Дарья ЕФРЕМОВА

03.02.2016

Столицу вновь посетил Алексей Иванов — писатель, культуролог, сценарист, автор городской прозы и модернистских исторических текстов. Нынешний творческий визит был посвящен сразу нескольким проектам. Весной стартует трехступенчатый «Тобол» — роман, документальный альбом и фильм о Сибири эпохи петровских времен. Литературная «часть» — уже в топе самых ожидаемых новинок года, премьера ленты запланирована на 2018-й. Продолжается и начавшийся позапрошлой осенью роман с кинематографом: телеканал «Россия» купил права на экранизацию «Ненастья», Сергей Бодров снимет «Сердце пармы».

культура: «Географ глобус пропил» Велединского получил три «Золотых орла», Гран-при «Кинотавра». Вам тоже все понравилось? 
Иванов: Да, мне очень понравился подбор актеров. Хотя во многом они и не похожи на тех, кого я описывал. Но это не важно. Есть правда образа, которая сохранена при несоответствии фактуры. Когда даешь добро на экранизацию, нужно доверять режиссеру: отпустить его на волю, не путаться под ногами, не хватать за рукава. И судить нужно по конечному продукту: получилась полноценная картина, значит, все правильно. Бывает, что писатель активно вмешивается, экранизация идет буква в букву, а фильм не выходит. Вообще, перевод произведения из одной художественной системы в другую, из романа в фильм, всегда сопряжен с некоторыми утратами, это вещь очевидная, неизбежная...

культура: Но ведь Вам как автору наверняка чего-то жалко. Не боитесь, что при экранизации «Ненастья» выпадут важные линии — философская, евангельская? 
Иванов: Жалко. Но в случае «Ненастья» я этого не очень боюсь. В романе жесткий сюжет, много экшна, яркие характеры, которые едва ли можно трактовать двояко. 

культура: И тема девяностых — выигрышная: злободневная, дискуссионная, живая. Насколько, как Вам кажется, мы культурологически от нее дистанцированы? Нужно ли что-то реконструировать, есть ли реалии, которые уже забылись? Те же малиновые пиджаки, бандитские войны...
Иванов: Мы не так далеко ушли, чтобы объяснять про малиновые пиджаки, хотя, конечно, живем в совершенно иной эпохе. А девяностые — да, «проклятые годы», но не только. Это и время перемен, больших страстей, героев-демиургов, мощнейших конфликтов. Оно еще долго будет интересовать писателей, драматургов, сценаристов. Может даже появиться литературная традиция, как «лейтенантская проза» после Великой Отечественной войны. 

культура: Рискованное сравнение. Война — эпоха героическая, а тут лихолетье: братва, коррумпированные чиновники, сомнительные дамы... Кстати, присутствие 90-х сейчас ощущается?
Иванов: Дело не в героизме, а в драматургической выразительности. Война, кстати, в первую очередь трагедия, а уже потом героизм. Девяностые — тоже. Мы перепаханы ими, как поколение наших дедов и прадедов было искалечено войной. Влияние 90-х будет ощущаться и через десять лет, и через двадцать, и, возможно, через пятьдесят. Ведь в чем особенность 90-х? Они не ставили целью создать правовое общество, наладить социальное обеспечение, ни о какой справедливости речи не шло. Главной задачей 90-х было установление института частной собственности. В общем, пока в России есть частная собственность, будут помнить и лихие девяностые.

культура: Суровые времена, кажется, Ваши излюбленные «декорации». Ведь и «Географ» — родом из эпохи больших перемен, а теперь еще петровские реформы. Главный герой «Тобола» — первый сибирский губернатор Матвей Гагарин, которого Петр повесил за казнокрадство? 
Иванов: Не просто повесил, а оставил тело полгода болтаться на веревке, а когда веревка истлела, перевесил на цепь — в назидание.

культура: Ужас какой-то.
Иванов: На самом деле, князь Матвей Петрович сделал очень многое для Сибири: достроил каменный кремль в Тобольске, провел военную реформу, установил новую систему власти, но при этом был не просто страшный ворюга (Меншиков брал не меньше), а мафиози вполне современного типа. Причем, самое интересное, именно при Петре это и стало возможно: первый русский император создавал полицейское государство — регламентированное и по вертикали, и по горизонтали, а Гагарин подмял под себя всю экономическую жизнь края. Но речь не только о нем. Главных героев в романе два: губернатор и служилый человек Семен Ремезов, зодчий, летописец, иконописец, автор первых карт азиатской России. Этакий сибирский Леонардо да Винчи. Так что сюжет вполне романтический: история о взаимоотношениях художника и власти. 

культура: А почему такой интерес к Сибири? Можем ли мы уверенно говорить о том, какой она была в начале XVIII столетия? 
Иванов: Я пользуюсь трудами историков, но ведь они написаны так, что обычный человек даже читать не станет. Так вот, Сибирь в петровские времена — это потрясающий мультикультурный регион, в котором сошлись разные эпохи и нации: инородцы, жившие родоплеменным строем, пленные шведы — представители просвещенной европейской цивилизации, степняки-джунгары, раскольники, которые бежали от властей и порой даже устраивали массовые самосожжения. Через Тобольск проходили китайские караваны, приносившие баснословные барыши, сословие бухарцев, которым было дозволено свободно торговать. А еще действовал митрополит Филофей (Лещинский), обративший более сорока тысяч язычников в православие. Очень воинственный монах, кстати. Со своей миссией сплавлялся по великим сибирским рекам, сражался с шаманами, разорял капища, охотился за идолами. 

культура: Документальная книга «Закон и тайга» — попытка культуролога расширить масштаб краеведческих исследований? 
Иванов: Никакого краеведения. Те сидят в архивах, изучают историю своей деревни или города, а у меня огромная территория: от Урала до Тихого океана и масштабный временной период: от Ермака до Петра I. Это нон-фикшн, причем с дорогостоящими экспедициями, фотографиями. 

культура: Архивные материалы Вам не подходят: гравюры, зарисовки путешественников?
Иванов: Не думаю, что это хорошее решение для иллюстрированного нон-фикшна: современный человек — визуал, ему нужно показывать то, что он может потом увидеть своими глазами. Вот, например, мы рассказываем, как осваивалась Сибирь: русские передвигались на судах, которые назывались дощаниками и кочами, одно из таких плавсредств изображено на гербе Тюмени. Как оно выглядело? Мы едем в Красноярск, где в краеведческом музее стоит огромный макет коча в натуральную величину, пару этажей занимает. 

Да и вообще от XVII–XVIII веков сохранилось много всего интересного: например, здания в комплексе деревянного зодчества «Тальцы» под Иркутском, кое-что есть в музеях Новосибирска. В Москве стоит башня Братского острога, где, по легенде, сидел в заключении протопоп Аввакум: он сыграл большую роль в истории Сибири и в своих странствиях дошел до Байкала. 

Или, например, древние наскальные рисунки Томской писаницы. Их обнаружил пленный швед, ученый Филипп Юхан Страленберг. И изумился, насколько эти изображения схожи с петроглифами на холме Танум в Швеции. Страленберг выдвинул версию, что в Сибири находилась страна Биармия — эльдорадо викингов. Эта теория жива и поныне. 

культура: Но ведь «Тобол» не только роман, но еще и фильм? 
Иванов: Да, это восьмисерийная картина, которую будет снимать московская студия «Соливс» при поддержке Фонда кино. Фильм задуман в жанре истерн и в мультикультурном формате драматического сериала. Это постмодернистский формат, лучшие образцы которого представлены работами канала НВО, в первую очередь — «Игрой престолов».

культура: Это же фэнтези для детей. 
Иванов: Не скажите. Драматический сериал — сочетание нескольких парадигм, одна из которых непременно имеет природу, чуждую всем остальным парадигмам. Объясню на примере знаменитой «Игры престолов». Она сложена из двух жанров. Один — фэнтези, а другой — исторический натурализм. И все это замешано на туристическом путеводителе по Старому Свету, ведь кино снимали на лучшей в мире натуре: в замках Шотландии, в Дубровнике, на Мальте, во дворце Диоклетиана в Сплите, в пустынных пейзажах Исландии и Марокко.

За драматическими сериалами — будущее. Блокбастеры сейчас превращаются в ювенильные зрелища, на них ходят преимущественно подростки. Так что если режиссер хочет вести долгий обстоятельный разговор со зрителем во всеоружии средств художественной выразительности, то сделать это лучше в жанре драматического сериала — такие «продукты» собирают самую большую аудиторию.

С появлением новых технологий наша культура, которая раньше была литературоцентричной, стала иконоцентричной. «Икона» — не в смысле лик, просто картинка. Мы давно уже общаемся в соцсетях посредством фотографий, смайликов — изображение для нас становится таким же носителем информации, как и слово. В такой системе мировосприятия кинематограф превращается в главное из искусств, теперь он диктует правила, влияет на литературу.

культура: И что надо позаимствовать из кино и игр, чтобы написать востребованный роман? 
Иванов: Востребованный, заметьте, не значит высокохудожественный. 

культура: Да, это понятно.
Иванов: Заимствовать надо принцип нескольких парадигм с одной иноприродной. Возьмем, скажем, «Код да Винчи». Одна составляющая — культурологический детектив, другая — экшн, и все это помножено на ребус, загадку, а ребус — не литературный жанр. Если нужны другие примеры, то Пелевин. Он смешивает конспирологический роман с сатирическим и все переформатирует в образы массовой культуры, а масскульт — не литературный жанр. Правда, Пелевин ближе к артхаусу, чем к мейнстриму, потому что был первопроходцем и не имел школы. 

культура: Ваше «Сердце пармы» — тоже на стыке жанров: исторический роман, фэнтези, литературная реконструкция — создание нового языка на основе современных финно-угорских.
Иванов: Да, и он идеально укладывается в формат сериала. Сергей Бодров уже на несколько частей разделил. 

культура: А классические жанры совсем забросят? Ваше «Ненастье», кстати, вполне нормальный психологический роман.
Иванов: Не забросят, конечно. Модернистское и традиционное будут существовать на равных правах, и это правильно.