Сергей ШУЛАКОВ

03.01.2017

В издательстве «Центрполиграф» вышла книга Оксаны Захаровой «История балов императорской России. Увлекательное путешествие».

Первый бал в Москве устроил Лжедмитрий  I, на его свадебном пиру играл оркестр Станислава Мнишека, отца невесты, Марины, а после трапезы гости танцевали. Но традиция не прижилась. Доктор исторических наук, профессор Оксана Захарова объясняет: «Уже само проведение самозванцем невиданных до этого при русском дворе церемониалов было вызовом обществу». Спустя целый век балы и ассамблеи Петру  I пришлось вводить административным способом. Указ от 1718 года специально оговаривал: «Хозяин не обязан ни встречать, ни провожать гостей или чему-либо для них беспокоиться; но должен иметь, на чем их посадить, чем их потчевать и чем осветить комнаты…».

Позже балы развились в систему. Популярностью пользовались так называемые «тихие». Бывало, что именинница принимала решение устроить «тихий», то есть без объявления, бал, и все, кто заезжал поздравить ее в течение дня, получали приглашение от камердинера. «Вечером на «тихий бал» к А.С. Небольсиной пожаловала вся Москва. Экипажи тянулись по обеим сторонам Поварской до Арбатских ворот. Именинница умела принимать гостей: будь то главнокомандующий или студент, каждому поклон, каждому ласковое слово. Делай что хочешь — играй, разговаривай, молчи, ходи, сиди, только не спорь слишком громогласно и с запальчивостью: этого хозяйка боится».

В 1840-х годах на петербургских балах, в подражание парижским, впервые зазвучало определение «светская львица». Среди дам случались фанатичные поклонницы этого действа. Одна из них, в ответ на предостережение о том, что танцы ночами напролет могут сказаться на внешнем облике, отвечала: «А на что мне красота? Я замужем и прельщать никого не намерена. Годом прежде, годом позже, а все же надобно будет подурнеть… Пока время не ушло, напрыгаюсь и навеселюсь вдоволь, а там и примусь за нравоучения своим детям».

Бальная жизнь в исследовании Оксаны Захаровой пересекается с литературной. Александра Кирилловна Воронцова-Дашкова, одна из львиц петербургского света, овдовев, вышла замуж за француза, барона де Пуайи, и вскоре умерла. Передавали, что иностранец отравил богатую русскую княгиню. Некрасов, не чуравшийся светской жизни, написал стихотворение: «…Тут пришла развязка. Круто изменился / Доктор спекулятор: деспотом явился! / Деньги, бриллианты — все пустил в аферы, / А жену тиранил, ревновал без меры. / И когда бедняжка с горя захворала, / Свез ее в больницу… Навещал сначала, / А потом уехал — словно канул в воду!..» Стихи эти едва не привели к дуэли поэта со «спекулятором».

Целиком на балах разворачивался драматический роман Михаила Лермонтова и Екатерины Александровны Сушковой, о котором профессор Захарова повествует с прямо-таки душераздирающими подробностями. Любящий, как водится, беззащитен; после заверений в страстном чувстве Лермонтов перестал замечать влюбленную в него даму, а однажды мимоходом заявил: «Я вас больше не люблю. Да, кажется, и никогда не любил». Великий наш поэт объяснял поведение необходимостью подчиняться условностям света, где ранг зависит от того, сколько репутаций человек погубил…

При дворе устраивались костюмированные балы, последний был организован в 1903 году, и многие участники явились в одеждах предков эпохи царя Алексея Михайловича: так, костюм графа С.Д. Шереметева повторял одеяние фельдмаршала графа Б.П. Шереметева с портрета в усадьбе Кусково.

Некоторые традиции костюма берут начало именно на балах. Крылышки, прикрепленные к платьям девочек, характерные теперь, скорее, для рождественских торжеств, ранее были частью бального наряда и символизировали чистоту и невинность, «уподобляя девочку небесному ангелу». Платье с крылышками юной Елизаветы Петровны, будущей императрицы, описал камер-юнкер Берхгольц из свиты Голштинского герцога.

Книга украшена вклейкой с дивными иллюстрациями, портретами светских дам, рисунками из модных журналов, изображениями вееров… Вторую ее часть составляют обширные приложения. Это хрестоматия «Балы в русской поэзии и прозе», где собраны не только известные отрывки из Льва Толстого, Куприна, Бунина, Цветаевой, но и несколько стихотворений много сочинявшей о балах Евдокии Ростопчиной, и «Явился он на стройном бале…» Блока: «Он встал, и поднял взор совиный, /И смотрит — пристальный — один, / Куда за бледной Коломбиной / Бежал звенящий Арлекин…» Здесь же руководство к изучению танцев, положения бального этикета и даже «Нотный альбом», в котором можно найти сочинения Гайдна, Шопена, других выдающихся композиторов.

Книга собрана с фантазией и «на злобу дня», однако добросовестным, серьезным справочным аппаратом похвалиться не может — ссылок в тексте нет, объяснений, откуда взяты цитаты, мало, и читатель волен догадываться об источнике в меру своей образованности. Или обратиться к преподавателю — сборник несет гриф: «Рекомендовано кафедрой Истории русской литературы ХХ века филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова». Логично, впрочем, предположить, что тем самым реализуется расчет на светскую, а значит, по замыслу издателей, ученую читательскую аудиторию. Ту, которая назубок помнит, например, «Сочинения камердинера императрицы Марии Федоровны А. Степанова о Павле I и о придворных балах во времена Александра III, присланные П.К. Бенкендорфу».