Чехов между Востоком и Западом

Елена ФЕДОРЕНКО

06.06.2019

Чеховский фестиваль — самое яркое событие московского лета. На нем не раздают наград, не подсчитывают голоса жюри, не строят угодливые гримасы избранной публике, не устраивают протестных деклараций, не напускают на себя серьезный вид. Его предназначение — показывать хорошие спектакли, рассказывать сценические истории, уводить зрителей в путешествие по неведомым пространствам. Он принимает жанровое разнообразие, одобряет эксперименты, выполняет важную просветительскую миссию. Расширяет кругозор публики, дарит ей незабываемые художественные впечатления и заряжает положительной энергией. Чеховфест — подробен: каждый спектакль показывается несколько раз, многие отправляются по российским городам; после показов — встречи с режиссерами и руководителями трупп — не для прессы, а для всех зрителей. Форум в Год театра продлится до конца июля, в нем участвуют отечественные театры и 22 компании из разных стран мира.


Шанхай, Шанхай, пойди узнай

Марафон стартовал каноническими легендами Древнего Китая. В Поднебесной эти сюжеты давно стали мифами, их знает каждый ребенок. Для нас этот мир — малознакомый и таинственный. Его посланцы прибыли на правах почетных гостей по случаю 70-летия установления дипломатических отношений между Россией и Китаем. Первыми выступили две труппы из Шанхая. «Пионовая беседка» — образец одного из основных жанров традиционной китайской оперы — куньцюй. В нем бережно сохраняются основы: пышная велеречивость, изящная музыкальность, волшебный сюжет. Прелестной девушке приснился возлюбленный. В жизни реальной она его не повстречала и в горе умерла. Успела оставить рисунок, на котором изобразила то, что увидела в сладком сновидении. Прошли годы, и бедный юноша, взглянув на картину, испытал эстетический шок: он узнал себя и прекрасную незнакомку, в которую незамедлительно влюбился. Девушка ожила — пара соединилась всерьез и надолго. Чудесное превращение трагедии в идиллию любви.

Спектакль удивительной красоты и рассчитан на природные декорации: желателен водоем, по которому проплывет весельная лодка, обязательны — темнеющее небо, шорох листвы, пение птиц, ароматы цветов. Романтическую сказку показали на пленэре в «живых» декорациях Ботанического сада МГУ «Аптекарский огород».

Экзотического колорита не меньше и в молодом шанхайском балете. «Эхо вечности» — еще один старинный китайский сюжет. Император полюбил наложницу, перед чьим совершенством склоняли головки пионы и хризантемы. Страсть поглотила его, отодвинув на второй план государственный долг. Конечно, развернулись дворцовые интриги и мятежные бунты. Девушка сводит счеты с жизнью, но нет сомнения в том, что в вечности пара соединится — об этом позаботится Лунная фея. Инфернальная история вдохновила европейских сочинителей — так безудержна притягательная сила Востока, с его рассудочностью и чувственностью, плавностью и изяществом. Партитура собрана из мелодий композиторов разных стран, хореографию сочинил Патрик де Бана — человек мира, родившийся и получивший образование в Германии. Этуаль Парижской оперы Аньес Летестю, увлеченная опытами по созданию костюмов, одела героев в наряды, выразительные по краскам, легкости, фасонам. Ее соотечественник Жан-Франсуа Вазель предложил либретто из цитат  поэмы «Песня вечной печали» Бо Дзюйи. Но западных мастеров победил «восточный дух». Не отягощенную пластическими откровениями, но грамотную хореографию танцовщики наполнили дивными национальными оттенками. Прелестные фарфоровые лица ясно выражают чувства — радости, испуга, гнева, печали, в женском танце — гибкий стан и мягкие руки напоминают вязь живописных узоров, сильные прыжковые страсти — в боевых схватках воинов, мелкие и частые скользящие шаги — в передвижениях кордебалета. Можно улыбнуться наивности, но совершенно невозможно не подпасть под обаяние образов, сложенных в гармоничное мировоззрение.

Множество «Но»

Компания «Ноизм» в Россию приезжала несколько раз. Эту труппу современного танца создал полтора десятилетия назад хореограф Дзё Канамори. Японец по происхождению и воспитанию, он танцевал и учился сочинять танцы в Европе: Школа Бежара в Лозанне, Нидерландский театр танца, Лионская опера, Гётеборгский балет. Голос японской крови и европейское образование перемешались в живительном коктейле. Хореограф оказался на перекрестке культур, где и «прописал» свой театр, куда принимает артистов ярких индивидуальностей, с классической балетной подготовкой. Название труппы «Ноизм» имеет два посыла: «нет всяким «измам» и признание традиционного театра «но», которому свойственны открытый финал и участие в действии рассказчика. В 2010-м Канамори показал москвичам спектакль «Безымянный яд — черный монах», основа которого — взаимоотношения писателя и его заживших самостоятельно персонажей. Они начинают манипулировать автором, и он незаметно оказывается в их власти.

Тот же принцип в «Кармен». Постановщик обращается к партитуре Жоржа Бизе, но не попадает в плен оперы, избегает зависимости и от балетных штампов, которыми оброс сюжет о цыганке-табачнице. Хореограф решил перечитать новеллу и вывести Мериме на сцену. Французского писателя мы застаем в момент вдохновения — он сидит за столом, скрипит его перо, записывается история, которую рассказал ему знакомый «дон Хосе». Приглашенный драматический актер Акихито Окуно, переходя от низкого звукового регистра в высокий, надрывно, темпераментно, хорошо поставленным голосом то ли диктует себе, то ли прочитывает написанное. В его фантазии возникают причудливые картинки встречи с Хосе. За них отвечает театр теней — актеры играют за туго натянутым полотнищем. Сам же рассказ — вольное, красочное танцевальное действие. Динамичная внятная модерн-пластика изрядно приправлена пантомимой: мистический призрак в плаще с капюшоном — мираж из седой японской старины — «контролирует» писателя, раскладывает карточный пасьянс судеб. Внимательный хореограф подробен и не боится показаться чудаком — наивных деталей предостаточно в тюремных разборках и казарменной дедовщине, а вариацию рослого Лукаса прерывает упавшее с колосников чучело тряпичного быка. Автора спектакля радует веселое оживление зала, он лукаво замечает, что театр — не место для скуки, «к тому же у Мериме сказано — тореадора придавила туша быка, вот она и упала как знак небес». В заглавной роли самоотверженная Савако Исэги: она танцует отчаянно, истово, резко переходит от нежности к раздражению, от любовной неги к вульгарной агрессии. Ее соперница — невеста Хосе Микаэла (Сэны Имото) — героиня лирическая. Думаю, не случайно на ней однотонное синее платье — в Японии этот цвет имеет несколько значений, одно из них — застенчивость, постоянство, внутренняя твердость. С появлением Кармен Хосе (Сатоси Накагава) забывает о своей девушке с неоспоримыми достоинствами и, не задумываясь, бросает ее. Тревога нарастает, в бездумных драках гибнут люди, разрушая жизни, свои и чужие. Для хореографа его опус — современная и злободневная история, что он простодушно демонстрирует: в антракте босоногие работницы табачной фабрики ходят по партеру, но с началом действия возвращаются на подмостки. В финале точка не поставлена — убил ли Хосе изменщицу Кармен или просто выдумал этот поступок, неясно. Ребус этого доверчивого спектакля публика приняла с интересом.

Трое на качелях

Здесь ингредиентов больше, чем в японской «Кармен». К драме, театру теней, танцам добавлены живая музыка и цирк — с клоунадой, трюками жонглеров, акробатикой, воздушной гимнастикой. Жанр определению не поддается.

Чеховфест — настолько авторитетная институция, что давно уже выпускает копродукции. «Донка» — одна из них, созданная со швейцарской компанией Даниэле Финци Паски. Первую версию спектакля Москва уже видела девять лет назад — тогда фестиваль представил уникальную программу, посвященную 150-летию русского гения, чье имя носит форум. Спектакли заблаговременно заказали режиссерам и хореографам, среди них был Финци Паска (к слову, и «Черный монах», упомянутый выше, родился на том же проекте).

Улыбчивый оптимист Даниэле Финци Паска говорит, что в своем спектакле рассказывает о Чехове и пытается понять русскую душу. Нет, получилось иное — приношение, поклон и благодарность Антону Павловичу. «Я напишу что-нибудь странное...» — обещал Чехов, приступая к «Чайке». И загадочную пьесу мировой театр разгадывает до сих пор. Финци Паска создал спектакль завораживающий, светлый и нежный. Не только читал и перечитывал произведения, но ездил в Таганрог, Ялту, Гурзуф, залезал под стол, чтобы увидеть мир глазами маленького Антоши, детство которого закончилось слишком рано, держал в руках рыболовную снасть писателя. Она и есть донка — сидеть, задумавшись на берегу с удочкой, Чехов любил. Режиссер вылавливает золотые рыбки цитат из произведений, записных книжек, дневников и предлагает утонченные мимолетные ассоциации. Три девочки в белых платьицах прижались друг к дружке на перекладине качелей — тонкой и шаткой. Сестры — веселы и ветрены и пока не знают, что скоро душу начнет разъедать «тоска по лучшей жизни». Потом — они вскакивают на узкую планку, раскачиваются, кувыркаются, «ныряют» вниз головой. Напев про «Та-ра-ра-бум-бию», которую у Чехова одиноко бубнит военный доктор Чебутыкин, здесь распевают коллективно и под аккордеон. Обитают в этом мире простые люди, молодые и старые, серьезные и легкомысленные, студенты и врачи. К последним попадает пациент с жалобами на боль в горле — персонал берется за дело с рвением: выкручивают больному руки-ноги, складывают его пополам, забрасывают конечности к ушам и ставят на голову — пластические репризы, выполняемые актером-каучук, невероятно смешны. Звучит фраза: «Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах». Пара клоунов в купальниках видят себя юными, прекрасными, гуттаперчевыми — на экране изображение порхающей девушки в руках сильного друга. Спектакль настраивает на веселую волну, и невозможно объяснить, почему так смешит вопль: «Константин застрелился!» И смех этот чеховский, сквозь слезы.

Ближе к финалу с люстры закапает дождик — начнут таять ледяные шарики. И это очень точная метафора утекающих дней, сил, жизни. Искренняя, невесомая, здоровая, светлая «Донка» делает зрителей счастливее. А колокольчики, привязанные к удочкам, которые актеры забрасывают в зрительный зал, отзовутся в следующем спектакле.

Заклинаем колокольчиками

Автор концепции и постановки «Колокольчики и заклинания» — Виктория Тьерре-Чаплин — дочь Чарли Чаплина. Почти полвека назад она со своим мужем Жан-Батистом Тьерре придумала новый тип циркового представления, сотканного из лирических эскизов. В них оживает предметный мир, где страхи-ужасы уступают место сентиментальным иллюзиям и милым фокусам. Главная актриса в спектаклях — их дочь Аурелия Тьерре, ее партнер —  танцовщик и хореограф Джейми Мартинес. Несколько стульев в ряд — такие стоят в приемной строгого учреждения — заняты посетителями. Звенит колокольчик, визитер входит в кабинет чиновника, очередь продвигается. Остается старушка, похожая на бомжиху. Скидывает тряпье и оказывается эффектной молодой дамой, подходит к портрету с изображением бравого военного, проходит через стену в мир прошлого, где ювелирно разыгрывается серия этюдов с танцами, подменами, превращениями. Девица-клептоманка входит в доверие к вояке — тому, с картины. Явно для любовных ухаживаний он приглашает ее в дом, из которого авантюристка ловко уносит ценности. Герой Мартинеса все представление ищет беглянку, а она «растворяется» в вертящихся дверях, «исчезает» из кресла, обворовывает магазин и театральный гардероб, мгновенно меняет обличья, нежится на веревке для сушки белья, а когда он уже готов ее схватить, перед ним — зверь с мордой броненосца. И причудливые эти трансформации околдовывают — так было в детстве, когда простодушный фокус казался чудом.

Чеховский фестиваль показал только часть программы, он продлится до 21 июля. Впереди — китайская драма и выступление труппы Джеки Чана, пекинский театр танца и новое прочтение «Жизели» Английским балетом, бразильский блокбастер «Визиты к мистеру Грину» и «Тихий вечер» Уильяма Форсайта, музыкальный «Медведь» от Владимира Панкова и мировая премьера от Робера Лепажа.


Фото на анонсе: Вячеслав Прокофьев/ТАСС