольер ей будет в новость, Шекспир станет заманчивее наисовременнейшего водевиля. Но нужно, чтобы такая постановка произведена была действительно и вполне художественно, чтобы дело это поручено было не кому другому, как первому и лучшему актеру-художнику, какой отыщется в труппе.

культура: А как Вы относитесь к популярной, развлекательной литературе? Есть ли в ней какой-то смысл, имеет ли она свое предназначение, как литература большая, серьезная?
Гоголь: Есть книги, пишущиеся для того общества, которое нужно как детей заохочивать и принуждать к чтению.

культура: Значит, Вас не пугает слава народного писателя?
Гоголь: Любопытнее всего было мое свидание с типографией. Только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фиркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке. Это меня несколько удивило. Я к фактору, и он после некоторых ловких уклонений наконец сказал, что: штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву. Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни.

культура: Глядя на окружающий мир, чему Вы радуетесь, чему огорчаетесь?
Гоголь: Мне всегда становится грустно, когда я гляжу на новые здания, беспрерывно строящиеся, на которые брошены миллионы и из которых редкие останавливают изумленный глаз величеством рисунка, или своевольною дерзостью воображения, или даже роскошью и ослепительною пестротою украшений. Невольно втесняется мысль: неужели прошел невозвратимо век архитектуры? Неужели величие и гениальность больше не посетят нас? Не хотелось бы убедиться в этой грустной мысли, но все говорит, что она истинна.

культура: Современная городская архитектура Вас совсем не впечатляет?
Гоголь: Всем строениям городским стали давать совершенно плоскую, простую форму. Домы старались делать как можно более похожими один на другого; но они более были похожи на сараи или казармы, нежели на веселые жилища людей. И этою архитектурою мы еще недавно тщеславились, как совершенством вкуса, и настроили целые города в ее духе! Оттого новые города не имеют никакого вида: они так правильны, так гладки, так монотонны, что, прошедши одну улицу, уже чувствуешь скуку и отказываешься от желания заглянуть в другую. Это ряд стен и больше ничего.

культура: Если сравнить Ваше и наше время, найдется ли что-то общее?
Гоголь: Можно сказать, что XIX век есть век эффектов. Всякой от первого до последнего — торопится произвесть эффект, начиная от поэта до кондитера, так что эти эффекты, право, уже надоедают.

культура: Это всеобщее желание выделиться, произвести впечатление на окружающих имеет только отрицательные стороны?
Гоголь: Должно признаться, что в общей массе стремление к эффектам более полезно, нежели вредно: оно более двигает вперед, нежели назад, и даже в последнее время подвинуло все к усовершенствованию. Желая произвести эффект, многие более стали рассматривать предмет свой, сильнее напрягать умственные способности.

культура: Сегодня, как и в XIX веке, немало людей, стремящихся к добру и пользе. Но как этого достичь, они не всегда знают.
Гоголь: Всякому теперь кажется, что он мог бы наделать много добра на месте и в должности другого, и только не может сделать его в своей должности. Это причина всех зол. Нужно подумать теперь о том всем нам, как на своем собственном месте сделать добро. Поверьте, что Бог не даром повелел каждому быть на том месте, на котором он теперь стоит. Нужно только хорошо осмотреться вокруг себя.

культура: Подчас Вас упрекали в неприкрытом морализаторстве, в претензии на роль духовного учителя.
Гоголь: Уча других, также учишься. А, между прочим, я ничуть не умней никого. Я знаю людей, которые в несколько раз умней и образованней меня и могли бы дать советы в несколько раз полезнейшие моих; но они этого не делают и даже не знают, как это сделать.

культура: Вы терпимо относитесь к критике?
Гоголь: Иногда нужно иметь противу себя озлобленных. Кто увлечен красотами, тот не видит недостатков и прощает все; но кто озлоблен, тот постарается выкопать в нас всю дрянь и выставить ее так ярко внаружу, что поневоле ее увидишь. Истину так редко приходится слышать, что уже за одну крупицу ее можно простить всякой оскорбительный голос, с каким бы она ни произносилась. Самые эпиграммы и насмешки надо мной были мне нужны, несмотря на то, что с первого разу пришлись очень не по сердцу. О, как нам нужны беспрестанные щелчки и этот оскорбительный тон, и эти едкие, пронимающие насквозь насмешки! На дне души нашей столько таится всякого мелкого, ничтожного самолюбия, щекотливого, скверного честолюбия, что нас ежеминутно следует колоть, поражать, бить всеми возможными орудиями, и мы должны: благодарить ежеминутно нас поражающую руку.

культура: Критика полезна всегда и везде, или же существуют критерии, которым она сама должна непременно соответствовать?
Гоголь: Первая, главная принадлежность, без которой критика не может существовать, это — беспристрастие. Критика должна быть строга, потому что просвещенный писатель не ищет безотчетной похвалы и славы, но требует, чтобы она была определена умом строгим и верно понявшим его мысль, его творение; она должна быть благопристойна, чтобы ни одно выражение оскорбительное не вкралось. Наконец, последнее: нужно, чтобы пером рецензента или критика правило истинное желание добра и пользы.

культура: Когда Вы на длительное время уехали из России, не все это поняли и восприняли однозначно.
Гоголь: Многие изъявляли изумление тому, что я так желаю известий о России и в то же время сам остаюсь вне России, не соображая того, что, кроме болезненного состоянья моего здоровья, потребовавшего теплого климата, мне нужно было это удаление от России затем, чтобы пребывать живее мыслью в России. Я знал только то, что еду вовсе не затем, чтобы наслаждаться чужими краями, но скорей, чтобы натерпеться, точно как бы предчувствовал, что узнаю цену России только вне России и добуду любовь к ней вдали от нее.

культура: Так это правда, что, покинув родину, начинаешь видеть ее по-другому и любить по-особому?
Гоголь: На Руси есть такая изрядная коллекция гадких рож, что невтерпеж мне пришлось глядеть на них. Даже теперь плевать хочется, когда об них вспомню. Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина, но в сердце моем Русь, не гадкая Русь, но одна только прекрасная Русь.

культура: Пробудила ли Европа Ваше писательское вдохновение?
Гоголь: Я живу около года в чужой земле, вижу прекрасные небеса, мир, богатый искусствами и человеком. Но разве перо мое принялось описывать предметы, могучие поразить всякого? Ни одной строки не мог посвятить я чуждому. Непреодолимою цепью прикован я к своему, и наш бедный, неяркий мир наш, наши курные избы, обнаженные пространства предпочел я лучшим небесам, приветливее глядевшим на меня.

культура: Должно быть, Вы очень любите свой народ.
Гоголь: Как полюбить братьев, как полюбить людей? Душа хочет любить одно прекрасное, а бедные люди так несовершенны, и так в них мало прекрасного! Как же сделать это? Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русской. Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русской Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. К этой любви нас ведет теперь сам Бог. Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри ее и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней состраданья. А состраданье есть уже начало любви. Уже крики на бесчинства, неправды и взятки — не просто негодованье благородных на бесчестных, но вопль всей земли... Но прямой любви еще не слышно ни в ком.

культура: Хотите сказать, в огромной стране нет ни единого человека, который по-настоящему ее любит?
Гоголь: Вы еще не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всем дурном, что в ней ни делается, в вас все это производит только одну черствую досаду да уныние. Нет, это еще не любовь, далеко вам до любви, это разве только одно слишком еще отдаленное ее предвестие. Нет, если вы действительно полюбите Россию, у вас пропадет тогда сама собой та близорукая мысль, которая зародилась теперь у многих честных и даже весьма умных людей, то есть, будто в теперешнее время они уже ничего не могут сделать для России, и будто они ей уже не нужны совсем. Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей; не в губернаторы, но в капитан-исправники пойдете, — последнее место, какое ни отыщется в ней, возьмете, предпочитая одну крупицу деятельности на нем всей вашей нынешней бездейственной и праздной жизни. Нет, вы еще не любите России.

культура: Говорят, что прежде чем полюбить, нужно узнать.
Гоголь: Чтобы узнать, что такое Россия нынешняя, нужно непременно по ней проездиться самому. Слухам не верьте никаким. Верно только то, что еще никогда не бывало в России такого необыкновенного разнообразия и несходства во мнениях и верованиях всех людей, никогда еще различие образований и воспитанья не оттолкнуло так друг от друга всех и не произвело такого разлада во всем. Сквозь все это пронесся дух сплетней, пустых поверхностных выводов, глупейших слухов, односторонних и ничтожных заключений. Все это сбило и спутало до того у каждого его мненье о России, что решительно нельзя верить никому. Нужно самому узнавать, нужно проездиться по России. Это особенно хорошо для того, кто побыл некоторое время от нее вдали и приехал с неотуманенной и свежей головою. Он увидит много того, чего не видит человек, находящийся в самом омуте, раздражительный и чувствительный к животрепещущим интересам минуты.

культура: По-Вашему мы не только не научились еще любить свою страну, но и попросту плохо ее знаем?
Гоголь: Велико незнанье России посреди России. Все живет в иностранных журналах и газетах, а не в земле своей. Город не знает города, человек человека; люди, живущие только за одной стеной, кажется, как бы живут за морями.

культура: Быть может, причиной нашего незнания и непонимания себя служат извечные споры о том, Западом или Востоком является Россия, имеет ли она свой особый путь или должна идти вслед за Европой или Америкой?
Гоголь: Споры о наших европейских и славянских началах показывают только то, что мы начинаем просыпаться, но еще не вполне проснулись; а потому не мудрено, что с обеих сторон наговаривается весьма много дичи. Все эти славянисты и европисты, или же староверы и нововеры, или же восточники и западники, а что они в самом деле, не умею сказать, потому что покамест они мне кажутся только карикатуры на то, чем хотят быть, — все они говорят о двух разных сторонах одного и того же предмета, никак не догадываясь, что ничуть не спорят и не перечат друг другу. Можно бы посоветовать обоим — одному попробовать, хотя на время, подойти ближе, а другому отступиться немного подалее. Но на это они не согласятся, потому что дух гордости обуял обоими.

культура: Сегодня на родной Вам Украине, в Малороссии, как ее прежде называли, очень неспокойно. Власть захватили люди, открыто провозглашающие националистические лозунги, люди, не желающие вести цивилизованный политический диалог и, кажется, не способные к этому.
Гоголь: Односторонние люди и притом фанатики — язва для общества, беда той земле и государству, где в руках таких людей очутится какая-либо власть. У них нет никакого смиренья христианского и сомненья в себе; они уверены, что весь свет врет и одни они только говорят правду.

культура: Не проникнут ли активно насаждаемые профашистские идеи в народ?
Гоголь: Народ наш умен: он растолкует, не ломая головы, даже то, что приводит в тупик умников.

культура: А ведь когда-то столица Руси была именно в Киеве, правда, в последующие столетия она неоднократно менялась.
Гоголь: В самом деле, куда забросило русскую столицу… Странный народ русский: была столица в Киеве — здесь слишком тепло, мало холоду; переехала русская столица в Москву — нет, и тут мало холода: подавай Бог Петербург! Выкинет штуку русская столица, если подсоседится к ледяному полюсу.

культура: А велика ли, принципиальна ли разница между двумя нынешними нашими столицами — Москвой и Санкт-Петербургом?
Гоголь: Москва женского рода, Петербург мужеского. В Москве всё невесты, в Петербурге всё женихи. Петербург наблюдает большое приличие в своей одежде, не любит пестрых цветов и никаких резких и дерзких отступлений от моды; зато Москва требует, если уж пошло на моду, то чтобы во всей форме была мода: если талия длинна, то она пускает ее еще длиннее; если отвороты фрака велики, то у ней, как сарайные двери. Петербург — аккуратный человек, совершенный немец, на все глядит с расчетом и прежде, нежели задумает дать вечеринку, посмотрит в карман; Москва — русский дворянин, и если уж веселится, то веселится до упаду и не заботится о том, что уже хватает больше того, сколько находится в кармане; она не любит средины.

культура: С момента получения Украиной независимости Вас начали буквально разрывать на две части: в России считали и по-прежнему считают Вас русским, российским писателем, в то время как многие украинские деятели провозглашают Гоголя исключительно и только украинским.
Гоголь: Мысли мои, мое имя, мои труды будут принадлежать России.

культура: В нашей стране сегодня тоже немало проблем…
Гоголь: Россия несчастна от грабительств и неправды.

культура: Как победить эти пороки?
Гоголь: Поверьте, что наилучший образ действий в нынешнее время — не вооружаться жестоко и жарко противу взяточников и дурных людей, и не преследовать их, но стараться, вместо того, выставлять на вид всякую честную черту, дружески, в виду всех, пожимать руку прямого честного человека. Старайтесь только, чтобы сверху было все честно, снизу будет все честно само собою.

культура: Некоторые современные политологи предостерегают нас от опасности развития и закрепления авторитаризма. Что скажете на это Вы, человек, живший и творивший в эпоху самодержавия?
Гоголь: Все события в нашем отечестве, начиная от порабощенья татарского, видимо, клонятся к тому, чтобы собрать могущество в руки одного, дабы один был в силах произвесть этот знаменитый переворот всего в государстве, все потрясти и, всех разбудивши, вооружить каждого из нас тем высшим взглядом на самого себя, без которого невозможно человеку разобрать, осудить самого себя.

культура: Много десятилетий мы строили светлое будущее, но прийти к нему так и не сумели...
Гоголь: Оттого и вся беда наша, что мы не глядим в настоящее, а глядим в будущее. Оттого и беда вся, что как только, всмотревшись в настоящее, заметим мы, что иное в нем горестно и грустно, другое просто гадко или же делается не так, как бы нам хотелось, мы махнем на все рукой и давай пялить глаза в будущее. Оттого Бог и ума нам не дает; оттого и будущее висит у нас у всех точно на воздухе: слышат некоторые, что оно хорошо, благодаря некоторым передовым людям, которые тоже услышали его чутьем и еще не проверили законным арифметическим выводом; но как достигнуть до этого будущего, никто не знает.

культура: Не пугает ли Вас тот факт, что Россия постоянно нуждается в каких-то реформах, что жизнь у нас до сих пор не налажена, что мы постоянно живем в переходное время?
Гоголь: Самая затруднительность обстоятельств, предоставивши новые извороты уму, разбудила дремавшие способности многих, и в то время, когда на одних концах России еще доплясывают польку и доигрывают преферанс, уже незримо образовываются на разных поприщах истинные мудрецы жизненного дела. Еще пройдет десяток лет, и вы увидите, что Европа приедет к нам не за покупкой пеньки и сала, но за покупкой мудрости, которой не продают больше на европейских рынках.