Михаил БУДАРАГИН

17.07.2016

16 июля 1951 года в Америке вышел в свет один из самых известных романов столетия, зачитанный к нынешнему моменту до дыр несколькими поколениями преданных поклонников, «Над пропастью во ржи». В английском варианте заголовок звучит иначе — «The Catcher in the Rye», то есть «Ловец во ржи», но вдаваться в переводческий спор сегодня нет уже никакого смысла. Текст сделал Джерома Сэлинджера ведущим писателем в США и оказал на всю западную культуру огромное разрушительное влияние. 

Классическое литературоведение, размышляющее, о чем же сказал нам автор, обычно обходит стороной некоторые слишком очевидные факты: мол, читатель «так понял текст». Сочинитель при этом избавлен от всякой ответственности, он только складывает слова в предложения и умеет использовать какую-нибудь красивую метафору. А уж что там дальше случится, не нашего ума дело. Позиция эта понятна, хотя и довольно ущербна, поскольку литература и кино, музыка и театр, философия и живопись — не игрушки для пресыщенной публики, а часть живой истории. Можно, конечно, считать, что «Государь» Никколо Макиавелли — лишь набор политических тезисов, но странно верить, будто бы этот трактат вообще ничего для Европы (а затем — и Нового Света) не значил.  

«Над пропастью во ржи» — изумительно просто написанная история, которая пришлась по нраву и Марку Чепмену, убийце Джона Леннона. Легко отмахнуться: дескать, Сэлинджер не виноват, мало ли психопатов. Но не «Критику чистого разума» Канта они несли с базара и не стихотворения Петра Вяземского — такова уж грустная правда…

В центре романа — подросток Холден Колфилд, мятущаяся душа, бездельник, умник и зануда, ищущий место в жизни. «Так держусь, как будто мне лет 13», — говорит он сам о себе, жаждет подлинности, смело критикует несправедливый мир и устраивается под проливным дождем, пока его младшая сестренка Фиби счастливо катается на карусели. Откровенность героя подкупает, но осознание им своей ответственности вписывает текст в более широкую рамку. Проходя через взросление, Холден элементарно не успевает дорасти до ключевой мысли Сэлинджера, высказанной им в повести «Выше стропила, плотники» (1963): человечность и снисхождение к тем, кто не похож на нас, — лучшее лекарство на свете. 

В «Над пропастью во ржи» увидели бунт (он, конечно, есть), мандат на повальный инфантилизм и оправдание любым глупостям по причине собственной «тонкой душевной организации». Можно ли прочесть текст именно так? К сожалению, можно. А как стоило бы его прочесть? 

Пожалуй, как среднюю часть неформальной трилогии Сэлинджера. Она открывается рассказом «Хорошо ловится рыбка-бананка» (1948), что и принес писателю славу. Банальный, но жизненный сюжет о том, как слишком умный герой, которого зовут Симор Гласс, не может вынести простую девицу Мюриель и ее мать, воодушевленную всякой чушью вроде телепередач о «звездах», посвящен противостоянию «испорченной реальности» и «человека в духовных поисках». На первых порах у автора есть только один ответ на мучительный вопрос: что же делать, если западное послевоенное общество прогнило до основания? Смерть — звучит не особо убедительно. 

Третья часть размышлений Сэлинджера — повесть «Выше стропила, плотники» (1955), рассказывает о том, как уже известный поклонникам Сэлинджера Симор женится на своей избраннице и в самом начале недолгого совместного пути, который закончится так печально, ищет возможность примирения с ней: «Я готов отдать многое, лишь бы подслушать, как Мюриель воинственно заявляет своей маме, что да, он даже зеленый горошек поливает кетчупом. Девочка моя дорогая…» — таково ведь и возможное будущее бунтаря Холдена.

Подросток повзрослел, оставшись внутренне таким же, но понял, что институты (речь идет о браке, однако дело ведь не только в нем) важнее твоей оригинальности. Победить реальность нельзя, ее можно изменить — либо грубо поломав, либо приложив все усилия для того, чтобы помочь людям стать лучше. Их трудно или почти невозможно осчастливить насильно, и, конечно, Мюриель герой «Над пропастью во ржи» обошел бы за километр, презрительно отметив отсутствие у нее умственных способностей. Как будто от этих слов в голове у барышни что-то прибавится. Да, Холден таков (все его возмущенные, гневные, страдательные реплики — в основном пустозвонство), но он — этап, ступень, а вовсе не финал (который может быть и таким, как в «Хорошо ловится рыбка-бананка», и совсем иным — потенциал для этого есть). Тот факт, что от Сэлинджера остался герой-подросток с чувством собственной значимости, не проигнорируешь: всякий поклонник легко надевает на себя маску «я — тринадцатилетний» и начинает чудить, благо дурное дело не хитрое. Но автор — умнее, тоньше и глубже своих фанатов, и хорошо бы не забывать об этом, издав когда-нибудь три главных его произведения под одной обложкой, снабдив соответствующими комментариями и пояснениями. Да так и оставить.