Бизе придали лаконичности: «Искатели жемчуга» на Камерной сцене Большого

Александр МАТУСЕВИЧ

15.12.2020



Большой театр представил вторую премьеру сезона — ориентальную оперу «Искатели жемчуга» Жоржа Бизе. Для режиссера Владиславса Наставшевса, известного столичной публике по постановкам в «Гоголь-центре», это дебют на оперной сцене.

«Искателей» молодой Бизе написал по заказу парижской «Лирической оперы» и на двенадцать лет раньше, чем «Кармен». При жизни композитора постановка не выдержала и двух десятков представлений, а мнения критиков оказались полярными: от «напрасно молодой композитор подражает Вагнеру» до «запомните это имя, скоро публика будет рукоплескать композитору, как уже привыкла аплодировать Бизе-пианисту».

Дальнейшая судьба партитуры была сложной. Появилась вторая редакция, с одной стороны, лучше прояснившая психологию героев, а с другой — внесшая существенные изменения в финал. Делалось это лишь для того, чтобы больше заинтересовать тогдашнюю публику. Увы, спектакль так и не обрел бешеного успеха — ни тогда, ни позже. Впрочем, из всех опер французского классика, за исключением супер-хита всех времен и народов «Кармен», «Искатели» — опера относительно популярная, не часто, но периодически появляющаяся на мировых сценах. 

В Большом театре «Искателей» ставили лишь однажды, еще в 1903 году. Состав был звездный: ведущую лирическую пару пели великие Нежданова и Собинов. Для нового спектакля выбрали первую редакцию «Искателей», обратившись к критическому изданию Брэда Коэна, основанную на прижизненном клавире Бизе и автографе дирижерской партитуры 1863 года.

Музыкальная ткань оперы соткана из развернутых партий главных героев, сравнительно небольших хоровых сцен и лаконичных оркестровых эпизодов. Не удивляет стилистическая неоднородность — Бизе писал «Искателей жемчуга», когда только начинал свой композиторский путь. Слышны и влияние Верди, и Беллини с Россини, и Гуно. Разумеется, все творчески осмыслено и переработано и в целом невероятно красиво. 

Несмотря на то, что сюжет тесно связан с модной в середине XIX века ориентальностью (действие происходит на Цейлоне), в мелодике лишь слегка слышен намек на экзотично-восточное.

В Большом партитуру Бизе переработали, сократив состав оркестра и хора — иначе вписаться в формат камерной сцены не получилось бы никак. Но даже при подобном купировании арфа не вместилась в оркестровую яму и расположилась сбоку у входной двери. 

Главные герои хороши и убедительны. Татьяна Конинская создала образ нежной, женственной и готовой на все ради любимого Лейлы. Ее сопрано виртуозно передает оттенки лирики и драматизма.

Зурга в исполнении шикарного баритона Константина Сучкова — сильный, сдержанный, честный и великодушный. Голос звучит твердо, сочно и заполняет все пространство зрительного зала. Образ настолько убедительный и глубокий, что местами он даже затмевает своих партнеров по сцене, и кажется, будто главный герой здесь один —тот, который любит и в финале жертвует собой во имя дружбы и безответной любви. 

Тенор Петр Мелентьев (Надир), как и положено лирическому герою, трогательный, чувственный и пылкий, а бас Алексей Прокопьев (Нурабад) — властный и спокойный. 

Постановщики, видимо, решили оставить слушателя наедине с музыкальными переживаниями действующих лиц, выбрав для оформления сцены и костюмов стильный минимализм и, таким образом, дав партитуре молодого Бизе звучать еще ярче. Никакой привязки ко времени или месту действия. События развиваются в некоем условном пространстве, ограниченном гипсокартонными стенами и перекрытиями — эдакая «коробка», в которой живут, любят и страдают главные герои. Подобное решение не ново, но эффектно и в данном случае весьма кстати. 

В костюмах мы видим стильные «телесные» оттенки бежевого и нежно-розового, при этом одежда главных героев ничем не отличается от одежды хористов. Никаких украшений, золота и сверкающих камней. Даже подаренное много лет назад главной героине ожерелье (демонстрация которого влияет на исход финала) выглядит скромно, несмотря на внушительный размер.

Кроме «коробки», на сцене то появляется, то исчезает торшер с горящей лампочкой — эдакий символ одиночества, который по ходу спектакля ассоциируется то с одним главным героем, то с другим. В конце первого действия неожиданно возникают два стула, на которых сидят Лейла и Надир. В финальном акте Зурга будет драматично переворачивать один из них на глазах у переживающей за любимого героини, показывая зрителям, как он наказывает изменника. 

Лаконичность проявляется и в жестах героев. Здесь нет напыщенной театральности, все довольно сдержанно и точно.

Казалось бы, при столь аскетичном визуальном решении удержать внимание зрителя сложно. Тем не менее команде постановщиков это удается, и одним из главных помощников становится свет, мастерски выстроенный Антоном Стихиным. Особенно эффектно свет проявляет себя в сцене грозы, когда в оркестровой яме грохочет медь, а на сцене хор и главные герои мечутся, объятые ужасом.

За музыкальную часть спектакля отвечает амбициозный Алексей Верещагин, в послужном списке которого работа с Теодором Курентзисом, Владимиром Спиваковым, Михаилом Плетнёвым, Владимиром Юровским и Геннадием Рождественским. «Искателями жемчуга» Верещагин дирижировал увлеченно и страстно. Премьерные показы завершились, оставив ощущение, что этот красивый спектакль займет достойное место в репертуаре Большого театра.

Фото предоставлены Большим театром. Фотограф  Павел  Рычков.