Татьяна ФИЛИППОВА

23.05.2024

Московскому театру-студии Всеволода Шиловского 3 июня исполняется год. Мастер отметил восемьдесят пятый год своего рождения открытием театра, в котором собрал учеников и двенадцать поставленных для них спектаклей. В мае в афише появился еще один, тринадцатый.

Театр-студия Всеволода Шиловского живет в подвале старого дома на Петровке, он маленький, уютный, и у него и уже есть свой зритель. Шиловский рассказал «Культуре» о недавней премьере, спектакле по пьесе Алексея Дударева «Не покидай меня», и о лучшей части своей жизни, той, что прошла в Московском Художественном театре.

— Всеволод Николаевич, вы пришли во МХАТ в 1961-м, когда там работали ученики Станиславского. Как они вас приняли?

— Мне было 23 года, и меня пригласили сразу на ассистента Школы-студии МХАТ и в труппу Художественного театра. И первые роли были космические — Керубино в «Свадьбе Фигаро» и Костылев в «На дне». То есть шестнадцатилетний мальчик и старик. Вот так они меня баловали. У меня было два шефа: Виктор Карлович Монюков, потрясающий педагог и режиссер, и его учитель, Виктор Яковлевич Станицын (один из мхатовских корифеев. — «Культура»). Монюков перетащил меня на свой курс, я с ними делал отрывки, а потом сделал спектакль — «Медею». На другом курсе. Подошел к Массальскому: «Павел Владимирович, можно я на вашем курсе сделаю «Медею» на пять человек?» — «Севка, я тебе верю, давай».

Спектакль был громадной удачей, я показал его сначала Монюкову, потом Станицыну, и он сказал: «Витя, юное дарование будет со мной и в студии работать, и в театре». Я почувствовал, что кто-то мне оттуда, сверху, руку протянул.

Обычно ассистенты сидят годами за спиной мастера. А здесь на четвертой-пятой репетиции спектакля «Единственный свидетель» Станицын оборачивается ко мне: «Ты долго собираешься так сидеть?» — «Виктор Яковлевич, не понял». — «Вот сейчас сценку разбери, а я пойду кофе попью». А там в главной роли Ангелина Степанова, изумительная актриса (легенда старого МХТ, выходила на сцену со Станиславским. — «Культура»). Приходит он часа через полтора, посмотрел сцену, говорит: «А что, я хотел, а он сделал. Пошли дальше».

— А это правда, что за спектакль «Сладкоголосая птица юности» с Ангелиной Степановой, который вы позже поставили, Теннесси Уильямс прислал вам благодарность?

— Это был подарок от моего друга Мариса Лиепы. Большой театр приехал в Англию, Марис устроил прием, на который собирается вся лондонская элита. На приеме к нему подходит какой-то человек: «С вами хочет познакомиться Теннесси Уильямс». — «Зачем вы меня обманываете?» Я-то ему рассказывал, что Уильямс живет один, сестра у него болезненная, он никого не принимает, ни с кем не общается. — «Он здесь». Подходит Теннесси Уильямс. Оказывается, Марис был для него богом, он ездил за ним по всем странам. На приеме они разговорились, и Марис рассказал, что его друг, режиссер «Дома Станиславского» (так называли МХАТ за границей) поставил «Сладкоголосую птицу». — «Что ты врешь!» — «Да, спектакль идет, и играют ученики Станиславского, Степанова и Массальский». Набрались они к этому моменту уже прилично, и он на визитке Мариса, на оборотной стороне, пишет по-французски: «Севе с благодарностью. Твой Теннесси Уильямс». Когда Марис показал мне эту штуку, у меня руки задрожали. Я единственный в нашей стране обладатель автографа Теннесси Уильямса.

— Вы не отдали его в музей МХАТа?

— Нет. Потому что МХАТа-то нет. Когда пришел Ефремов, он закончился. Оркестр? Не надо оркестра. Хвоей у вас пахнет после открытия занавеса? Запахов не надо, убрать. И пошел другой театр. И семнадцать лет я держался старого МХАТа, хотя его уже не было.

— Расскажите, как вы репетировали «Сладкоголосую птицу» с Массальским и Степановой. Каково это было — молодому режиссеру работать со звездами старого театра?

— Я с ними до этого ставил «Мудреца» по Островскому. Репетиция начинается в 10.30, они сидят передо мной полукругом, скромно так, как студенты. Потому что у них такая школа, и если они верят молодому режиссеру, щенку, то будут с ним работать, а если не верят, по стеночке размажут. Мне они верили. А потом, когда я поставил сериал «День за днем», первую мыльную оперу, личная дружба уже была. Там у меня снимались Грибов, Прудкин, Степанова, Невинный, поэтому я с ними дружил.

Единственное — в начале репетиций «Мудреца» я не сразу понял тонкости актерских взаимоотношений. Мы репетируем сцену, где Крутицкий (Марк Прудкин) пристает к Турусиной (Алле Тарасовой). Вдруг после репетиции Тарасова подходит ко мне: «Сева, можно с тобой поговорить?» — «Конечно, Алла Константиновна». — «Ты как-то поменяй мизансцену с Марком, подальше его отсади». Оказывается, у них в прошлом был роман. Я поменял мизансцену — и очень удачно, потому что напряжение удалось сохранить.

А Грибов? Я же с ним в «На дне» играл, я — Костылев, он — Лука. На гастролях в Японии он вдруг говорит мне: «Скучно что-то. Давай кто кого перепоет». Ну, это только по молодости можно было поддаться. У меня молитва была в конце спектакля — Костылев молится нараспев, сидя на нарах, на втором ярусе. А внизу Лука поет русскую песню. Я как зафигарил «Царю небесный», он текст забыл. Поплыл, засмеялся. На следующий день бегу я по коридору, Грибов навстречу: «Шиловский! С меня ужин». То есть отношения были фантастические.

В телесериале «День за днем» у него была сцена без слов — прощание со старой квартирой. Я говорю: «Алексей Николаевич, я вам ничего говорить не буду. В общежитии вы жили, в конуре, вот сейчас будете прощаться с ней. Текста у вас нет, он вам не нужен. Он вошел в кадр — и вся группа, все, кто был на площадке, заревели. Вот это была моя учеба.

Когда Ефремов в 1970 году пришел в театр и начал проводить реформацию, это было страшно. Представьте, что вы играете в спектакле, и вам приносят записку от администрации: «Предлагаем вам играть во втором составе». Во время спектакля.

Мне он сказал: «Малыш, ты, говорят, спектакль поставил?» — «Да, я сделал «Банкрот», старики его приняли». — «Теперь будут идти только мои спектакли». А у меня уже декорации готовы. Их сделал Петя Белов, потрясающий художник (в то время — главный художник Театра Советской Армии. — «Культура»).

Потом были гастроли в Алма-Ате, огромный успех, прием у Кунаева — первого секретаря ЦК Компартии Казахстана. Кунаев встает и говорит: «Олег, я тебя поздравляю. «Волоколамское шоссе» и «Мятеж» — это подарок для нас». А это мои спектакли. Про спектакли Ефремова — ни слова. Он сразу ушел. Потом заместитель Кунаева принес папку, а там представление к званию: «Заслуженный артист Казахской ССР Всеволод Николаевич Шиловский». И сверху написано: «Преждевременно. Ефремов». Вот и все. Семнадцать лет я должен был в этом жить. Для меня это был страшный период. Но опять же — в семидесятые я ворвался в кино, у меня появилась куча фильмов. Другая жизнь. А педагогика все время шла параллельно.

— Вы разрешаете своим актерам сниматься?

— Я мечтаю об этом! Вот Костя Райкин и Саша Калягин запрещают своим сниматься. А Марк Захаров разрешал, и правильно делал. Если актриса будет известной, на нее специально пойдут.

— В фильмах Петра Тодоровского у вас эпизоды, но яркие, запоминающиеся. Вы у него снимались, если я не ошибаюсь, трижды, первым был «Военно-полевой роман».

— Да, причем я придумал свою роль. Я вошел в павильон в шляпе, в длинном пальто, бывшем в употреблении, под ним тельняшка. Широкий клеш, старые ботинки. И футляр от скрипки. Открываю — там чекушка, портрет Жукова. Почему я выбрал эту роль? Петя предлагал мне ту, которую сыграл Витя Проскурин, но я сказал, что мне это неинтересно, я хочу вот такого человека сыграть. Одного из тех, кто, вернувшись с фронта, понял, что никому не нужен, все места заняты. Кто спился, кто в бандиты пошел. «Кто тебе это рассказывал?» — спрашивает Петя. — «Да вот лейтенант один, Тодоровский». Когда закончилась съемка, он подошел ко мне, обнял и сказал: «Севуль, спасибо». Я почувствовал его биографию, потому и придумал эту роль. После того как фильм вышел на экраны, мне пришло письмо — писем были тысячи, но одно из них мне запомнилось: «Сынок, откуда ты нас так хорошо знаешь?»

А познакомились мы с Тодоровским в Одессе, я там был на гастролях. Я тогда не снимался вообще, МХАТ, какое может быть кино. Сидим мы вечером в хорошей компании, выпиваем. Вошел человек — курчавый, темный, красивый. Я спрашиваю, кто это. — «Петя Тодоровский, оператор». Как только он взял гитару, все сразу отодвинулось. Он в центре, все остальное по краям. Биотоки пошли. Когда вечеринка закончилась, мы с ним пошли гулять и всю ночь прогуляли. Я ему про МХАТ, а он мне про фронт. Подружились, перезванивались, в Москве встречались в Доме кино. Вдруг звонок. «Севуль, я тебе пришлю сценарий…» Я прочитал, сценарий прекрасный. Петя говорит: «Я тебе вот эту роль хочу предложить». Ту, что Проскурин сыграл. А я говорю: «А я другую хочу». — «Ну ты охамел!»

— Первая премьера в театре-студии тоже о войне. Почему вы выбрали пьесу Алексея Дударева?

— Это грандиозный писатель! Пьесу принесла мне одна из актрис, моя ученица, я сразу понял, что нужно ее ставить.

«Не покидай меня» — это про войну, про операцию «Багратион». Почему в начале войны такое огромное количество наших солдат попало в плен? Три миллиона пленных — откуда столько? А потому что немцы, начиная наступать, прежде всего разбивали пункты связи. Армия без связи — это уже не армия, а толпа. И нашим войскам, чтобы обеспечить успешное наступление, нужно было уничтожить немецкий узел связи. А как это сделать, если он находится в 30 километрах от линии фронта? И вот что было придумано.

Немецкий полковник, который командовал узлом связи, любил отмечать свой день рождения с размахом: бургомистр соседней деревни поставлял ему девушек, они танцевали, потом их разбирали по спальням. Девушек привозили в старинной карете, лошадьми управлял полицейский возница.

И вот четыре разведчицы, перейдя границу, переоделись в шикарные платья и с песнями приехали на праздник к полковнику. Перестреляли там всех и вызвали огонь на себя. Узел связи был уничтожен. Спектакль дико сложный, но смотреть его равнодушно вы не сможете, я ручаюсь.

— Роль в короткометражке про старого клоуна, которая вошла в программу Московского кинофестиваля, вы тоже придумали сами? Вы там появляетесь в вашей фирменной тельняшке.

— Роль придумал не я, но написана она была специально для меня. Это фильм не просто про клоуна на пенсии, он про целое поколение мастеров искусства, которые по воле судьбы и обстоятельств забыты. Я знал таких людей, поэтому мне было что сыграть и что прожить в этой роли. 

Фотографии предоставлены Московским театром-студией Всеволода Шиловского.