Юрий КОВАЛЕНКО, Париж

26.07.2017

Популярный французский писатель, сценарист, режиссер, актер, лауреат Гонкуровской премии Дидье ван Ковелер только что опубликовал «Возвращение Жюля» — сиквел к популярнейшему роману о лабрадоре, который верой и правдой служит человеку. С автором встретился корреспондент «Культуры».

культура: Вы посвятили еще одну книгу Жюлю. В первой герой был поводырем слепой девушки, во второй — помогает больному эпилепсией. У человека по-прежнему нет друга лучше собаки?
Ван Ковелер: Конечно, ведь она беззаветно нам предана. Чувствует настроение, переживает, если не видит признательности. А собаки-поводыри и вовсе настоящие ангелы-хранители для своих подопечных. При этом они четко понимают свою роль и ужасно волнуются, когда их миссия подходит к концу. Нам есть чему у них поучиться.

культура: В двухтомном «Словаре невозможного» много места отведено животным. Полагаете, что в чем-то они превосходят людей?
Ван Ковелер: Я восхищен их талантами. Меня, например, потрясает, как собаки предупреждают больного о новом припадке падучей, заставляют его сесть или лечь. Наконец, они способны по запаху обнаруживать взрывчатку, тем самым спасая нас от террористов. Или взять пчел, о которых я написал книгу: они прекрасно ориентируются даже в темном улье, собирают информацию, анализируют ее и только затем принимают решения. На мой взгляд, чтобы получить целостную картину мира, надо смотреть на него одновременно глазами вороны, лисицы, льва и мыши. Люди вообще значительно уступают животным. Человека не зря называют самым жестоким существом на земле, ибо только мы способны на бессмысленные злодейства.

культура: Судя по произведениям, Вы фаталист. Жизнь каждого из нас предопределена с момента появления на свет?
Ван Ковелер: Загодя набросан лишь черновик судьбы, предложена некая путеводная нить. Нам, как летчикам, дается план полета, которым пользуемся для навигации, но при этом все зависит от самого человека. С течением времени мы можем менять маршрут, если он оказывается недостаточно амбициозным, или, напротив, когда цели чересчур завышены. Пересмотреть изначальную дорожную карту вынуждают и неожиданные препятствия. Возможности каждого ограничены лишь тем, что он использует не более пяти процентов своего потенциала, невысоко ставит планку и многое заведомо представляется нам недостижимым. Мешает и материалистический подход к окружающему миру. К примеру, мы полагаем невозможным общение с растениями, с деревьями, которые Ромен Гари называл «нашими старшими неподвижными братьями». Главный враг — тиски самоцензуры.

культура: «Запредельная жизнь» написана от лица только что умершего человека. Верите, что смерть — это далеко не финал?
Ван Ковелер: У меня нет в этом ни малейшего сомнения. Мы располагаем различными фактами, свидетельствующими о том, что человеческая жизнь продолжается даже тогда, когда мозг перестает функционировать. Убежден: то, о чем я рассказал в романе, в дальнейшем найдет научное подтверждение.

культура: Возможно ли установить связь с потусторонним миром?
Ван Ковелер: Спиритами были известные литераторы — Оноре де Бальзак, Александр Дюма, Конан Дойл и Виктор Гюго. Их воображение раздвигает горизонты познания. Такие люди улавливают информацию и порой даже не отдают себе отчета в том, что предвосхищают события.

культура: На чем основана эта вера в сверхъестественное?
Ван Ковелер: Просто я никогда не отвергаю того, что на первый взгляд кажется фантастическим или иррациональным. На самом деле, в природе нет ничего сверхъестественного, однако мы зачастую бессильны рационально истолковать многие явления.

культура: Есть ли среди Вашего окружения люди, способные «познать непознаваемое»?
Ван Ковелер: Разумеется. Знаю многих врачевателей и ученых, наделенных таким даром, необъяснимой силой. Они лечат людей и животных, исцеляют самих себя, подключаются к ноосфере.

культура: Не становится ли человечество жертвой прогресса?
Ван Ковелер: Все зависит от того, как пользоваться плодами новейших достижений. Многое действительно чревато катастрофой, масштабы которой большинство из нас не осознает. Даже смартфон порабощает, отравляет мозг, разрушает организм. Кстати, из-за нашествия гаджетов мы утратили некоторые способности. К чему развивать телепатию, если есть мобильный телефон.

культура: В мире, который усложняется день от дня, какова роль писателя?
Ван Ковелер: Я не обладаю абсолютной истиной. Не претендую на роль пророка или властителя дум. Моя лепта неизмеримо скромнее. Каждая книга похожа на дом, ключ от которого я вручаю читателям. Порой они находят в нем ответы на свои вопросы, но изначально такой цели не ставлю. Хочется, чтобы мои романы волновали, заставляли плакать.

культура: Среди Ваших героев часто встречаются люди, попавшие в беду. Они пытаются выбраться из тяжелой ситуации, ищут самих себя, мечтают начать новую жизнь.
Ван Ковелер: Мне нравится, когда персонаж обретает надежду, шаг за шагом выкарабкивается из ямы. Я показываю, как люди стремятся преодолеть испытания и добиваются успеха. Иногда их выручает неожиданная встреча с другим человеком. Порой, только объединившись, они могут найти выход. Большинство французских литераторов сегодня идут противоположным путем: выбирают благополучных героев, на которых обрушивается катастрофа. Словно пугают: все хорошее бренно и непременно закончится крахом.

культура: Способна ли книга облегчить страдания?
Ван Ковелер: Несомненно. Читатели «Запредельной жизни» не раз признавались, что эта вещь помогала им в трудный момент. Например, когда они теряли близких или им казалось, что все кончено. Больше того, врачи и медперсонал, работающие со смертельно больными людьми, говорили мне: «Ваша книга дает им возможность дышать». Это как раз тот случай, когда печатное слово играет терапевтическую роль.

культура: А как, кстати, открылся Ваш писательский дар?
Ван Ковелер: Живое воображение я унаследовал от отца. Жажда писать проснулась, когда был совсем маленьким. Однако это не значит, что словотворчество дается мне легко. В литературе я далеко не Моцарт (смеется). У меня в голове роится множество замыслов, но воплощать их на бумаге чертовски сложно. Писательское ремесло сравнил бы с тренировками спортсмена или репетициями музыканта, разучивающего новые произведения. Я работаю над словом, как столяр. Испытываю гордость не художника, а ремесленника, каким себя считаю.

культура: Процесс сочинительства приносит радость или мучения?
Ван Ковелер: И то, и другое. Переживаю, когда не получается, терзаюсь сомнениями, переписываю и начинаю заново. Однако нет ничего более увлекательного, чем оставаться наедине со своими персонажами. Ощущение, будто попадаешь на необитаемый остров. Как бы то ни было, мои сочинения меня сформировали. Бывает, придумываю историю, которую потом переживаю в реальности.

культура: Не надоела ли писательская рутина?
Ван Ковелер: Напротив, не хватает времени, чтобы изложить на бумаге все замыслы. Если по разным причинам не могу сесть за книгу, чувствую, что жизнь теряет смысл. Одержимостью порой смахиваю на алкоголика, который тянется к рюмке (смеется). Правда, осенью все-таки придется на время завязать с сочинительством — приступаю к съемкам нового фильма по еще не опубликованной книге. Потом вернусь в театр в качестве режиссера. Помню, как еще юношей поставил известную пьесу Жан-Поля Сартра «За закрытыми дверями». Очень гордился, что мэтр лично поздравил меня с удачей.

культура: Вы получили около полутора десятков премий во главе с Гонкуровской. Пресыщения не наступило?
Ван Ковелер: Для меня каждая новая — занимательная игрушка. Да и было бы неприлично и лицемерно вздыхать: «Ах, еще одна награда». Особенно приятно, когда премии присуждают не литераторы, а читатели. Таких призов у меня несколько, в том числе от лицеистов и заключенных.

культура: Как сложился творческий дуэт с легендарным композитором Мишелем Леграном?
Ван Ковелер: Вместе мы сочинили мюзиклы «Дрейфус» и «Человек, проходящий сквозь стены» по роману Марселя Эме. Мишель обожает выступать в России. Он всегда с большим чувством рассказывает о вашей стране, которую очень любит.

культура: Кстати, у нас изданы более двадцати Ваших книг. Чем объясняете такое внимание?
Ван Ковелер: Прежде всего, историческими традициями. В России испокон веков следили за французской литературой. Взять хотя бы XIX столетие, когда язык Вольтера и Дидро был для русской элиты практически родным. Думаю, интерес не утрачен и сегодня. Помню, как несколько лет назад в Петербурге на встречу со мной пришло очень много читателей. Возможно, им также нравится, что о самых серьезных проблемах я говорю с легкостью и юмором.

культура: Литературный интерес всегда был взаимным. Какие русские писатели оказали влияние на известного французского автора?
Ван Ковелер: В 12–13 лет пушкинская «Пиковая дама» поразила меня переплетением реального и фантастического. В 17 — открыл «Собачье сердце». С тех пор Булгаков — один из моих любимых писателей. Ну и, конечно, Чехов. К сожалению, во Франции его пьесы ставят чересчур серьезно, забывая об авторской иронии и насмешке.