Елена ФЕДОРЕНКО

28.11.2019

В Москве прошел V  Открытый фестиваль драматических театров Министерства обороны РФ «Звездная маска». Во главе смотра — ​Борис Морозов: знаменитый режиссер, народный артист России, лауреат Премии Москвы в области литературы и искусства, профессор, на днях отметивший 75-летие.

Творческий путь мастера начинался в Театре Армии в 1973-м, затем последовал переход в Драматический театр имени Станиславского, где родились его шедевры «Брысь, костлявая, брысь» и «Сирано де Бержерак», — ​зрители стояли в длинных ночных очередях, чтобы увидеть эти спектакли. Потом лидер молодой режиссуры ставил в «Маяковке» и Пушкинском, Малом и Ермоловском, принимал приглашения от российских и зарубежных трупп. В 1995-м вернулся в ЦАТРА в качестве главного режиссера, в следующем году исполнится четверть века, как он возглавил главный военный театр страны. «Культура» побеседовала с Борисом Морозовым.

культура: С какого вопроса Вам хотелось бы начать разговор?
Морозов: Чем живет театр сегодня. Сам и отвечу. На днях сыграли премьеру «Барабанщицы» по пьесе Афанасия Салынского, посвятили спектакль двум важным событиям — ​90-летию театра и грядущему 75-летию Великой Победы. На мой взгляд, разумное решение — ​для нас эти даты связаны неразрывно: в годы Великой Отечественной в труппе было создано 19 фронтовых бригад. «Барабанщицу» репетировали быстро, мощным рывком — ​начали в конце сентября.

Недавно вернулись из Белгорода, где по традиции закрывали фестиваль «Актеры России — ​Михаилу Щепкину», на этот раз «Кабалой святош» Булгакова. В день моего юбилея, который не считаю главным в череде праздников, открылся фестиваль «Звездная маска». Параллельно на нашей Экспериментальной сцене кипит работа над эскизами будущих спектаклей по пьесам, написанным благодаря прошлогодней лаборатории, где мы соединили молодых драматургов и режиссеров в единую мастерскую. Проект возник по результату встречи с министром обороны Сергеем Кужугетовичем Шойгу. Он спросил, почему театр не касается нашей истории.

культура: И что заинтересовало молодых?
Морозов: Документальный материал. Судьбы знаменитых соотечественников XX века и события, что происходили в недалеком прошлом. Например, пьеса «Люди ждут, когда танки пойдут»: август 1991-го, Белый дом, Мстислав Ростропович с автоматом Калашникова вместо виолончели, поиск пропавшего танкового батальона.

культура: Будут ли еще премьеры?
Морозов: К Новому году готовим детский спектакль. На Малой сцене режиссер Андрей Бадулин выпускает «На всякого мудреца довольно простоты» Островского. Музыкальную комедию по пьесе Олега Данилова «Леди на день» репетирует Дмитрий Астрахан — ​надеемся на зажигательное шоу. Продолжается работа над пьесой Петра Гладилина про Леонида Утесова, с историями о Григории Александрове и Любови Орловой. Тему — ​путь джаза к советским слушателям — ​тоже предложил министр обороны. Василий Бархатов ставит «Святую Анну» — ​спектакль об освоении Арктики, музыку пишет Максим Дунаевский. Ждем режиссерского дебюта нашего артиста Николая Лазарева, он работает над инсценировкой пронзительной повести Василя Быкова «Третья ракета». Этот спектакль встретится со зрителями на юбилей Победы — ​его сыграют на Малой сцене, а на Большой пойдет «Барабанщица». Ее уже пригласили на многие фестивали, среди них — ​Ростов-на-Дону и Самара. Закроем сезон юбилейным вечером, посвященным нашему Театру Армии.

культура: Недавно на Вашей сцене выступили театры Вооруженных Сил России. Сколько военных театров в стране?
Морозов: Помимо нашего — ​пять: Театр Северного флота из Мурманска, Кронштадтский театр имени Всеволода Вишневского Балтийского флота, Драматический театр имени Бориса Лавренева Черноморского флота из Севастополя, Владивостокский театр Тихоокеанского флота и Театр Восточного военного округа из Уссурийска. Все коллективы подчинены Министерству обороны России. Они собирались в Москве на нынешней «Звездной маске».

культура: Кто работает в этих театрах?
Морозов: Профессиональные актеры, но у всех — ​особое отношение к военной тематике. Для нас вера и служение Отчизне — ​не высокие слова, а незыблемые камертоны. Я вырос в семье штурмана авиации дальнего действия, отец — ​фронтовик, всю войну прошел. Патриотические ориентиры мне не навязаны, они — ​внутри и не выражаются какими-то постановками ради галочки.

культура: Театр Советской Армии, как он раньше назывался, всегда колесил по стране с военно-шефскими концертами. Сейчас эта традиция продолжается?
Морозов: Нет уголка в России, где бы мы не были. Недавно ездили на Северный флот: Мурманск, Оленегорск, Североморск, на базы подводных лодок. Артисты отправляются на такие гастроли с горячим и искренним желанием. Министерство обороны внесло коррективы и очень правильные — ​последние годы мы выступаем не только с концертами, но показываем спектакли, они оказались чрезвычайно востребованы. Вспоминаю поездку на Дальний Восток — ​Хабаровск, Владивосток, Уссурийск, и оттуда еще 150 километров — ​в далекий гарнизон, куда приехали со спектаклем «Одноклассники» по пьесе Юрия Полякова. Автобус подъезжает к Дому офицеров, а вокруг множество молодых мам с малышами. Мы выходим и слышим, как одна женщина говорит: «Да-да, это точно Театр Армии, а я думала, нас обманывают». Она по фильму «Офицеры» узнала Алину Покровскую. После спектакля актеров долго не отпускали — ​не только аплодировали и кричали «браво», но хором скандировали «спасибо».

Этот же спектакль играли в центре реабилитации воинов-интернационалистов. Главный герой — ​афганец по фамилии Костромитин, он инвалид-колясочник и не произносит ни одного слова, но все действие сосредоточено вокруг него. Я страшно волновался — ​на первом ряду 30 колясок, на них участники афганской войны, на груди блестят ордена. Как воспримут? В финале — ​заплакали, потом обнимали Колю Козака, который играл также роль афганца по фамилии Черметов, и расспрашивали его: «Где служил? Кого из наших помнишь?» — ​не верили, что он не был в Афганистане.

Шефская работа всегда охватывала не только отдаленные войска и дальние гарнизоны, но и горячие точки. Таджикистан, Афганистан, Сирия, куда приезжали дважды. Были и в Чернобыле — ​уже в июне 1986 года, через полтора месяца после катастрофы, концертная бригада из Театра Армии оказалась первой.

культура: К прошлому юбилею Победы Вы подготовили премьеру, и прослезилась даже стойкая молодежь.
Морозов: Спектакль «Судьба одного дома» создан из нескольких фрагментов, одно из рабочих названий — ​«Шесть криков о войне». Отрывки из произведений Виктора Астафьева, Василия Гроссмана, Василя Быкова, Булата Окуджавы, Владимира Мотыля, Юрия Бондарева и Виктора Некрасова. В конце спектакля на сцену выходит наш старейший артист Александр Алексеевич Петров со своими боевыми фронтовыми наградами — ​орденами и медалями — ​и рассказывает о себе: «Я — ​Александр Петров, 1922 года рождения, сержант запаса. Добровольно ушел на фронт. Воевал, как все: замерзал в окопах, ходил в атаки, лежал в госпиталях, хоронил боевых товарищей, курил махорку, пил фронтовые сто грамм. Четыре года! Это очень долго… Берегите же ваши дома — ​это и есть наша Родина. Возьмемся же за руки и повторим: только б не было войны!». Мы играем «В окопах Сталинграда», а он сам был в тех окопах. Ветеран продолжает вспоминать о том, как вернулся, стал артистом и живет в родном театре более 70 лет. Не передать, что творится со зрительным залом, — ​в этот миг спектакль прорывается за границы театральной постановки, возникает какое-то единение времен: молодых и очевидца, героя, участника тех событий. Для меня, режиссера, этот момент очень важный.

В репертуаре Малой сцены «Вечно живые» Виктора Розова — ​потрясающе сегодня звучит пьеса. Недавно показывали спектакль в Мурманске, в честь 75-летия освобождения Заполярья от фашистских захватчиков. В скромном и лаконичном оформлении замечательного Иосифа Сумбаташвили — ​коллаж из документальных военных фотографий. Одна из них — ​неуклюже бегущий наш солдатик. Время от времени я прошу артистов занять места зрителей и напоминаю, что этот солдатик — ​тоже участник нашего спектакля. Мы и «Барабанщицу» завершаем ликами тех, кого уже и нет в живых, но они — ​среди нас.

культура: Еще одна дата выпадает на нынешний сезон — ​85 лет назад началось строительство театрального дома для колесившей по стране труппы. В предвоенном 1940-м открылось окруженное колоннадой здание в форме армейской пятиконечной звезды. Огромная сцена, которая и сегодня самая большая в Европе, диктует свои законы?
Морозов: Она наполнена особой энергетикой и требует яркой формы, точных движений и внятного языка спектакля. Петер Штайн не видел места лучшего, чем наша сцена, для античной «Орестеи». Я же, когда репетиции переходят из зала на сцену, всегда делаю паузу. Мне необходимо вновь «вдохнуть» это пространство, ощутить его масштабность, почувствовать его токи. Да и наша Малая сцена с залом на 450 мест — ​площадка далеко не камерная. Такую мы открыли полтора года назад в стилобате и назвали Экспериментальной сценой.

К строительству здания отношение власти было как к делу государственной важности. Известна история о том, что первоначальные эскизы были отвергнуты, и тогда архитекторы Каро Алабян и Василий Симбирцев в рекордные сроки, всего за две недели, подготовили новые. Для оформления интерьеров с парадными мраморными лестницами и просторными фойе пригласили выдающихся художников: над фресками, украшающими потолок Большого зала, трудился Лев Бруни, занавес-портал расписывал Владимир Фаворский с сыновьями, плафоны в амфитеатре создавали Александр Дейнека и Илья Фейнберг. По спецзаказам изготовлена мебель, люстры, даже ткани для ламбрекенов — ​все в единственном экземпляре.

культура: Вы поддерживаете диалог времен, создавая новые редакции легендарных спектаклей, среди них — ​«Давным-давно» и «Барабанщица», да и в «Танцах с учителем» с Владимиром Зельдиным в главной роли было немало перекличек со знаменитым «Учителем танцев».
Морозов: Для меня важно понятие истории, сохранение связи времен. Свой спектакль «Царь Федор Иоаннович» рассматриваю как продолжение темы «Смерти Иоанна Грозного» в постановке Леонида Хейфеца полувековой давности. Из того спектакля — ​трон и посох, который бросал царь Иоанн гениального Андрея Попова. Хотелось бы завершить толстовскую трилогию. В «Давным-давно» кукла Светлана — ​та самая, которая была в руках Любови Добржанской на премьере 1942 года. Я увидел, как актриса Таня Морозова, узнав об этом, задохнулась, прикоснувшись к ней, и по-другому зазвучала сцена прощания со Светланой, детством, прошлым. Такие удивительные соединения с театральными легендами. Память — ​живая, не музейная, а творческая, — ​продолжение того великого театра, она помогает в стремлении не потерять осмысленность, не опуститься до постановок, которые откликаются на зов: «Развлеките меня и только!».

культура: Вы так увлеченно рассказываете о театре, а тем не менее в 70-е покинули его, успешно проработав несколько лет. Почему?
Морозов: Да, я ставил спектакли с ведущими актерами, и у меня, молодого режиссера, все складывалось. Объясню свой первый уход так же, как в 1977 году — ​худсовету. Тогда я, волнуясь, говорил, как мне здесь хорошо, произносил слова благодарности. Прервала Нина Афанасьевна Сазонова: «Брат (в эмоциональные моменты она меня так называла — ​нас объединяло общее отчество), что же ты уходишь, если тебе с нами неплохо?» Я сказал только два слова: «Позвал учитель». Андрей Попов пригласил меня вместе с моими сокурсниками Анатолием Васильевым и Иосифом Райхельгаузом в Театр имени Станиславского. Андрей Алексеевич для меня Великий Учитель. Он во многом определил мою судьбу.

культура: Ушли, а через пару десятилетий вернулись, поставив уже немало громких и популярных спектаклей.
Морозов: Могу сказать точно, что ни в какой другой театр я бы не пошел. Работал в Малом, только выпустил «Пир победителей» Александра Солженицына. Но меня пригласили в Театр Армии, где многое связано с Учителем и где я сделал первые режиссерские шаги: поставил «Ковалеву из провинции» с Людмилой Касаткиной, работал с Ниной Сазоновой, Геннадием Крынкиным, Петром Вишняковым. Время неумолимо, многие ушли, сменилось поколение, и мне показалось важным сохранить движение этого театра. Есть особый дух в нашем зале и даже в закулисье…

культура: Вас называют актерским режиссером. Согласны?
Морозов: Для меня артист-человек на сцене — ​главное, он определяет смысл театра, который мне интересен, который я люблю. Театр непредсказуем, потому что непредсказуема индивидуальность артиста. Когда в Театре Станиславского мы готовили «Сирано де Бержерака», Сергей Шакуров иногда делал такое, что меня, режиссера, приводило в изумление. Помню случай на репетиции «Смотрите, кто пришел» в «Маяковке». Разобрали диалог, попробовали сыграть — ​я доволен, расстаемся до следующего дня. Неожиданно Владимир Яковлевич Самойлов — ​великий, на мой взгляд, артист, скромно говорит: «Боря, можно я еще разок попробую?» Какой же потрясающий уровень мастерства он показал в этой пробе, сколько нюансов добавил!

Театр — ​это, по сути, встреча двух людей: один сидит в зрительном зале, другой выходит на сцену. Тот, кто на сцене, рассказывает человеку в зале некую историю о том, что ему кажется сегодня важным. И насколько же актеры должны быть интересны даже по какому-то мировоззренческому состоянию, чтобы зритель, приехавший из Бибирева или Бутова, не пожалел о потраченном времени.

Мне нравится растить артистов — ​опять набрал в ГИТИСе первый курс, ребята интересные, живые, вчера они поздравили меня так задорно, я даже не ожидал. «В мировом театре было все, кроме вас» — ​этими словами встречаю своих учеников. Их давным-давно сказал замечательный педагог Владимир Левертов.

культура: Не устарел ли психологический театр?
Морозов: Для меня он — ​суть театра. Конечно, каждый художник выбирает свой путь, определяет свою систему ценностей — ​и театр может быть разным. Только не надо спектакли-провокации или перформансы с обнаженными актерами выдавать за открытия. Я это видел почти пять десятилетий назад во Вроцлаве, куда приехал с челябинским студенческим театром «Манекен» — ​им руководил мой брат. С трудом попал на выступление английской труппы, посадили меня на пол перед сценой. Вышли 12 красивых девчонок в красивых трико и пустились в красивый танец. Присмотрелся — ​трико нет, только разрисованные обнаженные тела. Девушки пошли к зрителям — ​как сказали бы сегодня, начался интерактив — ​в поисках тех, кого поведут на подмостки. Одна направляется ко мне, улыбается, а меня «зажала» мораль молодого коммуниста, и девушка, умница, поняла, что со мной в контакт лучше не входить: легко похлопала по плечу и пригласила поляка, что сидел за моей спиной. Шел 1971 год.

культура: Знаю Вас как фаната футбола, Вы же и в театральных чемпионатах активно участвовали… Сейчас об увлечении забыли?
Морозов: Нет, конечно, болельщиком остался. Свою увлеченность передал внуку, да так страстно, что футбол стал его судьбой. С театром эта игра связана непредсказуемостью мгновений, живым контактом и уникальной неповторимостью каждого спектакля-матча. Точнее всех говорил об этом родстве Питер Брук. Он писал, что спектакль — ​тот же футбольный матч, вратарь команды, которая пошла в наступление, а значит, мяч далеко от ворот, не расслабляется, он — ​в игре. И артист, даже если стоит на самом дальнем плане, должен чувствовать, где мяч. Мяч в театре — ​та точка внимания, куда режиссер «направляет» зрителя. Мяч делает пасы, пересекает сценическое пространство, и все участники спектакля «ловят» эти движения.

Фото на анонсе: Сергей Киселев/mskagency.ru